In the Velvet Darkness / В бархатной темноте

Рассвет так и не наступил, и электричество не вернулось, что еще больше убедило Реджину в том, что они попали в ловушку какого-то заклинания, так что город остался подвешенным в этом странном, безмолвном мраке. Эмма настояла на том, чтобы они взяли полицейскую машину, потому что кто-нибудь мог попытаться связаться с ней по полицейской линии коротковолнового радиоприемника, но ни по радио, ни по ее рации не было никакого движения, только помехи и белый шум по всем каналам. Сначала они направились в особняк, и Эмма проверила дом на предмет подсказок. Каких именно подсказок, она не имела понятия, но все было лучше, чем бесполезно топтаться на месте, пока Реджина переодевалась. Большую часть утра они молчали, внимательно осматривая улицы и стараясь найти хоть кого-нибудь или что-нибудь полезное. Эмма не осознавала, насколько она воспринимала фоновый шум повседневной жизни как должное, пока он не исчез, и единственные звуки во всем городе доносились из ее патрульной машины. Каждый вдох, каждый кашель, каждое легкое движение ее кожаной куртки по спинке сиденья, звучали оглушительно. Те немногие фразы, которыми они обменивались, были больше техническими — налево здесь, снова свернуть туда, выехать на главную дорогу к городской черте — потому что разговор о чем-нибудь другом напомнил бы им, что Генри нет рядом с ними. Пять часов спустя, проехав по каждой улице Сторибрука по меньшей мере дважды, Эмма неохотно пришла к выводу, о котором они обе подозревали с самого начала: они были совершенно одни. Как ни странно, именно Реджина предложила перекусить. Она также предложила сделать это в закусочной, так как оттуда был хороший обзор на город, чтобы можно было заметить, если что-нибудь вдруг все же произойдет. Реджина наколдовала им пару порций картофеля фри с сэндвичами, содовую для Эммы и кофе для себя. — Странно сидеть тут вдвоем, да? — спросила Эмма. Было такое чувство, что они совершили в кафе проникновение со взломом, а сейчас сидели друг напротив друга в кабинке. В темноте. И в тишине. — Если тебя не устраивает моя компания, могла бы сказать раньше. Мы всегда можем разделиться, — Реджина говорила несерьезно, но та часть Эммы, которая понимала боль от мыслей о том, что ты недостаточно хороша ни для кого, все равно поспешила развеять эти мысли в голове брюнетки. — Я имела в виду вдвоем в закусочной, в которой всегда так много людей, которых мы знаем. И нет никого другого, с кем бы я предпочла оказаться в такой странной ситуации, кроме тебя. — А как же Киллиан? — Нет уж. — У вас все хорошо? — Реджина промокнула губы салфеткой и положила сэндвич на тарелку. — Генри не упоминал о нем после того случая с ромом. Подняв глаза, Эмма увидела в карих глазах лишь беспокойство, но она не хотела говорить о Крюке, особенно с Реджиной. Их отношения с кем бы то ни было, обычно негласно считались запретной областью для них с Реджиной, за исключением самого поверхностного уровня. Чувства и эмоции были определенно за гранью этого запрета. Эмма не хотела знать, встречается ли Реджина с кем-нибудь, и она совершенно точно не хотела вдаваться в причины, по которым она никогда не сможет связать себя обязательствами с Крюком. Учитывая их историю, правда была важной вещью в семье Свон-Миллс. Они почти никогда не лгали Генри и старались не лгать друг другу напрямую. В основном им это удавалось, путем избегания прямых вопросов и резкой перемены темы разговора, когда дело доходило до невысказанных границ. Хитрость, как обнаружила Эмма, заключалась в том, чтобы быстро отшутиться чем-то несерьезным, спрятав за этим правду. — Он же пират. К этому времени он бы уже осушил весь винный магазин и осматривал город в поисках возможностей для грабежа и мародерства, — Реджина ничего не сказала, и Эмма, вздохнув, продолжила. — Но ведь это наша фишка, не так ли? Вместе спасать мир. Объединяясь, чтобы справиться с самым сложным дерьмом. Мы этакое комбо крутышек-плохишей, сражаемся магией с магией. Мы, типа, достаточно крутые, чтобы про нас писали комиксы. — Да неужели? — усмехнулась Реджина. — Тебе, конечно придется быть помощником главного героя. Робин для меня в роли Бэтмена, так сказать. — Эй, а почему это ты будешь Бэтменом, а мне достается жалкая роль Робина? — она с облегчением улыбнулась, потому что это была та манера разговора, к которой она привыкла, даже если использование имени «Робин» в любом контексте заставляло ее чувствовать себя неловко и виновато. — Ну, очевидно же, что только одна из нас хорошо выглядит, обтянутая черной кожей. Черт. Это совсем не та картинка, которая нужна была Эмме в голове, потому что теперь она могла думать только о Реджине в образе Злой Королевы, в обтягивающей коже, плотно облегающей ее задницу и бедра, сводящими с ума своей откровенной глубиной декольте, выставляющими почти все напоказ. Ей и так уже пришлось сегодня изрядно потрудиться, чтобы не обращать внимания на то, что Реджина надела ту бордовую шелковую рубашку на пуговицах, которая всегда нравилась Эмме, потому что из-под нее слегка просвечивало нижнее белье, оставляя простор для воображения. Они должны были сосредоточиться на возвращении сына, а не на том, что Эмма осталась наедине с женщиной, в которую была влюблена почти пять лет. Четыре, если не считать