Учиха Коннор
Если бы у Коннора была возможность, он бы потратил хотя бы немного времени на скорбь по павшим. Но вместо того у него в руках пара кунаев, а перенапрягшиеся глаза щекочат каналами чакры. Взрывы во время экзамена на чуунина резво крутанули его жизнь, окуная в череду событий, больше присущую молодости его отца: постоянные сражения, охрана, редкий сон (хотя тому, наверняка, приходилось хуже: последствия внутреннего нападения на деревню не сравнишь с войной между разными странами). Но вкусить хотя бы отголосок той же жизни Коннору приходится. Он мало что слышит о продвижении в расследовании по делу о подрывах, но точно знает, кто в этом, как минимум, замешан. Лео Манфред. Тот самый брат Маркуса, о котором Коннору немало приходилось слышать. Он бы и рад был узнать хоть какие-то подробности произошедшего, но Маркуса он видел давно. В последний раз на инаугурации Четвертого. Третий давно собирался в отставку, а произошедшая катастрофа сильно подкосила его здоровье. Джеффри Фаулер, командир Ричарда и ближайший наставник, смотрелся в церемониальной шляпе немного странно, но Коннор быстро адаптировался. — Он хорошо справляется с тяжёлыми ситуациями, — Хэнк говорит ему это непосредственно во время церемонии. — Джеффри будет хорошим Хокаге. И Коннор склонен ему верить. Коноха превращается в суматоху. Финансирование на восстановление разрушенных частей деревни идет стабильно и с запасом, но ценой увеличившегося количества миссий, разумеется. Собирать команды из пострадавших шиноби тяжело. Маркус попал в больницу сразу после взрывов, вместе со своим отцом, Карлом. Кара — после первой миссии. Работать в команде втроём, без Маркуса, непривычно, и один маленький промах Кары стоит ей тяжёлой травмы. Что удивительно, работать с Хэнком только вдвоём им оказывается намного проще, чем с кем-то ещё. Может, потому что Коннор так много наблюдает за ним, что считывает его намерения по одному взгляду, по малейшему движению. Может, потому что они идеально подходят друг к другу. Как сокомандники. Ну или... Украдкой говоря, Коннору больше нравится второй вариант. — Все предельно просто, — Хэнк указывает пальцем на потрёпанную карту местности. — Обойдёшь врага со спины, и когда я подам сигнал... — Использовать свиток, создать барьер, освободить пленного, — Коннор смотрит на бумагу, запоминая опорные места. В голове крутится возможный путь обхода с учетом направления ветра. — Верно, — голос Хэнка раздается откуда-то сверху. Тон немного удивленный. Учиха быстро поднимает голову. Ему не хватает визуальных данных, чтобы подтвердить, что с учителем что-то не так. Андерсон смотрит на него как-то странно. Немного грустно что ли. — Ты быстро учишься, Коннор. Возможно, слишком быстро. — Это... плохо? — неуверенно спрашивает Коннор, поднимаясь в полный рост. Обычно отец хвалит его за быстрый прогресс. Хэнк тихо усмехается и складывает свиток. — С какой стороны посмотреть, — мужчина пожимает плечами, ловко засовывая карту в карман жилета. — С одной стороны, ты быстрее набираешься опыта. С другой — становишься самоувереннее, а это ведёт к ошибкам. — Для этого у меня есть вы, разве нет? — Коннор разминает плечи, не привыкший к тяжести грубой зелёной ткани на теле. — Вы-то уж точно не позволите мне стать самоувереннее. Хэнк всегда смеётся от души. Заразительно и ярко, с небольшой хрипотцой и трясущимися плечами. Так, что невозможно не улыбнуться в ответ, как минимум. — До поры до времени, да, — туманно соглашается Хэнк и треплет его по макушке. Прикосновение горячих пальцев рождает табун мурашек, и Коннор неловко отводит взгляд в сторону. Разумеется, план работает недолго. В качестве оправдания, стоит сказать, что всё прошло бы так гладко, как и было задумано, если бы похититель не обзавелся дополнительной помощью в интервал времени между похищением и обращением заказчика в Коноху. И, чёрт возьми, они с Хэнком справились бы со всеми преступниками, если бы не одно «но»: заложник. Когда ты работаешь