Императрица

— Звёздочка. Гален шагнул вперед, чтобы обнять дочь, но отодвинулся, потому что силы Мот, наконец, иссякли. Он поймал её, опустившись на колени, и Джин помогла ему, взяв её за руку. Гален прижал Мот к себе и сосредоточился. Через мгновение он встал, легко поднял её и с беспокойством посмотрел на Джин. — Папа, на Скариф напали… Мы должны помочь Орсону. Нам нужно собрать силы и двинуться на Мустафар… — Мы должны отвести её внутрь, — твёрдо сказал Гален и повернулся к замку. Пламя очага в спальне Восточной башни питалось сложенными поленьями из тисового дерева, крепкими и горячими, источавшими оживляющий аромат. Мот не проснулась, но Гален, проверил её физическое состояние и обнаружил, что ей ничего не угрожает, она просто измучена. Джин держала Мот за руку под тканым покрывалом, пока та не согрелась, а потом убрала свою замерзшую руку. Она встала, внезапно почувствовав страшную усталость, подошла к очагу и села перед ним. Глядя на танцующие языки огня, Джин почувствовала, как по коже пробежал легкий жар, но внутреннее оцепенение кристаллизовалось. Она завидовала теплу и жизнерадостности огня. Она ненавидела его. Гален наклонился и снял влажную накидку с плеч Джин, а затем набросил на неё шерстяное одеяло. Джин слегка покачнулась, всё ещё глядя на пламя, и вцепилась в одеяло. Как плащ… Она потерлась о него носом и вдохнула. И пахло совсем не так, как он. Она моргнула, сглотнула и начала раскачиваться. — Звёздочка, — голос отца был нежен, когда он сел рядом с ней. — Я не почувствовал вашего приближения. Джин настороженно посмотрела на отца. — Я знаю. Гален на мгновение растерялся. Джин видела в нём замешательство, но также и увлечённость. Искры с треском вырвались из огня, когда тисовое полено раскололось и рухнуло. — Где твой кайбер? Кренник забрал его у тебя? — Нет, папа, — взгляд Джин метнулся к окну за спиной отца. Неба не было видно, только капли дождя на тускло-сером фоне. — Вейдер? Она слабо качнула головой: — Он его уничтожил. Раздавил в кулаке, даже не прикоснувшись к нему. Глаза Галена чуть сузились, но выражение лица осталось нейтральным. — Любопытно, — пробормотал он. — Так сказано в древних идуанских текстах… Физическая проекция воли Огня… Его голос звучал так отстранённо. Он явно не осознавал масштабов того, что произошло. — Это объясняет, почему я не мог почувствовать тебя, — кивнул он сам себе. — Мне необходимо сделать пометку об этом в наших книгах о кайберах. Джин знала, что он не осмелится даже задуматься о правде; рано или поздно ей придётся сказать ему об этом. Но прямо сейчас она могла думать только о спасении мужа. — Собери совет старейшин, папа. Мы должны отправиться в Мустафар. Нам нужна вся мощь Земли, чтобы спасти Орсона и уничтожить Вейдера. — Джин… — Пожалуйста, папа. Мы должны спешить, — Джин вложила в свои слова столько силы, сколько смогла, но они всё равно вырывались наружу и падали. Увядшие, как опавшие листья. Гален осторожно положил руку на колено дочери: — Тебе нужно отдохнуть. Ты ранена, и твое тело не привыкло жить без кайбера. Оно должно привыкнуть. Привыкнуть. Она чувствовала себя так, словно у неё сердце вырвали из груди, и это не имело никакого отношения к кайберу. Она встретилась взглядом с отцом: — Созови совет, или я отправлюсь одна. Гален отстранился, тепло в его карих глазах погасло. Его взгляд стал ровным, чёрным и непроницаемым. Этот взгляд внушал страх и благоговение людям Кайбери, но Джин бросила ему вызов — ответным каменным взглядом. — Это абсурд, — сказал Гален наконец. — Абсурд — это не собирать совет, когда правитель всех стихий свергнут, — Джин не могла припомнить, когда последний раз говорила с отцом с такой сдерживаемой, напряжённой яростью. Возможно, никогда. Через мгновение Гален перевел дыхание, и лицо его смягчилось: — Я пошлю за Со Геррерой, но только после того, как ты отдохнёшь. — Пошли за всеми. — Это так не делается, Джин. И ты это знаешь. Я пошлю за Со Геррерой, и если он согласится на сбор, то пошлёт весточку в Сосновые Земли. Камень за камнем, Джин. Вот как это делается. — Это займёт слишком много времени… — в словах Джин звучала паника, постепенно нарастающая, пока её голос не задрожал, но Гален твёрдо придерживался спокойного тона. — Я ничего не буду делать, пока ты не уснёшь. Джин почувствовала, как у неё сдавило горло, захотелось заплакать, но слёз не было. — За твоей спутницей присмотрят. Ты можешь отдохнуть в… — Я остаюсь здесь, — возразила Джин, поднимаясь на ноги. Она подошла к кровати и взяла неиспользованную подушку, затем вернулась на своё место у огня, бросив подушку на коврик из овчины. — Когда Мот проснётся, она испугается. Она легла на бок, лицом к огню. — Я остаюсь, — повторила она. Отец на мгновение замолчал, а потом Джин ощутила его руку на своем плече. — Хорошо, Звёздочка. *** Она почувствовала, как что-то шевельнулось у неё в груди. С тонкими, хрупкими крыльями. Оно испытывало их, растягивая, мягкими, нежными импульсами. Джин… Её глаза распахнулись. — Джин? Она быстро встала, слишком быстро, и на неё накатила волна головокружения. Она прислонилась к каменной каминной полке, пока это чувство не прошло. — Я здесь, Мот. Я иду… — прохрипела она пересохшим горлом и потёрла глаза тыльной стороной ладони. Она имела лишь смутное представление о том, сколько времени прошло: по крайней мере, целый день и ночь. Возможно, целых три дня. Мот боролась с высокой температурой, то приходя в себя, то теряя сознание, пока лихорадка не дремала… Неужели это произошло день назад? Или всего несколько часов? Джин достала из поленницы тисовое полено и бросила его в рассыпающуюся кучу углей, затем добавила горсть сухих сосновых иголок, чтобы разжечь пламя. Как только огонь в очаге ожил, Джин пересекла комнату и налила в кружку берёзовый сок с прикроватного столика. Мот медленно села, Джин наклонилась, чтобы поддержать её за спину. — Выпей, это придаст тебе сил. Цвет лица Мот казался немного лучше, хотя в свете очага это было трудно определить. Но глаза у неё были ясными, и Джин, пока пила, осматривала комнату. Мот вернула пустую кружку Джин, которая снова наполнил её и тоже выпила. Настой был слабый, и берёзовый сок не имел силы. Нужно будет собрать его побольше. — Мы в безопасности? Джин сглотнула и поставила кружку на стол. — Да. Мы в полной безопасности, насколько это возможно. Мот глубоко вздохнула, её глаза на мгновение закрылись, а потом снова открылись, сверкающие. Она моргнула, и слёзы потекли по её щекам. Она шмыгнула носом и быстро вытерла их. Джин взяла Мот за руку, но ничего не сказала. Чувствуя себя похороненной заживо. — Это ваша комната? Ваш дом? — спросила Мот со слабой улыбкой. — Это замок Чёрного камня, где я выросла. Мой собственный дом далеко на западе, рядом с лесом. — Ох, — ответила Мот. Её дымчатые глаза теперь смотрели на Джин с беспокойством: — Вы… — Со мной всё будет в порядке, — сказала Джин, отпуская руку Мот. Момент прошёл, огонь радостно потрескивал, отбрасывая тени, которые извивались и корчились на каменных стенах. — Кто этот человек? Тот, что встретил нас у ворот… — Мой отец, Гален Эрсо. Он принёс тебя в эту комнату. Мот сглотнула и прикрылась одеялом: — Пожалуйста, извинитесь перед ним за меня. — В этом нет необходимости, — ответила Джин, пожимая плечами. Её рана всё ещё болела, требовалось вновь промыть и перевязать её. — На первом этаже есть травник, — начала она. — Идите, — сказала Мот с поклоном. — Когда я закончу, я вернусь и посмотрю, готова ли ты чего-нибудь поесть. — Немного странно, что вы прислуживаете мне… Джин пристально посмотрела на Мот: — Ты здесь не