In the Velvet Darkness / В бархатной темноте

«Растяжка — это просто потрясающе, » — решила Эмма Свон, сжимая кулаки и вращая плечами, чтобы разогнать остатки сна из усталых мышц. Она уперлась ступнями в матрас и выгнула спину, а затем со счастливым стоном плюхнулась обратно. Блондинка уже собиралась снова заснуть, когда желудок настойчиво известил ее о том, что он голоден. Громкий булькающий звук прорезал тишину комнаты и заставил девушку хихикнуть. Она приподнялась и развернулась, присев на край кровати, прислушиваясь к звукам в доме и ожидая услышать топание и шубуршание Генри, который занимался своими утренними делами. Но она ничего не услышала. В доме было темно и тихо. Несколько раз моргнув, чтобы окончательно проснуться, Эмма поняла, что в комнате было абсолютно темно. Нажав кнопку «Домой» на своем мобильном телефоне, она увидела, что было гораздо раньше, чем она думала, всего 4.23 утра. Зевнув, блондинка, подсвечивая себе телефоном, осмотрелась в поисках чего-нибудь теплого, что можно было накинуть поверх тонкой футболки. Среди груды одежды на полу, она заметила старый потертый свитер с эмблемой колледжа. Напоминание о том, кем она была до появления в ее жизни Генри, Сторибрука и семьи. Она стащила этот свитер у очередной одноразовой любовницы, выскользнув посреди ночи из комнаты общежития этого самого колледжа. Еще Эмма прихватила пару двадцаток из сумочки той девушки, чтобы поймать такси. Несмотря на то, что блондинка не помнила многих имен из своей прошлой жизни, она точно помнила все места, и это было в Алабаме, а значит, почти девять лет назад. «Время летит, » — подумала она. Выйдя из спальни, аккуратно перешагнув скрипучую половицу у двери, Эмма на цыпочках направилась на кухню, думая о том, чем можно быстро и легко перекусить. Когда она открыла дверцу холодильника, отсутствие света оттуда наконец-то объяснило, почему в доме так темно и тихо. У них отключили электричество. Эмма приложила ладонь к коробке молока — она все еще была ледяной. Поставив его на стойку, блондинка достала миску, ложку и коробку с хлопьями из буфета. Когда она жила одна, на всех коробках с хлопьями был изображен персонаж какого-то мультфильма и в них содержалось столько сахара, что у нее только по счастливой случайности все еще не сгнили зубы. Теперь, когда она разделяла половину опеки над сыном-подростком, у нее были только правильные, полезные хлопья — с клетчаткой, пшеницей и фруктами. Эмма наугад схватила первую попавшуюся коробку, высыпала часть содержимого в миску, залила все это молоком и прошаркала к дивану. Усевшись на диван скрестив ноги, она по привычке взяла пульт от телевизора, прежде чем еще не до конца проснувшийся мозг напомнил ей, что отключение электричества означает отсутствие электричества и для телевизора тоже. Эмме довелось побывать в приемных семьях, где отопление и свет отключали за неуплату с завидной регулярностью, а позже, уже будучи взрослой, она незаконно жила в пустующих квартирах без подключенных коммунальных услуг, но она уже и вспомнить не могла, когда в последний раз лишалась этих благ цивилизации. Наверное, в Бостоне. И это заставило ее улыбнуться, потому что этот факт лишь напомнил ей, насколько хорошей стала ее жизнь в последнее время, когда ей не нужно было больше переживать по поводу оплаты счетов за аренду и прочего. Сейчас у нее был собственный дом, сын, родители, друзья и постоянный парень, который по совместительству был пиратом. Киллиан. В конце концов ей придется принять какое-то решение относительно него. Они топтались на месте в этих отношениях уже слишком долго, и в основном потому, что Эмма чувствовала, что быть с ним — это то, что она должна делать, но это становилось все более неловким, поскольку блондинка прекрасно осознавала, что мужчина чувствовал к ней гораздо больше, чем она к нему. Когда они только начали встречаться, Эмма надеялась, что со временем влюбится в него, но этого так и не случилось. Они были скорее отличными друзьями с привилегиями, у которых был неплохой секс — по