с целью спасения, приоритет защиты пленного стоит выше всего остального. Позже Коннор холодно оценит ситуацию, понимая, что у Хэнка на шее висел гражданский в плену, совсем ещё ребенок, сын важной шишки, и, скрепя сердцем, признает, что сам считался больше объектом, который надо было защищать, а не доверять, как сокоманднику. Сейчас же он трясущимися пальцами достаёт из собственной аптечки пилюли для восстановления эритроцитов в крови. Дрожат и колени, и руки, мышцы ощутимо начинают болеть. Он быстро глотает обезбол, протягивая Хэнку баночку с горьким лекарством. — Ты должен был позаботиться о гражданском, — недовольно замечает Хэнк. Коннор неровно ведёт плечом, морщится от неприятной тянущей боли в теле. Пленник всё равно в порядке, единственное, что он заработал в этой заварушке — шишка. Коннора он раздражает. Если бы не его внезапные попытки освободится самостоятельно, Хэнку бы не пришлось врываться в самую гущу противников. Ноги начинают болеть сильнее, Коннор сцепливает зубы. — И зачем ты использовал эту технику? — Хэнк ворчит, уже злостно, и резко снимает собственный жилет. Синяя ткань водолазки пропитана кровью, но само ранение - пустяковое. Так, царапина. — Я бы и сам увернулся. Зрение обострилось у Коннора в тот момент, когда кунай, занесённый на Андерсона, оказался в слишком опасной позиции. Учиха не просто знал, он точно видел, где окажется оружие в следующий миг, и как. Брызги крови разлетались перед его глазами также чётко и ясно, как белый день. Хэнк бы не смог уйти от удара, не успел бы. Так что... скопированная техника Ричарда помогла Коннору уже второй раз. Быстрее, чем тогда на экзамене, Коннор никогда не двигался, так что других путей спасения он не видел. — Считайте, что я повел себя слишком самоуверенно, — вяло отвечает Коннор. Он тяжело опускается, наконец, на землю, позволяя себе недолгий отдых. — Именно, — раздраженно отзывается Андерсон. У Коннора колит где-то в груди после слов учителя, и он не уверен, что это последствие применённой техники. — У тебя была другая задача. — Но обстоятельства изменились, — возражает Учиха. Усталость перерастает в недовольство также быстро, как искра в огонь. — Изначальный план не осуществи... — Ты знаешь о приоритетах миссии, — настаивает на своем Хэнк, возвращая на место жилет. Белый бинт выглядывает из прорезанной ткани красноречивее всех слов. — Знаю, — сцепив зубы, отвечает Коннор. — Пленный получил один удар, преступники обезврежены, вы — спасены. Что я сделал не так? — Всё! — Хэнк поднимается на ноги быстро. Загромождает собой солнце, сурово смотрит сверху вниз. Коннора разъедает обида. — То есть мне не нужно заботиться о товарище? — уточняет он, тоже поднимаясь на ноги. Выходит не так грозно из-за слабости, но всё же лучше, чем сидеть на земле. — Нужно, но... — Мне стоило дать тебе умереть? — холодно спрашивает Коннор, прерывая Хэнка. — Я бы не умер, — чётко отвечает Андерсон и упирается в него суровым взглядом. Пленник приходит в себя. Они держат путь в Коноху спустя пару дней, после того, как возвращают похищенного мальчишку отцу и сдают ему запечатанные в свитке тела похитителей. Для Коннора эти убийства не первые, да и далеко не последние, он уверен. Мёртвые тела всё ещё вызывают какую-то дрожь в глубине души, но он никогда не признается в этом никому. С Хэнком после того разговора они толком не взаимодействуют. И это гложет. У Коннора гордость не сидит поперек горла, но признавать ошибку там, где её нет, не хочется. И извиняться ему не за что. Так он себе говорит, каждый раз, когда Хэнк ровным тоном заявляет о месте ночлега. Каждый раз, когда вместо обычных разговоров у костра, они молча жуют скудный паек. Он решает, что он совсем не гордый где-то на третий день. — Извините, сенсей, — прикрывая глаза, говорит он. Тепло от костра лижет пальцы ног, а сердце бьется часто-часто от волнения. В темноте он ясно слышит вздох Андерсона. — Тебе незачем извиняться, Коннор, — мягко произносит Хэнк. Коннор