слуга. У моего народа нет такой иерархии. Мот помолчала, потом грустно улыбнулась: — Всегда есть иерархия. *** Травник был тёплым, золотисто-оранжевым от потрескивающего огня, и этот аромат был для Джин запахом детства. Пряный и сладкий, если не считать случайного насыщенного запаха из запасов корня валерианы. Один из котов замка, дремавший возле кувшинов с кошачьей мятой, открыл зелёные глаза и зашипел на Джин, когда та вошла в комнату. Он снова зашипел, поднимаясь и потягиваясь, прежде чем прыгнуть к центральному столу, чтобы привлечь её внимание. — Привет, Оникс, старый ворчун, — сказала Джин, протягивая руку. Кот принюхался, опустил голову и позволил ей погладить его чёрный мех всего один раз, прежде чем отойти и вернуться на любимое место. — Очевидно, ты скучал по мне, — проворчала Джин, поворачиваясь, чтобы осмотреть полки. Ягоды боярышника были живыми и хорошо сохранились с прошлой осени, но весенний берёзовый сок выглядел мутным и желтоватым. — Кто присматривал за хранилищем? Папа? Кот медленно и равнодушно моргнул. — Нет, он такого не допустил бы. Держу пари, к ним приставили какого-нибудь ребёнка. Джин вытряхнула порцию ягод боярышника, взяла бутылку берёзового сока и откупорила её, затем вылила содержимое в резервуар. Ей было всего пять лет, когда её отправили работать в травник. Она вспомнила долгие дни в освещённой огнем темноте, которые проводила, сгорбившись над сухими листьями, заплетая стебли больными пальцами, всем сердцем желая бегать на улице под ветром, под небом. Она остановилась и поставила пустую бутылку на стол. Пробка скатилась с края и упала на пол. Джин не стала её поднимать. Прошло несколько минут, хотя казалось, что часов. Джин уставилась на тёмное дерево стола. Смотрела, ничего не видя. Это пустота была признаком нездоровья. Она знала это. Но всё же она стиснула зубы, сняла ступку и пестик и выдавила красноватое пятно на белом камне. Вернувшись в спальню, Джин обнаружила отца сидящим в кресле у постели Мот. Мот говорила тихо, но остановилась, когда вошла Джин, Гален выпрямился в кресле и невозмутимо глянул на Джин. — Надеюсь, ты использовала боярышник для этого. — Да, — ответила Джин. У неё не было никаких причин чувствовать себя так неловко, как сейчас. — О чём вы говорили? — Я хотел услышать рассказ Мот о нападении, — ответил Гален, поднимаясь на ноги. Он посмотрел на Мот сверху вниз. — Я ценю это. — Конечно, — сказала Мот, метнувшись взглядом к Джин для подкрепления своих слов. — Папа, ей надо больше времени. Ей необходимо отдохнуть. — Вообще-то, — успокоившись, сказала Мот, — я спрашивала лорда Эрсо… — Я был… — Гален махнул рукой. — Я не лорд. Мы не носим таких титулов. Эрсо достаточно. — Я просила… вашего отца дать мне какую-нибудь работу. Я хочу иметь возможность отрабатывать своё содержание. Джин открыла было рот, чтобы ответить, но отец перебил ее: — Мы можем найти что-нибудь для вас. Джин, на пару слов, пожалуйста. Гален пересёк комнату, тронул Джин за локоть и кивнул на дверь. Бросив на Мот ободряющий взгляд, Джин вышла в коридор. — Что-нибудь достойное, я не позволю ей драить полы и кипятить белье. Гален закрыл за ними дверь. — Всякая работа почётна, Джин. Глаза Джин сузились от досады. Неужели он всегда был таким? Почему она никогда этого не замечала? — Я хочу, чтобы Мот чувствовала себя желанной гостьей. Она почти как сестра мне. Пусть она работает в аптеке или на винокурне. Она может поддерживать огонь… — Так и знал, что она Огонь. Эти рыжие волосы… — Да, она из Джеды. Гален поджал губы. — Она может жить в моём доме, — предложила Джин. — Нет, она останется в замке. Мы должны внимательно следить за ней. Джин усмехнулась и отвернулась, раздражение переросло в гнев. — Она иноземка, — продолжал Гален. — Даже если бы я полностью доверял ей, мне