крайней мере в начале — и она действительно по-своему любила Киллиана, но уже сейчас она понимала, что это никогда не перерастет во что-то большее. Для Истинной Любви нужны два человека, а не один, даже если он уверен в ней за двоих. Они не общались уже какое-то время, в результате серьезной ссоры из-за Генри. Крюк позволил мальчику напиться рому, и Эмма в довольно грубой форме напомнила ему, что Генри всего пятнадцать, и что Крюк не отчим мальчика и вообще не играет никакой существенной роли в его жизни. Это привело к еще одной ссоре о том, что Эмма позволяет Реджине говорить ей, что делать, вместо того, чтобы принимать самостоятельные решения относительно своего сына. Эмма практически выпинала его из дома, прокричав вдогонку чтобы он не возвращался, пока не будет готов взять свои слова обратно и извиниться. Это произошло несколько недель назад, и она действительно скучала по Крюку, но исключительно как по человеку, с которым можно выпить пива после работы в те недели, когда Генри оставался у Реджины. Реджина Миллс, вторая мать Генри. Еще одна тема, о которой Эмма не хотела думать в пять-блин-часов утра. Снова зевнув, Эмма поставила пустую миску на журнальный столик и прислонилась головой к спинке дивана. Теперь, когда ее желудок был доволен, она могла позволить себе еще немного вздремнуть, прежде чем настанет пора отвозить сына в школу и отправляться на работу, чтобы заняться своими повседневными делами. * * * Когда она снова проснулась, еще не рассвело, и в доме было все так же тихо. Цифровой дисплей на микроволновке не горел, что говорило о том, что электричество все еще было отключено. Нащупав свой мобильный телефон, лежащий на журнальном столике, Эмма включила подсветку дисплея. 6.47 утра. Генри, должен был уже как минимум проснуться, но он обычно вставал по будильнику на радиочасах, который сейчас, конечно же не сработал. Прошлепав босыми ногами по коридору их одноэтажного дома, Эмма остановилась у спальни сына. — Генри, ты проснулся? — ответа не последовало. Она легонько постучала в дверь. — Ген? У нас электричество отключили, но тебе все равно пора вставать в школу, пацан, — по-прежнему ничего. Эмма толкнула дверь, и ее сердце забилось быстрее, когда она обнаружила, что его спальня пуста. Кровать была идеально застелена, а Генри нигде не было. — Генри! Ванная. Скорее всего, он был в ванной и не услышал ее из-за шума воды в душе. Но в доме было абсолютно тихо. Никакого душа. Блондинка пробежала по коридору и распахнула дверь, просто чтобы убедиться. Кроме медленно капающей воды из протекающей головки душа, которую она так и не починила, в ванной не было ни звуков, ни движения. Эмма заглянула в раковину. Совершенно сухая. — Генри! — а вот теперь она начинала паниковать. — Генри! Где тебя черти носят? — блондинка ураганом пронеслась по дому, проверяя оставшиеся комнаты и выкрикивая имя сына, хотя инстинкты подсказывали ей, что его здесь нет. Господи, а что если он сбежал? Эмма была почти уверена, что он с кем-то встречался — все ее деньги спускались сейчас на Грейс, дочь Джефферсона — так что возможность ночной вылазки с ней была вполне вероятна. Она вспомнила, каково это, быть пятнадцатилетним подростком, которым управляют исключительно гормоны. Нет, нет, успокаивала она себя, ее сын не будет всю ночь гулять с девушкой. Генри был воспитан гораздо лучше. В основном Реджиной, признала блондинка. Их сын был хорошим мальчиком. У нее упало сердце. Хороший мальчик, который сбежал в Бостон, чтобы найти ее, когда ему было всего десять. Дерьмо. Думай. Думай. Она же была охотницей за головами. Она умела делать это. Она умела выслеживать людей лучше, чем кто-либо в этом городе. Она могла угадать поступки человека всего лишь бегло осмотрев его имущество. Так, это уже было похоже на план. Проверить его вещи, посмотреть, что они могут ей рассказать. Эмма вернулась в спальню сына и быстро осмотрела ее. Открытый рюкзак валялся на полу, а значит, он не ушел в школу пораньше, что, учитывая, как усердно он учился, было бы вполне