непонимающе распахивает глаза. Упавшие листья шуршат под ногами, когда он подаётся вперед. Лицо учителя смягчается впервые за последние дни. — Строго говоря, извиниться надо мне. Так что... прости. — Но... почему тогда? — мальчик хмурится, обхватывая руками свои коленки, и склоняет голову в ожидании ответа. В костре трещат горящие ветки, где-то поблизости поёт сверчок. — Вспылил немного, — честно признается Хэнк и улыбаясь чешет щеку. На светлой коже проступила серая щетина ещё пару дней назад. — Может, было обидно, что без твоей помощи мне и вправду бы серьёзно досталось. У Коннора по пальцам бежит тепло, прямо ввысь, куда-то к сердцу. Должно быть от костра. — В любом случае, — Хэнк убирает руку от лица и смотрит прямо на него. В глазах отражается танцующее пламя, добавляя взгляду тёплого сияния. Улыбка у учителя, как и всегда, искренняя и заразительная. — Спасибо тебе, Коннор. В груди что-то набирает оборот, заставляя нервы оголиться, натянуться тонкой струной. Коннор смотрит на Андерсона и не может отвести взгляд. Перед глазами, тот самый и бой и брызги крови взлетевшие от впившегося когтями в сердце учителя куная. Ещё бы немного, и если бы Коннор не успел.... Костер всё ещё трещит, а сверчок всё никак не уберётся подальше. А улыбка у Хэнка греет сильнее любого пламени. — Вы мне нравитесь. Слова падают на поляну похлеще проливного дождя. Коннор сдерживается, чтобы не зажать руками собственный рот. Он быстро переводит взгляд в землю, чувствуя, как горит лицо. — Ох... Коннор чуть ли не жмурится. Потому что Хэнк вздыхает тяжко. Учиха жалеет о сказанном в ту же секунду, когда его обдает ледяной волной, а сердце падает куда-то вниз в живот. — Коннор. Он сводит колени ближе, наконец, открывает глаза и смотрит на огонь, режущий взгляд своей яркостью. — Извините, я... сказал глупос... — Коннор, посмотри на меня. Сердце возвращается на место, стучит так, что в висках отдается, с какой-то глупой надеждой на что-то. Лицо у Хэнка всё такое же мягкое, а глаза особенно чуткие. Голос плавный и держится деликатности всё то время, пока мужчина осторожно говорит, какой Коннор хороший и замечательный. — Но для меня ты ещё совсем ребенок, — мягко заканчивает он. — Да, и я для тебя просто слишком взрослый. Тебе чудится то, чего нет. Уверен, скоро ты найдешь того, кто тебе правда понравится. Сердце возвращается только для того, чтобы рухнуть так глубоко вниз, что Коннору кажется, что в груди вообще никогда ничего не было.Маркус Манфред
Он уйдет. Маркус сжимает руки сильнее, смотрит на смертельно бледное лицо Карла, слушает, как поблизости капает капельница. Когда раздались взрывы, поначалу он не понял, что происходит. Взметнулся выше, пуская чакру в стопы, немного позже товарищей. Мыслями он все ещё витал в предстоящем экзамене. Даже смотрел не в сторону своего дома. Черный тяжёлый дым высматривался с разных сторон Конохи, пополам с терпким запахом. Он перевёл взгляд в нужную сторону, только когда его руки коснулась прохладная ладонь Кары. — О, боже, Маркус. Её голос был пропитан ужасом. Издалека донеслись крики. А Маркус не мог оторвать глаз от остатков знакомой крыши. Домчался до дома он быстрее, чем когда-либо. Свеженькая, недавно построенная мастерская была уничтожена вновь вместе с доброй половиной здания. Откуда-то ручьем била вода, погасившая небольшую часть воспламенившегося дерева. — Карл! Отец не сопровождал его на экзамен. Он вообще редко покидал дом из-за травмы, полученной очень давно на миссии. «Да, и не выдержу я смотреть, как ты махаешь кулаками, возраст не тот, — отмахиваясь добавлял он. — Но, ты там выложись так, будто я рядом, слышишь?» — Карл! Маркус панически начал осматривать повреждения, стараясь сообразить, где был отец, и каким образом «разлетелись» комнаты после взрыва. — Он здесь, — ровный голос Лео донесся до него сквозь шум и дым. — Брат, — Маркус, казалось, никогда не чувствовал такого облегчения. — Ты знаешь, что случи... о боже! Карл лежал без