пришлось бы просить других лидеров принять её. — С Имве не было никаких просьб! — возразила Джин. — Да, потому что он был из народа Воды. У нас с Йавином всегда были мирные отношения. Но Огонь — это совсем другое дело. — А Небо? Когда мы будем помогать этим союзникам? Гален опустил подбородок, его глаза потемнели. — Когда Со Геррера выступает? — настаивала Джин. — Он не явится. Джин вздрогнула от ужаса: — Ты сказал, что известишь его! Ты сказал… — Я действительно отправил ему послание. На Скариф напал Мустафар, но моя дочь в безопасности в Иду. Он согласился послать ищеек для охраны нашей Южной границы. Это что, кошмар? Неужели она всё ещё спит у камина? —Звёздочка, — мягко и тихо произнес Гален, — разве ты не чувствуешь облегчение? Джин недоверчиво приоткрыла рот, но не успела она сформулировать свою мысль, как отец продолжил: — Ты свободна. Позволь им самим разбираться в их предательствах и войнах… — Он… — Джин сглотнула, её грудь сжалась. — Он мой муж. Я люблю его. Гален отвел глаза и посмотрел вниз, и Джин услышала, как он глубоко, прерывисто вздохнул. — Обман Небес. Ты была осквернена им. Они очаровывают, льстят и притягивают тебя, пока ты не теряешь способность мыслить здраво. Он обернулся, поморщившись, сверкнув зубами: — Они путают твои мысли до такой степени, что ты даже не можешь доверять себе. Они говорят и говорят, и они связывают тебя своими словами! Разве ты не видишь, что произошло? — Ты отправился в Скариф, чтобы заключить мир с Императором Небес, и это сработало! Мы заключили мир! — Кренник думал, что он может быть союзником Иду, но держать Мустафар как козырь в рукаве? Абсурд. Идеализм Небес в его худшем проявлении. Из-за его высокомерия его королевство подверглось нападению. Он не смог защитить тебя. — Ты ошибаешься, папа. Он рисковал своей жизнью, чтобы защитить меня. У меня были все шансы сбежать, но я предпочла вернуться во дворец. Гален покачал головой: — Ты сделала это только для того, чтобы проверить свои способности против Огня. Абсолютно понятно, что для бойца… — Я предложила свой кайбер, чтобы спасти Орсона. — Джин, тише! — прошипел отец. — Если кто-нибудь узнает об этом, тебя казнят. Без объяснений, не слушая мольбы. Тебя затащат в Датомирскую пещеру и замуруют вместе со всеми остальными предателями. Его голос дрогнул, и он уставился вниз: — Ты была не в себе, когда сделала это. Он свёл тебя с ума… — Кайбер принадлежал ему так же, как и мне. Она глубоко вдохнула: — Между нами образовалась связь. Гален склонил голову набок, зажмурившись, как будто пытаясь выдержать удар. — Я не знаю, как и когда это случилось, но это произошло, — почти прошептала Джин. Она долго боялась этого момента, и вот он настал. Отец стоял молча и неподвижно, осмысливая истину. Джин осторожно протянула руку, но Гален открыл глаза и выпрямился, вздёрнув подбородок. Оставшись непроницаемым: — Как бы то ни было, кайбер уничтожен, и он, скорее всего, мертв. Твоя связь с ним прервана. Что-то вспыхнуло. Сверкающее, яркое, кружащееся в её груди. Это могла быть надежда, или горе, или вызов. Её чувства были слишком закрыты и слишком сконцентрированы; она не могла понять, что это за новая, тихая, нежная вещь. Глаза Галена были абсолютно чёрными, а тон бесстрастным: — Что касается путешествия в Мустафар с какой-то абсурдной спасательной миссией, то это невозможно. Я уже утроил охрану во всех ущельях. Тепло в груди испарилось, как туман. — И не пытайся добраться до центрального гребня. Я также послал туда ищеек. Иду окружена стеной. Лицо Джин исказилось от отвращения. Она чувствовала себя больной. Комната накренилась. — Это к лучшему, Звёздочка. *** Прикрыв голову тёмным капюшоном, Джин не отрывала глаз от земли под ногами. Она знала, что день пасмурный, потому что на земле не было теней, но всё равно