вероятно. Вчерашняя одежда висела на стуле в углу, так что он, видимо, оделся во что-то чистое. Улизнуть, чтобы встретиться с девушкой, казалось самым очевидным вариантом. Ему было пятнадцать. Пятнадцатилетние мальчики все время тайком встречались с хорошенькими девушками, а когда возвращались домой, их матери наказывали их, сажая под домашний арест, пока им не исполнится по меньшей мере пятьдесят три. Так, стоп. Мобильник Генри лежал на тумбочке. Ладно, теперь паникуем немного больше, потому что ни один подросток в этом возрасте, даже в туалет не ходит без своего телефона. Может быть, у него был второй телефон, для всяких личных сообщений, которые он хотел скрыть от посторонних глаз. Нет-нет. Он же не уголовник какой-то. Он не мыслил, как преступник. Но и как она, Генри тоже не мыслил. А на кого был похож ход его мыслей? На его мать. Он мыслил, как Реджина. Воспитание, берущее верх над генами. Ее ребенок, но сын Реджины. Реджина. Ей придется рассказать Реджине, что Генри сбежал, и она понятия не имела, почему, ведь вчера вечером она «помогала» ему с домашним заданием, в основном раздражая его вопросами о том, что он делает. Потом они посмотрели один из первых фильмов эпопеи «Люди Икс», смеялись и шутили, и все вроде было в порядке. Все было в порядке. Он не пил — за исключением инцидента с Крюком — не принимал наркотики и никогда не попадал в неприятности, потому что Генри был их хорошим, хорошим мальчиком. Машина. Он мог взять машину. Эмма учила его водить, тренируясь на Жуке, с того самого дня, когда ему исполнилось пятнадцать. Она собиралась подарить Жука ему на шестнадцатилетние, хотя Реджина считала, что они должны купить ему компактный автомобиль с автоматической коробкой передач, который будет безопасным, практичным и скучным. Эмма промчалась через весь дом и распахнула входную дверь. Жук и ее полицейский круизер стояли на подъездной дорожке. И — черт, черт, черт — велосипед Генри, тридцатиступенчатый подержанный горник, на который он копил деньги, выполняя разные садовые работы (в основном для Реджины), и который любил больше всего на свете, так же стоял рядом с домом. Да ну нахер все это, она звонит Реджине. Брюнетка наверняка уже давно не спит, поскольку она всегда вставала в шесть, хотя Эмма и подозревала, что это ложь, потому что она несколько раз видела Реджину рано утром, и никто — никто — не в состоянии выглядеть так хорошо, как она, не потратив кучу времени на одежду и макияж. «Пять тридцать, как минимум», — подумала Эмма. В любом случае, Реджина не будет возражать, если ее побеспокоят по поводу ее мальчика, ее маленького принца. Может быть, что-то случилось, и Генри побежал домой к матери. Эмма не стала бы осуждать его и обижаться, если бы это было так. Некоторые вещи он обсуждал с ней, но какие-то могла уладить только Реджина, потому что Эмма до сих пор была больше лучшей-подругой-мамой, чем мамой-мамой. И это было нормально, потому что вместе они дополняли друг друга. Они были командой. Родители. А теперь даже лучшие подруги. Их дружба была чем-то, возможность чего Эмма никогда даже не смогла бы предположить в те времена, когда только приехала в город, но дерьмо случается. Дерьмо вроде проклятий и Неверленда, и лишения Реджины ее счастливого конца, и прощения за это, хотя крайне сложно было даже представить себе, что Реджина может простить нечто подобное. Эмма нашла номер Реджины в списке контактов и уже готова была нажать на кнопку, как ее желудок тревожно сжался, когда она поняла, что вся улица, как и ее дом, была абсолютно темной и тихой. А это было просто невозможно. Несмотря на то, что все горожане когда-то были сказочными персонажами и жителями Зачарованного Леса, Сторибрук все же был довольно обычным маленьким городком, а это значит, что без четверти семь утра, в будний день, на улицах должны были быть люди, спешащие на работу или в школу, или выгуливающие своих собак… в общем, занимающиеся своими обычным, не сказочным делами. Но сейчас на улице не было никого. И тишина была слишком