сознания, придавленный одной из деревянных опор. Мальчик кинулся к нему в тот же миг, пытаясь сдвинуть тяжесть. Сконцентрироваться на чакре не получалось совсем, потоки шли рваными, скорее всего, потому что эмоции захлестывали Маркуса с головой. Вдобавок дерево было придавлено в свою очередь куском стены. — Лео, ну же, помоги! Хоть и неровные, но всё же мощные потоки чакры в руках помогли Маркусу сдвинуть тяжесть на добрые сантиметров десять, когда он понял, что брат ему совсем не помогает, а вместо этого смеётся. — Лео? — спросил он, быстро обернувшись, подумав, что у брата истерика. — Что с тобой? — Помочь? — переспросил тот в ответ, широко улыбаясь. — Зачем? Маркус непонимающе опустил руку. — Я сам его туда отправил, — вкрадчиво пояснил Лео, не прекращая улыбаться. Взгляд у него остекленел, сделался безумным, прямо как когда он вернулся с миссии в последний раз. — Что ты несешь? — Маркус разозлился. Если это какая-то странная игра или шутка, которые так любит Лео, то ему сейчас совершенно не до них. — Хватит шутить, лучше помоги мне. Лео схватил его за ворот куртки грубо и резко. Потянул на себя, ударяя в живот, не жалея силы. Так, что у Маркуса перед глазами заплясали тёмные круги. Он упал наземь, больно ударяя коленки и выкашлял полжелудка, содрогаясь от едкого дыма, подступившего ближе. — Жаль, ты не видел момент моего триумфа! — голос Лео раздавался будто отовсюду. От боли, жара и дыма слезились глаза. Маркуса снова схватили, кажется, ударили куда-то в лицо, а может и ещё раз в живот. По крайней мере боль расползлась там ещё сильнее. Собравшись с силами, он постарался связать хоть пару слов. — Что... о чём.... — Искусство, Маркус! — голос брата казался то громким, то тихим. — Он увидел моё искусство, он принял его! Новой боли не появлялось. Шум в ушах уменьшался. — В последний миг в его глазах, я видел. Он понял меня. Только так и можно было донести до него мои мысли, Маркус! Силы у него хватило только на то, чтоб ухватиться за руку брата, отчаянно хватая воздух губами. — Но ты... всегда понимал меня, не так ли? Маркус судорожно задёргался, когда ощутил прикосновение к щеке. Зрение немного прояснилось, и он увидел приближающееся лицо Лео. — Ты с первого дня понимал меня лучше, чем мой отец. Тебе нравилось то, что я делаю, ммм. Нравилось мое искусство. Голос брата спадал на нет, в конце превращаясь в сладкий шепот, касающийся уха. — Поэтому я тебя не убью. Где-то позади послышались крики и громкий топот. Очередной удар пришёлся Маркусу по голове, и реальность поплыла пополам с его собственной жизнью. — Беги... беги. Цепляйся за свою жалкую жизнь. И однажды найди меня. Сейчас лицо Карло, наконец, расслаблено. Капельница отсчитывает капли вновь и вновь, продолжая бить тот же ритм, да только без толку. Время после происшествия нещадно идёт, и когда Маркус приходит в себя, его поджидают допросы-вопросы-допросы и никаких ответов. Его травмы далеко не смертельные, но всё равно они приковывают его на ощутимый срок к палате в больнице. Он выбирается из комнаты, где лежит он и отец, лишь раз — посмотреть на нового Хокаге. Сам не знает почему. Может, просто ищет за что ему уцепиться, когда жизнь летит неизвестно куда? Церемония проходит быстро и сухо, оттеняется трауром, а Джеффри сразу же переходит к объявлению планов по восстановлению деревни. Маркус по привычке ищет в толпе лицо Кары, чтобы почувствовать хоть что-то тёплое, хоть что-то радостное. Но знакомая макушка не задевает ни единой струны в его душе. Он возвращается в палату и сжимает в своей руке жилистую ладонь Карла, чувствуя, как по венам бежит лёд. Фаулер не говорит ни слова, но хотя бы не отправляет на миссии. Маркус уверен, что уже восстановился, но не может представить себя, выполняющим задание по охране какого-нибудь кота или строящим какой-то дом. Это совершенно не правильно, должно быть, так думать... совсем не так, как положено шиноби, но ему плевать. Идти ему некуда: его собственный дом разрушен, его