Учиха Коннор
Коннору скоро четыре. Он любит солнце, воду и свою семью. Особенно брата. Ему нравится ходить по нагретым солнцем деревянным перилам выходящей в сад лестницы. Он наслаждается непередаваемым чувством баланса скользящей по маленьким пальцам монетки. Он радуется, играя с братом в «крутых ниндзя». Ричард выглядит точь-в-точь, как он сам, и это непередаваемо весело — пытаться прикинуться друг другом, скрывая разный цвет глаз. Да. Всё, что выбивается из общего облика, это глаза. У Ричарда они куда более интересные, такие светлые, выделяющиеся на фоне бесконечно повторяющихся черных глаз их соклановцев. Коннор недовольно трет нос, утирая пыль после шутливой бойни и думает, что хотел бы, чтобы они с Ричардом были одинаковые. С кристальными глазами, ломающими свет.Учиха Ричард
Всё изменилось после дня рождения. Ричард не понимает почему. Жизнь, казавшаяся такой лёгкой и такой увлекательной, исказилась. Коннор, и раньше проводивший много времени с отцом, сейчас и вовсе уходит под его полное распоряжение и тренировки. Ричард скучает. Ричард не понимает. Почему отец не берёт его с собой и с Коннором? — Можно мне пойти завтра с вами? — его детский голос робко прорезает тишину семейного ужина, и Ричард чувствует, как напрягается спина рядом сидящей матери. — Да, можно? — с надеждой поддакивает Коннор, несмотря на усталость, выдавливающий из себя целый поток энтузиазма. Отец молча откладывает палочки. Ричард сжимает свои ладошки. — Нет, — просто отвечает мужчина, одним кратким звуком разрушая хрупкую детскую веру и мечты. Ричард непонимающе моргает ровно раз и неуверенно продолжает. — Но… почему? Коннор с тем же ступором смотрит на отца, ожидая ответа. Однако никто из них его так и не услышит. Отец молча поднимается на ноги, обозначая этим конец ужина, а заодно и разговора. — Пойдём, Коннор, — говорит он, не оборачиваясь. — Мне нужно дать тебе ещё несколько заданий. Этот вечер остается в памяти Ричарда темным букетом, полным резких запахов и колких шипов: понурый Коннор и его взгляд, полный вины, тёплая ладонь матери на его собственной коленке и прикусанная до крови щека сдержанных им слёз.Учиха Коннор
— Ещё. Голос отца, ледяной и плавный, бьёт иголками по ушам. На губах горячо и резко ластится воспоминание недавнего пламени. Коннор устал. — Можно мне отдохнуть? — спрашивает он. — Побыть с Ричардом? Отец хмурится, и Коннор уже жалеет, что задал этот вопрос. Он молча отворачивается и пытается напрячь остатки струящейся внутри его груди чакры, чтобы выдохнуть столп огненного вихря ещё раз. — Ещё. Коннор сжимает кулаки. Отец душит любое зарождающееся чувство довольства результатом. Это... раздражает. Коннор устал, в горле всё скребется, будто он простудился, он давно не ел и толком не отдыхал. — Да почему?! — он не выдерживает в тот же миг. Он ещё мал и чувство контроля над эмоциями плавает где-то вдалеке от него. — Почему ты мучаешь только меня? — Мучаю? — с удивлением отвечает отец. — Я забочусь о тебе. Ты должен быть сильным. — А Ричард не должен? — резко, непривычно по-злому, спрашивает Коннор, наконец, оборачиваясь к отцу. Тот замирает на мгновение и чуть склоняет голову, прикрывая глаза. — Ричард... не сможет, — мягко произносит он.Учиха Ричард
«Ричард не сможет». Он бежит куда-то прочь, куда-то вдаль, и ветер свистит в его ушах так сильно и громко, что хочется кричать. Да только не от этого. Голос отца все ещё отдается эхом в его памяти, распространяя в груди кислую глухую тяжесть. Он хотел проследить за Коннором и отцом и доказать, что он — не пустое место. Хотел заниматься с ними. Он просто не хотел чувствовать себя... лишним? Долго наблюдая за печатями, что складывал его брат, он услышал... Почему? Он плохо видит дорогу, на глаза наворачиваются постыдные слезы, а потому он не замечает толстый корень старого дерева прямо на тропе. Мир кружится перед его глазами вихрем ощущений и эмоций. Болит коленка, болят ладони, да и вся стопа ноет не меньше. Но больнее всего от понимания того, что его собственный отец считает его ни на что не способным слабаком.Гэвин Рид