тихой. — Генри! Генри Миллс, сейчас же выходи! — крикнула она в пустоту. — Генри! Все еще держа телефон в руке, она спустилась с крыльца, росистая трава перед домом была холодной и влажной под ее босыми ногами. Она вдруг с ужасом осознала, что на улице не было не только людей, но и вообще никаких звуков. Ни лая собак. Ни проезжающих мимо машин. Ни чириканья птиц, ни жужжания насекомых. Сторибрук был совершенно безмолвен во мраке предрассветного зимнего утра. На секунду ей показалось, что она оглохла, но эта глупая мысль сразу отпала, потому что она слышала собственный голос, когда звала Генри, и свои шаги по деревянным половицам в доме, и звук открывающейся входной двери, когда выходила на крыльцо. Протянув руку, она шлепнула ладонью по ближайшему фонарному столбу и почувствовала одновременно облегчение и ужас, когда звук кожи о металл достиг ее барабанных перепонок. Что-то было очень, очень неправильно. — Генри! Она рванула к двери соседского дома и громко постучала в нее. Питер и Джуди, пожилая пара, постоянно ссорившаяся, но отчаянно любившая друг друга, рано вставали. Они наверняка не будут возражать против ее внезапного вторжения, ведь Эмме было просто необходимо проверить, не сошла ли она окончательно с ума. Дверь с тихим скрипом приоткрылась, когда Эмма постучала в нее, словно в сцене из какого-то дерьмовенького фильма ужасов 80-х годов, и ее приветствовала та же жуткая тишина. Блондинке не нужно было заходить в дом, чтобы понять что там никого нет. Холодный пот, моментально покрывший все ее тело, сказал ей все, что нужно было знать. Но она все равно вошла внутрь. В доме все было аккуратно и опрятно, как будто его владельцы сделали генеральную уборку, но, вместо того, чтобы отправиться в постель, просто ушли, исчезнув в ночи. — Генри! Ну давай же, малыш. Она побежала к следующему дому, затем к следующему, и к следующему, и каждый из них был так же пуст, как и предыдущий. Они были похожи на выставочные дома в самом жутком районе в мире, показывая только видимость настоящего дома, без намека на тепло, которое создавали реальные семьи, живущие там. — Генри! О Боже, это все точно было плохим, очень плохим знаком. В голове Эммы роились мысли о серийных убийцах, похитителях и, что еще хуже, обо всяких магических вещах, которые она не понимала. Она мысленно ругала себя за то, что никогда не слушала Реджину, когда та пыталась рассказать о магии и волшебстве. Почему, ну почему она никогда не относилась серьезно к этим урокам? Думай. Думай. Глубокий, успокаивающий вдох. Ей нужно вернуться домой за пистолетом и значком, потому что она была шерифом, и здесь явно творилось какое-то серьезное дерьмо. Но Генри. Куда, черт возьми, пропал Генри? Она не могла волноваться о ком-то другом, когда не знала, что случилось с ее сыном. К черту пистолет и значок. Она побежала в конец улицы. — Генри! Перекресток был таким же пустынным, как и все остальные улицы. Куда бы она ни смотрела, там не было ничего и никого. — Генри! — она уже едва сдерживала слезы. — Ну же, Генри. Не делай этого! — она откинула голову назад и прокричала его имя так громко, как только смогла: — Генри! Она поняла, что ее телефон все еще зажат у нее в руке. Может быть, остался кто-то еще. Но, даже нажимая на кнопке быстрого набора номер Реджины, она знала, что на звонок никто не ответит. Эмма продолжала выкрикивать имя Генри, пытаясь дозвониться по другим номерам — родителям, Крюку, Руби, в участок шерифа, Арчи, Кэтрин, по всем стационарным и мобильным телефонам, которые были в ее списке контактов. Но никто не отвечал. Она опустилась на колени на холодный асфальт, уронив голову на грудь. Может быть, это был сон? Да, точно, так оно и было. Ей снился кошмар, и Реджина всегда была права насчет того, что это произойдет, если она будет есть нездоровую пищу перед сном. И теперь Эмма клялась себе, что никогда, ни за что в жизни не будет делать это снова, если только она прямо сейчас проснется, пойдет в комнату своего сына, найдет его лежащим там, опаздывающим в школу и храпящим, как