жизнь развалена. Всё, что у него остается — это тяжёлая ладонь Карла. — Да быть не может! — Да-да! Сын Манфреда! — Приёмный? — Нет же! Родной! — Да быть не может!! — Говорят он ещё и похитил свитки... — Слышал, что именно он провел того звуковика... Слухи пропитывают Коноху также, как вода землю, и Маркусу не надо спрашивать Фаулера больше ни о чем. Информация доходит до его ушей так или иначе. Пока он лежит у постели Карла, притворяясь спящим, пока скользит по больнице бледной тенью. Мнение чужих людей его всё равно мало волнует. Кара навещает его несколько раз, пока сама не попадает в другую палату. Маркус смотрит на её перебинтованный живот издалека, чувствуя отвратительную п у с т о т у а затем возвращается обратно к себе. Ощущает, как в душе всё переломилось, как когда-то давно, когда он попал в приют впервые. Теперь у Маркуса нет времени на сочувствие к чужим. А у других нет времени на него. Все силы Хокаге пускает на восстановление Конохи, а Маркусу нужно разрешение на месть. — Он ведь преступник! Я хочу его найти! — Нет. — Но... — Если готов вернуться в строй, то у меня есть целый список того, чем ты можешь заняться в деревне. Если нет, то вернись к своему отцу. Так он и делает. Возвращается в палату, садится рядом с всё таким же будто спящим Карлом, и думает. Думает, думает и думает. — Слышал, что именно он провел того звуковика... Разумеется, он знает ту историю. Практически все ниндзя в деревне слышали, что неизвестный шиноби под знаком деревни Звука проник на экзамен, а затем, столкнувшись с несколькими генинами, исчез. Только Маркус знает побольше. Потому что один из генинов - его сокомандник, а ещё один — брат его сокомандника. Ричарда он видит пару раз в больнице, а чаще — в здании Хокаге. Взгляд у него такой же тяжёлый, как у самого Маркуса, такой же отстранённый. Всё заканчивается одним вечером. Ритм капельницы внимает писку аппаратуры, отражающей биение сердца Карла, а вместе с ними дышит и Маркус. За окном простой день, ничего особенного. Такое же палящее солнце, как и вчера и позавчера, как неделю назад. Сердце Карла останавливается также просто. В какой-то момент просто прекращает свой ход. В палате раздается протяжный писк, и Маркус отстранённо думает о нарушенном ритме звуков. Собственное сердце он не слышит. За окном промелькивает макушка Ричарда. Такая же, как у того звуковика. Маркус сжимает руки сильнее, смотрит на смертельно бледное лицо Карла, слушает, как поблизости капает капельница. Вместо звука бьющегося сердца отца в голове теперь пульсируют два слова. Он уйдет.Гэвин Рид, etc
— Разве тебе не положено быть на миссии? — ровным, отвратительно плоским тоном спрашивает Ричард. Гэвин щурится. — Я уже возвращаюсь в Коноху, — пожимает плечами он. — А вот ты куда намылился? Учиха выдерживает пристальный взгляд, выпрямляет плечи ровнее и всё равно молчит. Одежда у него выправленная, будто картонная, жесткими складками ломается под лямками тяжелого рюкзака. Подсумок выглядывает из-за спины, плотно забитый так, что едва закрывается. Гэвин не помнит, чтобы Ричард так готовился к миссиям. — Дали одиночку? — предполагает Гэвин. Всё внутри идёт поперёк такого предположения. Начиная от того, что этого засранца только недавно выпустили с койки, где он прохлаждался всё это время, пока Гэвина и Тину швыряли по каким-то совершенно рандомным командам. Общее у всех его коллег за последнюю неделю было одно: они бесили. Поэтому при малейшем шансе он сваливал от них куда подальше. Как сейчас, например. Ричард неопределенно пожимает плечами и прикрывает глаза. Шагает, намереваясь пройти мимо. — Вроде того. Гэвин сопит. Разумеется, этот любимчик Фаулера получает одиночную миссию. Ещё и самого высокого ранга, как пить дать. Рид твёрдо решает, что по возвращении в Коноху устроит Джеффри такой разнос и пусть только вякнет, что Гэвин не готов к сложным миссиям. Только что-то не клеется. Да, Ричард силен. Возможно, сильнее Гэвина (ХА! НУ УЖ НЕТ!), но даже