Гэвин — одинок. Одиночество пронизывает всё его существо, начиная от захламленной квартиры, заканчивая неприязненными взглядами окружающих. Он ещё слишком мал, чтобы понять поступки людей, но уже достаточно вырос, чтобы понять, что его жизнь — другая, не такая, как у его сверстников. Что делать, он не знает. Ему просто грустно. Одиноко. Он влезает в драки при каждом удобном и неудобном случае. Его одежда пачкается, мнется, рвётся. Но на его коже ни единой царапины. Песок. Мешает. Гэвин ударяет ножом свою руку снова и снова, но лезвие вонзается только в этот чёртов песок. Дети, в конце концов, избегают его, не желая связываться с тем, кого не ударить, с тем, кто «не такой». Родители поддерживают их, посматривая на него с открытой неприязнью. И страхом? Это раздражает.Маркус Манфред
Маркус осторожно переступает босыми ногами по холодным деревянным доскам. Его новый дом огромный, пугающий своей роскошностью. Он не привык к такому после долгих переходов из одной лачуги в другую. Он хочет подняться на носочки и исчезнуть, чтобы не испачкать блестящий чистотой пол. Карл рядом и улыбается по-другому, как-то по-доброму, до самых небольших морщинок у его глаз. Но Маркус все равно чувствует строгость, затаенную в этих самых морщинках. Маркуса пугает здесь абсолютно всё. — Не робей, — повторяет Карл, и мальчик пытается его послушаться изо всех сил. Он сжимает ладошки и кивает. Там впереди, из другой комнаты выходит другой мальчик. У него тёмные глаза, и волосы, и те же неуловимо особенные глаза. Как у Карла. — Это Лео, ещё один мой сын, — произносит Карл. — Надеюсь, вы подружитесь.Гэвин Рид
Тогда его образ впервые не кажется Гэвину приторным до скрежета в зубах. Он видел этих близнецов и раньше, только мельком. Они держались вместе, никогда не обращали на самого Гэвина особого внимания, и бесили его до дрожи. Да, многие вызывали у него раздражение, но эти мальчишки... дружные, весёлые, бегущие на встречу родителям, задевали его особенно сильно. Но сейчас... Учиха сидит на старых грязных досках и его волосы не зализаны, а одежда не выглядит идеально ровной, словно картонка. Ткань помятая и грязная. На коленке красуется приличная рана, но Ричарду будто все равно, его поза расслаблена, и он безразлично смотрит на закат. «Крутой», — непроизвольно думает Гэвин, и чуть не даёт себе по лбу. Это надо же! Так подумать про этого заморыша, фу. Ричард оборачивается быстро, видимо, услышав его шаркающие шаги и возню. И Гэвин замирает. Он всматривается в лицо Учихи и видит красные глаза. Он знает этот цвет. У него самого бывают такие. После тихих долгих слёз в его тёмной пустой комнате, где повсюду песок. Тогда Ричард впервые смотрит на него именно так: по-особому. Светлые глаза быстро меняют оттенок, облачаясь из уязвимости в сталь. Взгляд мальчика наполняется угрозой, скрытой под толщами льда. Гэвин давно не видел таких взглядов. Вечные страх и презрение. Ричард же смотрит с вызовом, прямо и настойчиво, до мурашек. Рид ухмыляется и отвечает ему тем же.Дайенерис Таргариен
Дэни редко выходит на улицу. Её просто-напросто не выпускают. Кинвара скользит по замку бесшумной походкой и пугает её своей строгостью, своей яркостью. Резко красное платье струится бесконечными волнами, обжигаемыми пламенем свечей, во время молебна, и маленькая Дэни жмется ближе к стене подальше от этих багровых переливов. Ей больше нравится Мелисандра. У нее мягкие руки, и красные одежды более тусклые, и она выводит её тайком на улицу погулять в садах, коснуться босыми ногами прохладной воды источника, побегать по зелёной траве. — Почему ты не можешь отменить запрет? — спрашивает девочка, с грустью покидая лес. — Потому что я - не главная, — мягко отвечает Мелисандра, поглаживая Дэни по плечу. — Кинвара - верховная жрица, помнишь? В ответ девочка с грустью вздыхает, но не отчаивается. Она всё ещё выходит на улицу хоть и тайком, а ещё Мел учит её какой-то особой магии. «Ниндзюцу», как она говорит. — Ты должна уметь постоять за себя, Дэни. Девочка кивает и складывает печати, пытаясь проникнуться всей этой... чакрой?