ни в чем не бывало. В любую секунду она проснется, и они будут есть тосты на завтрак, а потом она сама отведет его пешком в школу, и даже не будет обижаться на его ворчание по поводу того, что когда твоя мама провожает тебя в школу в пятнадцать лет — это самая стремная вещь в мире. А потом она услышала это. Конечно, она это услышала, поскольку в этой гнетущей тишине не было больше никаких звуков, кроме ее собственного учащенного дыхания. Это была резина на дороге, визг шин, движущихся на большой скорости. Звук приближался к ней, и Эмма повернула голову в его сторону. И она действительно по-настоящему заплакала, испуганными, прорывающимися сквозь истерический смех слезами, когда увидела черный «Мерседес» Реджины, остановившийся перед ней. Реджина выглядела так же плохо, как чувствовала себя Эмма, неопрятная и с дикими глазами, рывком распахивая дверь машины, быстро выскакивая из нее и падая на колени перед Эммой. — Где он? Эмма покачала головой. — Черт побери, Эмма, где мой сын? — Я ни черта не знаю! — она зажмурилась от слез, гнева и безысходности и подняла голову к небу. — Я проснулась, а его уже не было в комнате, и его велосипед все еще там, и здесь вообще никого нет, кроме нас с тобой, и я ни хрена не знаю, — она посмотрела на Реджину, на лице которой отражались одновременно гнев, страх и отчаяние, и она сидела на коленях выглядя совершенно нелепо в шелковой пижаме под распахнутым кашемировым зимним пальто. Эмма покачала головой, ее плечи дрожали от беззвучных слез. — Я просто ни черта не знаю. Реджина схватила ее за плечи и встряхнула, вынуждая посмотреть на себя. Эмма приготовилась к шквалу обвинений, но Реджина только кивнула. — Хорошо. Хорошо? Она совсем двинулась что ли? Чего блять может быть хорошего в том, что они сидят на коленях посреди улицы в пустынном городе, не зная, где их сын, где Генри? Что из этого было хорошо? — Это ни хрена не хорошо! — Нет, не хорошо, — Реджина подняла руку к лицу Эммы и вытерла ее слезы большим пальцем. — Но все будет хорошо. — Откуда ты это знаешь? — Потому что рядом со мной Спаситель, а она еще ни разу не подвела нашего сына. Несмотря на то, что они были подругами, они редко прикасались друг к другу, поскольку обе чувствовали дискомфорт при любом проявлении привязанности. Не было ни поцелуев в щеку при встрече, ни объятий при расставании. Физический контакт между ними был только тогда, когда это было необходимо: чтобы защитить город, победить врага или обнять своего сына, зажатого между ними. И именно поэтому, ощущение большого пальца Реджины, все еще нежно касавшегося ее щеки, казалось приглашением, от которого Эмма не смогла отказаться. Она наклонилась вперед, пока ее лоб не уперся в плечо Реджины. Прошло несколько секунд, прежде чем рука Реджины переместилась с ее щеки на затылок. У нее были сильные пальцы, создававшие крепкое и успокаивающее давление, и Эмма подумала, что наверно именно так брюнетка успокаивала Генри, когда ему снились кошмары. — Это ведь не просто ночной кошмар, да? И я не проснусь с минуты на минуту? — Нет. — Это очередные дурацкие магические штуки, так ведь? — Эмму не волновало, что она канючила, как капризный ребенок. — Да. — Мы тут совсем одни, да? — Думаю, да. — И ты понятия не имеешь, как нам это исправить, верно? Пальцы Реджины замерли на мгновенье. — Нет, не имею. Дерьмо. * * * Они вернулись в дом Эммы, оставив машину там, где она стояла, потому что не было никакой необходимости ее перемещать. Эмма предложила, чтобы Реджина просто воспользовалась магией, переодев их подготовив к поискам, но Реджина — всегда стратег и планировщик — настаивала, что они не должны расходовать магию, пока не узнают, с чем имеют дело, и Эмма не могла с этим поспорить. Она приняла очень короткий и очень холодный душ, затем оделась, оставив дверь своей спальни приоткрытой, чтобы в процессе рассказывать Реджине о том, что произошло с ней с того момента, когда она проснулась в 4 утра. Тем временем, Реджина исследовала комнату Генри и остальной дом в поисках возможных