Коннор на миссии уходит с Хэнком. Коннор! Тот самый Коннор, которого единственного Фаулер объявляет чуунином. В частности, из-за чётких и разумных действий по время хаоса, произошедшего на экзамене. К стыду признать, Гэвин сам замер в ступоре и, если бы не отрезвляющие указания Коннора, бог знает сколько бы он простоял там, тупо рассматривая, как горит его любимая забегаловка. Да, Фаулер немало времени проводил с Ричардом в те времена, когда он ещё не был Хокаге. Да, Гэвин видел, как хмуро шнырял Учиха по зданию Хокаге, выпрашивая отпустить его из больницы. Но чтобы его отпустили... Нет, не могло быть так. Не могло! — Ри... — Не надо, — прерывает его Ричард. В темноте подступающего утра от друга веет холодностью. Равнодушием. Гэвин надеется, что напускным. — Чего? — фыркает Рид, оборачиваясь. Теперь он смотрит Учихе в спину. Глаз режет в кои-то веки не фамильная эмблема, а ее отсутствие на спине товарища. — Не начинай, — пополам с усталостью и тихой угрозой произносит (или просит) Ричард. Голос надломленный, какой-то глухой. В обычный день Рид бы замолчал сию же секунду и выполнил всё, о чем его попросят. Но сегодня не обычный день. — Повернись ко мне лицом, пойдем в Коноху и, может быть, я начну в другой день, а не сейчас, — осторожно предлагает Гэвин. Плечи Ричарда поднимаются и опускаются плавно и неспешно. Глубокий вздох. Рид сжимает кулаки, понимая к чему идёт дело. — Значит, по-другому никак, — Учиха, наконец, оборачивается. Его глаза пустые, безвкусные. Губы сжаты до белой полоски. — Нет, — соглашается Гэвин и замахивается кулаком. Рид не церемонится. Сразу же тянется к песку, направляя его к Ричарду. Обхватить, схватить, обезвредить. Вот весь его план. Кунаи же он мог держать песком, верно? (То, что он их смял, это просто детали). Но Учиха быстрый и сдаваться не собирается, умудряясь подступиться к нему близко. На расстояние, достаточное для удара. Песчаная броня на мгновение немного трещит, но удар выдерживает. Гэвин осторожно отступает назад, собирая остатки чакры после миссии. Он холодно мыслит, что ему повезло, что Ричард, должно быть, восстановился ещё не до конца. — Что происходит, Ричард? — спрашивает он, разминаясь метанием простых сюрикенов. Разумеется, Учиха уклоняется также легко. — Зачем ты это делаешь? Тот молчит, упрямо хватается за стальную нить, и Гэвин уверенно уворачивается, уже видевший такой прием в его исполнении. Чакра в ногах горит, когда он направляет туда особенно сильную волну, чтобы оттолкнуться от земли повыше. Кунаи летят в место, в котором, Гэвин, по идее, должен был бы оказаться: Ричард всегда хорошо просчитывает ходы наперед. Рид концентрируется и цепляется рукой за песок, направляя в ладонь чакру и резко поворачивается, меняя ход полёта. Удар ногой приходится прямо в челюсть Учихе, и Гэвин на мгновение паникует. Ему не хочется переборщить. Но чакры у него остается не так много, он работает над её контролем, но все ещё использует порой больше, чем необходимо. В то время как Ричард всегда отличается скрупулезным использованием каждой её капли. Учиха утирает кровь с разбитой губы, и, наконец, говорит. — Мне здесь не место, это не мой дом. Гэвин ответить не успевает: мальчик бросается на него агрессивнее прежнего. Бьет быстро, кажется, что везде. Рид пытается соображать и реагировать, но перед глазами мелькают молнии, и окаменелый песок падает с его тела, уже не поддающийся контролю. — И здесь нет моей семьи. Слова обжигают пополам со сверкающей перед глазами молнией. — А как же я и Тина? — с последними силами выдает Гэвин. — Коннор? На имени брата рука Ричарда дёргается, равнодушная маска ломается, искажаясь бурей чувств. — Да что ты знаешь, а? — сквозь зубы будто шипит Учиха. Боль прошибает нос Гэвину в следующее мгновение. Вспышки молнии кусают щеку. Что-то тёплое согревает нежную кожу под глазами стекающими каплями. Он держится за что-то, старается открыть глаза, но взгляд застилает красная пелена. Внутри поднимается