Принятие.

Утро началось с поспешного марша грозовых облаков на небе. Оно сразу же покрыло предрассветным туманом пушистые верхушки деревьев, обтекло туго натянутые крыши палаток и тонким слоем влаги замерло на лицах дремлющих караульных. Чем выше поднималось солнце, тем быстрее меркли разнообразные оттенки леса — увеличивался лишь контраст между белым и черным. Озерная гладь, бурлящая от порывистых потоков ветра, стала непроницаемо стеклянной. Командир видел в этой природной единице прочную глубокую колбу, наполненную живым движением матовой дымки. Через пару долгих минут к берегу принесло охапку плавающих перьев, выдранных кем-то из варнавок в результате ночной охоты. Фарамир знал, что внутри воды непременно переплетаются красные паутинки крови. Головоломка для хищной рыбы. Акт тишины является обязательным утренним ритуалом. Сначала фиксация самого себя в теле после тяжелого пробуждения, после - постепенное потребление внешних запахов. Первым по обонянию ударяет сырая листва, затем привычно входит металлический элемент: либо втертый запах железа в центр ладони, либо засохшая корка багровых разводов на груди. Далее просыпается голод. Прежде всего, исподний. И он выхаживает его, зарывает под подошвой, плотнее укладывает через наблюдение внутрь себя. Он в очередной раз отстраненно смотрит за тем, как слаженно работает система вокруг. Звук утреннего рога, приказывающий покинуть постель, поспешное хлопанье палаточных застежек, крик испуганной птицы со стороны озера, первые клубы дыма из угла полевой кухни, треск хвороста под сапогами, построение в неизменном, задокументированном Наместником количестве соглядателей и его голос, отсекающий конец ночи. Только в данный момент перед ним стояло безоговорочное несовпадение. Укрытая шерстяным одеялом по плечи, она сидела на деревянном ящике, свесив детские босые ножки вниз. Казалось, утренний холод вовсе не беспокоит её, отвлекая от появления человека напротив. Всё должное внимание сконцентрировалось в насыщенно зеленой радужке и окольцевало черный взгляд главнокомандующего. Опустившись на одно колено, он неодобрительно нахмурился: - Первое правило любого бойца заключается в том, что он должен беречь свои ноги от обморожения — теплые пальцы обхватили уже на порядок онемевшие щиколотки, заворачивая их в конверты с овечьей шерстью. Руки плотнее прижали одеяло к телу, убедившись, что тепло начнет циркулировать внутри гораздо быстрее. Кто-то сбоку окликнул Капитана, спрашивая о смене ночного караула и необходимости изменения меток врагов в картах после него. Он ответил односложно, требуя принести все собранные документы к нему на рабочий стол внутри палатки. Тут же отгремела пустая металлическая кастрюля, упавшая из рук молодого лазутчика на каменистую почву. Гудящий звон отразился в ушах. Выражение его лица мгновенно стало ещё более озадаченным, чем прежде. Сосредоточенные на одной точке глаза, казалось, просчитывали неизвестную никому, кроме него самого, траекторию очередного рейда. И сейчас этот неуместный звук явно добавил пару помарок в моделируемый план. - Я люблю Вас. Фарамир остановился. Ход его мыслей прервался, споткнулся о напоминание про найденную на свою голову кудрявую шестеренку. Линия твердых губ напряженно изогнулась, а темные ореховые глаза взглянули на бледное лицо с прищуром. Мужчина медленно процеживал значение слов внутри себя. Нет, ему не нужно было повторять дважды. Но она повторила. - Я люблю, люблю Вас, слышите? Голова с прядями каштановых волос чуть наклонилась в бок, позволяя словам затекать внутрь ушной раковины. Гостья закусила губу, упираясь взглядам в широко натянутое сухожилие на крепкой шее. Тем временем глаза главнокомандующего уже сожрали слой зеленой радужки, сейчас же въедаясь внутрь расширенных от страха зрачков. Он искал правду. Для него было непонятным, неприемлемо воздушным в смутное настоящее столь интимное словосочетание. Чья это может быть настолько злая шутка? Кто же отправил тебя сюда, детка? «Любовь ко мне. Надо же» Но большие глаза перед ним смотрели настойчиво. Детский страх мимолетно скрылся за рывком решительности. После того, как он выпрямился в полный рост, паника снова вернулась на свое законное место. Теперь он напоминал ей коршуна, способного разорвать клювом любую добычу. Только вместо рта - взгляд. Острый, хирургически точный, лишенный надменности и презрения, изнутри пылающий чудовищным напряжением. Широкие плечи словно намечали очертания массивных крыльев, загораживая собой встающее солнце. - Мне нужно вернуть тебя в назад, в твое поселение. До него целый день пути, если ничего не произойдет, будем выдвигаться через час после общего завтрака. Когда мы закончим с прочесыванием северной территории, я сам приду к тебе. Будет необходимо подождать, хвостик. Находка испугалась. Она едва сдерживала слезы от неминуемой разлуки, пальцами превращала свое платье в один неровный комок ткани, снова пряталась за копной густых волос. Стало во истину страшно. И всё же Фарамир ещё думает над содержанием её слов, человеческая птичка понимала это. Смакует их на языке, едва проталкивая воздух из собственной груди. Затем снова кладет на язык, как несколько граммов лечебного порошка, чтобы окончательно растворить в слюне и различить главный ингредиент — их значение. Ещё более потемневшие глаза вглядываются в её лицо. Сцапывают себе мягкие черты, схематично