улик. Помывшись и одевшись, прикрепив значок и пистолет к любимому кожаному поясу, Эмма почувствовала себя немного лучше, но именно присутствие Реджины позволило ей вернуть себе уверенность. Она не хотела снова оставаться одна в этой тишине, и если бы ей было разрешено выбрать только одного человека, который помог бы ей справиться с тем, что происходит, это была бы Реджина. Даже если бы все это не касалось Генри, Эмма бы хотела, чтобы Реджина была рядом. Она ни на секунду не сомневалась, что Реджина отдаст свою жизнь, чтобы защитить Генри и ее. Тот факт, что она не верила в то же самое, когда дело касалось ее родителей и Крюка, было еще одной из тех вещей, о которых она не хотела размышлять слишком много, потому что только избегание этих мыслей, помогало ей пережить ее обычный нормальный день. А сегодняшний день был жесть как далек от нормального, даже по меркам Сторибрука. Она подсушила волосы полотенцем и отправилась в комнату Генри, где нашла Реджину, сидящую на кровати и досконально изучающую содержимое его рюкзака. — Что ты пытаешься там найти? — Я надеялась, что на его вещах могут быть следы магии, — брюнетка бросила учебник по естествознанию обратно в сумку с обреченным вздохом. — Но их нет. — Эй, любая идея сейчас — это хорошая идея, и она должна быть проверена основательно, — Эмма плюхнулась на кровать рядом с женщиной. — Нашла какие-нибудь зацепки? — Нет. Что бы это ни было, я не думаю, что это берет начало отсюда, — Реджина подняла ноги на кровать, поджала их под себя и откинулась спиной на подушки их сына. — А что насчет тебя? Что было с тобой этим утром? Когда ты поняла, что что-то происходит? — Я проснулась и почувствовала, что что-то не так, поэтому сразу поехала сюда. Шестое чувство Эммы, когда Реджина лгала, срабатывало как обезумевшая пожарная сирена. Было уже больше семи, когда Реджина приехала сюда, а это означало, что даже если бы Эмма верила в то, что брюнетка вставала не раньше шести, то все равно в этой истории куда-то выпадал почти час. А Реджина ни при каких обстоятельствах не стала бы выжидать целый час, если бы хотя бы предполагала, что с Генри что-то случилось. Да она бы не стала ждать и двадцати секунд. — Ты уверена? Реджина бросила на нее сердитый взгляд. — Я приехала прямиком сюда. Так, так. Старая, держащая оборону Реджина. Эмма не видела эту ее сторону довольно давно, но ни у кого в этом городе не было большего опыта в общении с мэром, чем у шерифа. Им потребовалось больше двух лет, чтобы снова начать доверять друг другу. Ладно, фигня все это: на самом деле, это Эмме потребовалось больше двух лет, чтобы преодолеть чувство вины за то, что она украла у Реджины счастливый конец, вернув ее бойфренду его уже-не-мертвую жену. Реджина, женщина, которую некоторые люди все еще считали злом, простила ее намного быстрее, чем Эмма простила себя. Потому что, независимо от того, насколько склонны были люди расценивать вещи с точки зрения добра и зла, казалось, что «хорошие» действия Эммы каждый раз били по Реджине с новой силой. Блондинка не могла понять, почему Реджина продолжала прощать ее, когда она вела себя как безответственная идиотка, которая сначала делала, а потом думала и продолжала уничтожать единственного человека, которого она действительно любила. Но, божечки, Реджина просто принимала все дерьмо, которое взваливала на нее жизнь. Она принимала его и принимала, никогда не переставая пытаться стать лучше, и такая невероятная внутренняя сила была чем-то, чего Эмма даже не могла себе представить. Она так погрузилась в свои мысли, что не заметила, пристального взгляда Реджины, которая молча ждала, что она скажет что-нибудь еще. Эмма тряхнула головой и поморщилась. И вдруг поняла, что Реджина снова выглядела так, что от одного взгляда на нее перехватывало дыхание. В воздухе не было и намека на магию, так как же, черт возьми, она это сделала? Как она могла сидеть тут в пижаме, без макияжа и выглядеть при этом самым красивым человеком, которого Эмма когда-либо видела? — Когда ты успела привести себя