Эндорфины

Легкие резко сжало. Тсунаеши отчаянно замахал руками и ногами, когда не смог сделать вздоха спасительного. Он открыл рот, чтобы закричать, но не смог. Вместо крика из его рта выходили воздуха пузыри, в голове что-то щелкнуло быстро. Он в воде. Ноги уперлись куда-то и, Тсуна, с силой толкнувшийся, помог себе руками, вынырнуть на поверхность, тут же закашлявшись. Вытерев глаза одной рукой, он содрогнулся, обнаружив себя в бассейне школьном. Несколькими рывками он добрался до края бортика и вылез на сушу. Школьная форма, насквозь промокшая, холодила тело. Тсунаеши без стеснения всякого снял её, оставаясь в одних трусах. Усталость резко навалилась на него, заставив ноги подкоситься и осесть на плитку кафельную, больно ударив колени. — Блять!.. Воспоминания двойника, настигшие его, чувствовались как свои собственные. Будто это он был тем Тсуной-неудачником, к которому все никак не приходил репетитор; который был частой причиной слез матери и разочарования отца. Изгой общества, бесследно исчезнувший. Миловидная внешность в этом мире стала его даром и проклятием: работа веб-кам моделью нравилась прошлому Тсуне не только из-за денег. Почувствовав себя в чем-то лучше других, он уцепился за этот шанс и быстро поднялся по карьерной лестнице, став одним из лучших порно-актером. И самым продажным. Он не стеснялся оказывать свои услуги другим ради денег. Вся его жизнь вертелась вокруг хрустящих зеленых бумажек, и Тсуна, почувствовав свободу, не отказывал себе ни в чем. Пока его не приметили худшие слои общества. Алчные к чужим страданьям, жадные до развлечений, они могли только поманить пальцем и, Тсуна бы тут же оказался в их постели. Если бы не умер. Его резко затошнило. Желчь кислая, с усилием вырвалась изо рта, пачкая кафель холодный. По телу прошла дрожь от отвращения неудержимого. Его выворачивало, кривило, ломало от боли волнами накрывающей. Пламя внутри больше не грело, сжигало, кости ломало, перекручивало. Дробило крошево снега белого, стылого. Пальцы сжались, сожженные черные следы оставляя. Голодная тьма леденящая кружилась рядом, все смех не прекращающая. Пламя схлынуло, как не бывало. Тсуна дрожал, когда губы, в кровь искусанные, сами по себе, правда, растянулись в улыбке. И хрипы ужасные, вырвавшиеся из его рта, стали смехом безумным, громким. Тсунаеши поднял руку испачканную, протягивая ее к звездам горящим, насмешливо блестевшим, и сжал кулак сильно, до крови хлестающей. Смех, пространство разрезающий, стих. Он, как никто другой, знал, что за все нужно платить. За жизнь, за будущее, за свободу и, по особому, дьявольскому тарифу, за любовь. Знал, что цена может быть высока, непозволительно высока для него, но разве об этом думаешь, когда осталось всего ничего, сделать шаг вперед спасительный? Он просто идиот фантастический. Его опора непоколебимая, поддержка безграничная, семья не заменяемая исчезли. Сгорели, как спички огонь горящий, защиту дающий и дом защищающий. Как канаты остро натянутые, все атаки сдерживающие, нитка за ниткой порвались, сожглись в Пламени бесконечном, в пространстве вечном. Одиночество замахнулось рукою костлявой, остро обожгло клетку живую, выпаривая все внутренности кровавые, превращая их в жидкость бесформенную. Сил не было, была только ненависть гнетущая, смерть за собой тянущая. Небо забурлило внутри, раздувшись, как жвачка упругая, и холод гнетущий, с ветром пришедший, отступил. Отчаяние, топившее, грызущее, исчезло и ему удалось подняться на ноги подгибающиеся. Сцепив зубы крошащиеся, Тсуна рукой утер кровь на губах алую, и держась за стены пыльные, хранящие в себе истории не озвученные, побрел в сторону дома холодного, не родного потому что. Дверь открылась сама, что врата ада входящие, грешников внутрь пускающие, вечные муки дающие. И Тсуна вошел во тьму непроглядную, неизведанную, когда-то им самим, другой личностью своей, созданную. Комната, что оплот чистоты и стерильности палаты операционной, тишиной встретила ненавистной с дня смерти пришедшей. Тсуна лицом в кровати утонул мягкой, в подушки свежие зарылся и взвыл, что зверь одинокий, покинутый. Из стаи изгнанный, кровью перемазанный, что врагов крики слышащий, еле слышно скулящий. Бесконечно одинокий, бесконечно ищущий. И цель свою не забывший, за любовь запретную борющийся, с волками другими скалящийся. И семью свою возродившуюся снова всему миру защищающую, забрать обратно, пристроить в механизм незыблемый, вечно ход работающий, припаять не железом расплавленным, силами отданными. Ночь прошла безлунная, что рассвету уступила плавному. Солнце открыло глаза.