запоминают расположение родинок, скальпелем скользят вдоль розовой линии рта и останавливаются, словно четко наведенный прицел, на отчаянно пульсирующей венке на шее. Сейчас внутри принимается решение. По острым скулам проскакивает нервный спазм. «На войне не положено доверять чужакам. Второе правило любого бойца, Капитан. Не забывай об этом.» - Собирайся. Завтрак тебе принесут по моему приказу, а горячую воду ты найдешь в палатке правее от кухни. Слова главнокомандующего впиваются в неё быстрее, чем стрелы из туго натянутой тетивы. Она вернется назад. Это приговор. Это практически смертельное ранение. Пришедшая приподнимается, чтобы окликнуть его, но затем тут же опускается назад — Боги никогда не дарят ей второго шанса. Когда он взялся за колчан со стрелами, она вздрогнула. Что-то пошло не так. Весь лагерь словно замер в ответ её мыслям, ожидая приказаний Командира. И она ждала тоже. Была готова в любую минуту облечь себя в кольчугу или броситься на кухню, скорее заменять одного из рядовых поваров. Но Он только хмуро кивнул головой, снова забирая себе в отряд три человека. Никак не больше. Риск должен быть оправдан. Маленькое тело поспешно поправило завязки на платье и, пользуясь моментом, сначала побрело, а после и побежало в сторону леса. Её направление отличалось от того места, где была расположена деревня. Через несколько часов стало понятно, что у неё вовсе не существует направления. Внутренний компас сделал тройное сальто, когда попытка обрести себя внутрь выбранного ей человека схлопнулась от страха. И замер, надломанный. С наступлением темноты ужасно ледяная сырость стала всё более яростнее облизывать её голые ноги, от земли поднялись угрожающие звуки вибраций ночных насекомых , угольные копья веток больно утыкались в мягкие плечи. Стало страшно. Нет, невыносимо чудовищно страшно. Одиноко. Холодно. Больно. Хотелось вернуться назад. Надавать себе по губам за собственную глупость, за очередной безрассудный рывок. Остаться с Ним там, позволив отвести себя куда он решит, только лишь бы это было рядом. Может, проходя шаг за шагом вместе, Он заметит её. Разглядит среди тела, положения, возраста. И тогда не отпустит, ей слишком хорошо зналось это. Но теперь повернуть назад оказалось невозможным. Её ночной побег закончился небольшой лесной опушкой, куда она забрела в итоге. Страх уперся в волчий вой где-то близ густых деревьев впереди. Совсем рядом. Луна, совершенно блеклая от тумана, освещала лишь жаркий край от этой поляны. Вой усилился. Снова, ещё раз, опять, ещё и ещё — вожак подгонял стаю, лучше остальных чувствуя запах еды. Когда ветки напротив задвигались, черными осьминогами расплылись в ночной тени, когда по хворосту и листве растекся ломкий хрустящий запах, когда отчетливо запахло псиной, на горизонте мелькнуло несколько ярких огненных точек и воздух разорвался свистящим полетом стрелы. Стрелы зазвенели вокруг неё в абсолютной темноте, пролетая сквозь волосы, изредка царапая по щекам. Выстрелы скрещивались, пересекались, входили двойной дозой в одичалое зверье. Они окружали. Прежде, чем потерять сознание, она почувствовала, как крепкая рука в перчатке хватает её за плечо, дергает вверх с такой силой, что на какой-то момент её ноги отрываются от земли. В сознание теплится ледяная дымка молочной луны. Анабиоз. Посреди него — Хаос. Его четко сфокусированный взгляд и злость, волнами подрывающее пространство раздражение. Фарамир не думает том, что после его мертвецкой хватки останется след. Плевать. Ему потребно вытрясти всю дурь из этой маленькой головы прямо сейчас, когда острые клыки едва ли не клацают вдоль бедра. - Что. Ты. Творишь?! - он не позволяет себе кричать лишь чудом, продавливая слова сквозь плотно сомкнутые зубы. Голос вскипает от напряжения и вкручивается, ввинчивается, пробуравливается в несуразную ушную раковинку, заталкивается в мозг. « Он нашел. Он не оставил. Он, Он пришел» - глупый щебет внутри её головы, птичье стрекотание. Странное, необъяснимое и непонятное никому, кроме неё самой, счастье не только остаться в живых, но и остаться с ним. Сам Капитан поймет позже. Поймет, когда ночью этого дня станет безжалостно прогонять в кулаке свой член перед её спящей мордочкой. Мягкое лицо, позволяющее Ему войти внутрь насквозь. Нелепый найденыш, рвущий по остаткам живого своим наивнейшим «Люблю», когда прошлой ночью он лично убивал, убивал и убивал людей. Пусть врагов Страны, пусть дважды ненавистников Государства, трижды противников Правителя. Но людей. Он подарил им охотничий нож в сердце, стрелу в висок, переломанные ноги и ласковое касание тонкого металла вдоль шеи. Что Фарамир подарит ей? Мужчина встал, не обращая внимание на распущенные завязки. Подошел к ней, спуская край одеяла и позволяя себе брать в использование голые участки кожи. Главнокомандующий смазывает собственной спермой первую её ранку на запястье, рядом со складкой кожи, которая остается у детей раннего возраста. Кулачок со спрятанным внутри большим пальцем — ему и не ожидалось другого. Маленькая. Вторая драгоценная капля белого семени втирается в царапины на мягком животе, последние же, самые ароматные, переносятся на его подушечках пальцев на её виски. Круговыми движениями он закладывает внутрь свой запах, вкус, силу. Ставит животную метку. Вкладывает в неё спящую и успокоенную лекарство. Берет о себе ребенка и для себя жену. Принимает.