в порядок? — спросила она прежде, чем ее мозг успел приказать рту помалкивать. — Прошу прощения? — Ну, все это, — Эмма неопределенно махнула рукой в сторону Реджины. — Волосы и все такое. Реджина выглядела растерянной. — Я ничего не делала. — Но ты… — выглядишь потрясающе, хотела она сказать, но не могла позволить себе подобные комментарии только потому, что была эмоционально перевозбуждена. Дыши глубже. Веди себя нормально. — Забудь. Не важно. Так что, у нас есть какой-то план? — Думаю, нам следует разделиться и обыскать город в поисках улик. — Ни в коем случае, — покачала головой Эмма. — Почему? — Вот уж ни за какие коврижки я не выпущу тебя из поля зрения. Я не позволю и тебе исчезнуть, оставив меня тут одну. Отныне мы будем держаться вместе, при любых обстоятельствах. — Ох. Что ж, полагаю, в этом есть смысл, — Реджина сложила руки на коленях. — Но нам все равно нужно проверить все, что сможем. В городе могли остаться другие люди, и они могут что-нибудь знать. Кроме того, в том месте, где было наложено это заклинание, могли остаться следы магии. — Ты думаешь, что это заклинание? — Я уже обдумывала другие варианты, но этот кажется наиболее вероятным. Мы единственные, кто может наложить проклятие или использовать магию крови, и это не может быть зельем, потому что все происходящее слишком реально, чтобы быть галлюцинацией или чарами, так что — остается заклинание. Для этого не нужна особо сильная магия, только твердое намерение и правильное сочетание слов и ингредиентов. — Точно, — Эмма почти ничего не знала о заклинаниях, но не хотела признаваться в этом вслух. — Есть какая-то вероятность того, что это был портал? — о порталах она знала многое. — Нет, портал я бы почувствовала. Остаточная магия витала бы в воздухе по всему городу, — Реджина теребила покрывало на кровати. — Кроме того, понадобилось бы много часов, чтобы весь город целиком смог пройти через портал, и это не объясняет, почему люди, кажется, словно были вырваны из своих домов. — Сонное проклятие? Реджина закатила глаза. — Ты где-то видишь пламя, лижущее твои пятки, Эмма? Ей действительно стоит уделять гораздо больше внимания основам магии в будущем, потому что на данный момент, у нее не было ничего, кроме вопросов, и никаких идей относительно того, что они должны делать. — Так ты… можешь, ну… типа как, чувствовать других людей с помощью магии? Я помню, что ты сказала, что нам не стоит расходовать магию впустую, но это кажется мне вполне полезным использованием. — Ты — единственный человек, которого я чувствую. — Но, если ты чувствуешь только меня, то какой смысл искать по городу других людей, раз их тут нет? Реджина издала один из своих фирменных фыркающих смешков. — Даже если бы в этом городе была еще добрая сотня человек, я бы об этом не знала. Однако, я могу обнаружить тебя в многотысячной толпе за долю секунды. — Все равно не догоняю. — Несомненно, — Реджина скрестила руки на груди и покачала головой, хотя ее голос был насмешливым. — Может ты не совсем понятно объясняешь. — А может, у тебя от рождения заторможенное мышление. Эмма усмехнулась. — Ты же понимаешь, что тем самым ты утверждаешь, что Генри тоже тупой. — К счастью, я хорошо его воспитывала, чтобы в зачатке убить ростки этой глупости еще до того, как он попал к тебе в руки. — Да, но теперь он проводит со мной половину времени, так что, вероятно, я заражаю его своими глупыми генами. — Это невозможно. Но сам факт того, что ты думаешь, что генетика передается воздушно-капельным путем, как вирус, является очередным доказательством твоей недалёкости. Она улыбнулась Реджине, на чьем лице застыло знакомое выражение ты-идиотка-но-я-не-возражаю. Эмме нравился этот взгляд. Она считала его «своим персональным» взглядом. А затем она поняла, что они сидят и шутят о своем сыне, которого не было сейчас с ними в его спальне, и который испарился вместе со всем остальным городом. Лицо Эммы резко осунулось. — Мы ведь вернем его, правда? Реджина кивнула. — Всегда возвращали. И я должна верить, что всегда будем.