спешила укрыться в лесу. Почва была размякшей после дождя, и в низинах бежали маленькие ручейки. Всё было посвежевшим от влаги, движущимся, зелёным и цветущим. Джин поджала губы и, подцепив большим пальцем ткань капюшона, подтянула его. Единственный солнечный луч пробился сквозь облака и коснулся земли. Джин шарахнулась от него, как от призрака. Свет был небом, а небо причиняло слишком много боли. Ей нужно было только немного березового сока. Последнего в этом сезоне. Она должна была убедиться, что Мот полностью выздоровела и устроена в замке, прежде чем… Она не знала. Она не знала, что будет дальше. Она даже не знала, жив ли он. Стали попадаться розовые полосатые весенние красавицы и древесные фиалки, и Джин двигалась за ними, по их тут и там возникавшим следам, через усеянную камнями пустошь, пока они не начали расползаться и разбегаться вдоль линии деревьев. Трава засияла, когда луч солнца прорезал тучи, достигнув ярких накренившихся вершин, словно вытянутое крыло. Небо прояснилось. Джин вступила под сень рощи, облегчённо выдохнула и отпустила капюшон. Она рискнула бросить быстрый взгляд вдаль и увидела выщербленную березу с трубкой и ведром. Береза была старой, и ей тяжело пришлось в суровые зимы последних нескольких лет. Белая кора свернулась в нескольких местах, оставив дерево под ней уязвимым, словно обнаженную плоть. Джин сочувственно коснулась гладкого внутреннего слоя. — Мы не должны были пускать тебе кровь, — прошептала она, прежде чем наклониться, чтобы поднять ведро и вытащить трубку. — Мы больше не будем этого делать. Опустившись на колени, она поставила ведро и закопала трубку, сама не зная, зачем это делает. Она положила руку на землю и держала её там, оцепенело прислушиваясь к шёпоту ветра в листьях. Он шептал ей что-то по-скарифски, и она умоляла его объяснить, что это значит, чтобы понять всю глубину происходящего. Большое значение несли в себе слова пернатого света. Что-то всплыло на поверхность, слабое, трепещущее, а затем снова погрузилось в глубину. Её взгляд блуждал. Белая фиалка, нераскрывшаяся и покрытая гниющими листьями, пыталась поднять голову и найти солнечный свет. Джин осторожно убрала мёртвую тёмную материю вокруг растения. Она тяжело поднялась, словно во сне, и, как лунатик, не задумываясь, направилась к поляне. Вышла на открытое место свет, не защищённое деревьями, и скинула капюшон. Вгляделась в ясное голубое небо. Никто не говорил ей, что у него красивые глаза. Её дыхание изменилось, убыстряясь, превращаясь в короткие судорожные вздохи. Зрение затуманилось. Она упала на колени, слёзы текли по её лицу. Вцепилась в плащ, сдёрнула его, затем потянула вниз ткань туники, обнажая плечи. Она хотела ощутить его взгляд на себе, его цвет, его дыхание, облака, ветер и бесконечную синеву. Боги, она чувствовала тепло его рук в солнечном свете. Он дышал ей в шею. Её рыдания стали судорожными, щёки увлажнились, пальцы вцепились в траву. Она наклонилась вперёд и выкрикнула его имя, опустошая себя, затем рухнула на бок, позволяя слезам и горю течь сквозь неё. Она лежала на мокрой земле, глаза опухли и болели. Свет изменился; она, должно быть, пробыла здесь уже несколько часов. Её дыхание успокоилось, и она снова услышала шум ветра в кронах деревьев. Внутри что-то шевельнулось. Это была яркость без тепла, как солнечный свет, искрящийся на тёмной воде, и он вспыхивал и танцевал вокруг её медленно бьющегося сердца в спорадических вихрях. Он казался изменённым, но до боли знакомым. Новый язык сформировался из осколков старого. — Я здесь, — прошептала она и почувствовала, как внутри неё взорвалась вспышка звёздного света. Она ахнула и села, прижав руку к груди, чувствуя, как осколки закружились и слились в тугую, тянущую боль. — Любовь моя… Я приду за тобой. Я найду способ.