буря. Гнев и ярость. Должно быть, это монстр рвётся наружу, и Гэвин совсем не прочь раствориться в его злости, лишь бы не чувствовать, как горит от боли всё его тело. Он смотрит и смотрит, пытается что-то разглядеть, за что-то уцепиться. И когда взгляд чуть фокусируется, он видит. Ричард заносит кулак ещё раз. Молний уже нет, как и песка, который попадал с лица Рида уже твёрдой породой, которую уже не используешь. Всё внутри собирается подняться ещё одной волной, быть может вообще последней в жизни Гэвина. В уголке глаз Ричарда что-то блестит. И падает вниз быстрой дорожкой, когда тот ударяет снова. Волны внутри Рида обиваются о камень, так и не решаются дать отпор. Вместе с начинающимся дождем, Гэвин отпускает реальность, не собираясь позволять монстру выйти наружу. — Прости.***
Маркус появляется на поляне спустя добрые минут десять. Ричард всё смотрит на потерявшего сознание Гэвина, по лицу которого дождь размывает капли крови. — Чего тебе? — устало спрашивает Учиха. — Зачем следишь за мной последние три дня? — Слышал, ты имел честь быть знакомым со звуковиком, который пробрался в Коноху, — Маркус сразу переходит к сути и шагает вперед, стараясь не смотреть в сторону поверженного Рида. Он знаком с ним не так хорошо. Теперь мысли о намерениях Ричарда только подтверждаются. — Тебе-то что с того? — Учиха поднимается на ноги, тянется рукой к подсумку. — Не к нему ли ты направляешься? — уточняет Маркус холодным тоном, и тоже тянется к запасам. — Не твое дело, — резко отвечает Ричард. Манфред опасно прищуривает глаза. — Ты сейчас слаб, Учиха, — вкрадчиво поясняет Маркус, с громким щелчком раскрывая подсумок и доставая пилюли. — Я могу уложить тебя на раз-два, и приволочь обратно в Коноху. Ричард недовольно утирает кровь с подбородка. — Или ты возьмешь меня с собой, — Маркус протягивает ему пару пилюлей. Учиха пару раз моргает. Опускает взгляд на Гэвина, снова смотрит на Маркуса, и, наконец, на на его ладонь. Маркусу кажется, что проходит целая вечность перед тем, как трясущиеся холодные пальцы хватают промокшие под дождем таблетки из его рук.***
— Хорошо! — рявкает Джеффри. — Но у меня есть условие. Гэвин, достающий его на протяжении нескольких недель, довольно скалит зубы. — Пойдешь тренироваться в эту чертову деревню, но только под присмотром. Рид не удивлен: так и было задумано. Естественно, никто бы не отпустил его одного. Это ему ещё повезло, что у него есть, так сказать, связи. Он мог и не узнать о том, что в мире вообще есть джинчуурики, способный существовать с биджу в полной гармонии. Гэвин ещё раз мысленно благодарит капитана Аллена за информацию. — Хэнк! Зайди! Вот чёрт! — Чего? — Гэвин резко оборачивается. — С ним?? По плану, составленному Перкинсом, его должен был сопровождать Аллен. — Что-то не нравится? — интересуется Фаулер, склоняя голову. За последнее время он сильно устаёт. Гэвин быстро замечает следы бессонных ночей на ставшем незнакомым лице учителя. Неудивительно. Трое шиноби покинули деревню, взрывы, ранения, козни и политика. Такой букет подкосит кого угодно. — Ничего, — бурчит Рид. Собственно, ему плевать, кто будет рядом там, в Винтерфелле. Всё, чего он хочет, это стать сильнее. Использовать свою мощь на полную. Однажды он найдёт этого ублюдка и даст ему реванш. Приволочет его в деревню, пусть даже с поломанными ногами, и ткнёт носом в его семью, напоминая, что здесь ему, как раз-таки, самое место. Нос под бинтами снова чешется, и Гэвин уверен, что снова разбередит рану. — Нельзя так, останется сильный шрам, — строго говорит врач, настойчиво убирая его руку. Гэвин молчит. Он хочет, чтобы след остался. Так он никогда не забудет о Ричарде. Они покидают деревню спустя пару недель, когда Рид окончательно поправляется, а Хэнк заканчивает с собственными делами. Коннор равнодушно смотрит в сторону удаляющейся спины учителя. У него в руках свитки о назначении на несколько миссий, в том числе и ранга А. Тебе не присущи никакие эмоции, если ты — шиноби.