Нью-Йорка. Почему ее мысли всегда забредают туда, куда она совсем не хочет? — Эмма? — Что? — блондинка резко подняла голову, изо всех сил стараясь не пялиться на грудь Реджины. Это было нелегко, ибо эта соблазнительная часть тела была невероятной, и прямо перед ней и, черт возьми, рядом с Реджиной Эмма всегда чувствовала себя озабоченной пятнадцатилеткой. Но сейчас было хуже, чем обычно, потому что она, казалось, могла держать свои чувства под контролем не более пяти минут. — Ты капнула соусом из сэндвича на свою рубашку, — «снова» осталось не сказанным вслух, но они обе услышали его. Эмма посмотрела вниз и увидела большое оранжевое пятно, быстро впитывающееся в хлопок ее рубашки от Хенли. И, по какой-то причине, это заставило ее вздохнуть, потому что Реджина была единственным человеком, который всегда помнил, что она любила чипотле и рукколу на холодном сэндвиче с беконом, а не стандартный соус айсберг или майонез. Реджина быстро взмахнула рукой, и пятно исчезло. — Так-то лучше, — сказала Реджина. Ох, если бы. * * * Они приехали в монастырь, потому что новый план — теперь, когда они убедились, что в Сторибруке больше никого не осталось — состоял в том, чтобы отправиться туда, где ранее происходили связанные с магией инциденты. Само собой, оба их дома уже были тщательно проверены, и за утро они успели заскочить в лофт родителей Эммы, ломбард Голда и к колодцу в лесу. Они обыскивали помещение за помещением, но пока ничего не нашли, и Эмма уже начала отчаиваться. Все кельи были одинаковыми и выглядели точно так, как и должны были выглядеть комнаты монахинь: кровать, письменный стол, шкаф, распятие и больше ничего. Блондинка приподняла пару матрасов, но не нашла ни одного экземпляра новостной газеты, не говоря уже о чем-то хоть немного более интересном, вроде Книги Заклинаний, карты сокровищ или порно. — Нашла что-нибудь? — громко крикнула она. — Нет. И никакого намека на пыльцу фей тоже нет, — голос Реджины раздавшийся внутри комнаты напугал Эмму. Она обернулась и увидела брюнетку, с задумчивым видом стоявшую возле стола. — Ну, и? — она сложила руки на груди и прислонилась спиной к стене. — Даже если бы они заперли ее в каком-то потайном месте, или закопали под землей, или, я не знаю, выбросили в Атлантику, все равно везде должны были остаться следы. Волшебную пыльцу, по самой своей природе, трудно искоренить. Ее частицы прилипают к вещам, просачиваются в трещины в дереве, или застревают между плитами, — Реджина барабанила ногтями по столу, другой рукой разминая затылок. — И что ты думаешь это значит? — Эмма не улавливала ход мыслей Реджины. Снова. — Я не знаю, но что-то определенно значит, — вздохнула она. — Я не чувствовала себя настолько лишенной магии, находясь в Сторибруке, с тех самых пор, когда у меня ее не было совсем до твоего приезда. Эмма усмехнулась. — Старые добрые времена, да? — Не уверена, что я бы так их назвала, — взгляд Реджины был почти нежным. — Но отсутствие магии явно является важным элементом того, что здесь происходит. — Может быть, заклинание должно было очистить Сторибрук от любой магии? — не успела Эмма закончить предложение, как тут же пожалела о своих словах, потому что увидела вспышку боли на лице Реджины. Тут же перед ее мысленным взором возникли образы Реджины, привязанной к металлической кушетке на консервном заводе, и Грега Менделла — нет, Оуэна Флинна, его звали Оуэн Флинн — пытающегося выбить из нее магию электрическим током. Тот момент, когда она потеряла Нила, провалившегося в портал, и когда думала, что он погиб, был ничем по сравнению с мыслью, что она может потерять Реджину в тот день. Именно это заставило ее признать самой себе, что она была влюблена в Реджину Миллс, и уже довольно давно. Она не могла продолжать отмахиваться от своих чувств, обосновывая их вполне логичной похотью — потому что Реджина была безумно горячей, и любой, у кого есть глаза и пульс, хотел ее — и обещанием, данным Генри всегда защищать и оберегать его мать. В тот день, она держала Реджину на своих руках и клялась всем богам, которые могли ее услышать, что она отдаст все, что у нее есть, все, кроме Генри, если только брюнетка будет в порядке. Это был день, о котором она не хотела ни думать, ни вспоминать, и Эмма лишь покачала головой в молчаливом извинении. Реджина прочистила горло и кивнула, безмолвно заверяя ее, что все в порядке. — Если план заключался в том, чтобы очистить Сторибрук от магии, — проговорила Реджина. — То в этом случае именно мы должны были исчезнуть со всеми остальными магическими артефактами. Но мы здесь, и наша магия до сих пор при нас. А вот все и всё остальное пропали. — Тогда какой смысл забирать из города людей и магию, но оставлять здесь нас? Реджина кивнула. — И это главный вопрос, на который мы должны найти ответ. * * * Они продолжали искать хоть какие-то улики или подсказки даже после того, когда уже обе понимали, что им пора остановиться, чтобы продолжить поиски утром, потому что они устали, вымотались и не продвинулись ни на шаг. И снова, Реджина была той, кто озвучил это вслух. — Уже почти десять часов. Нам следует поехать домой, отдохнуть и поесть. — Но… — Генри все еще был там… или не там. Генри был не с ними. — Я знаю, — Реджина накрыла своей ладонью руку Эммы, крепко сжимавшую руль. — Мы не предаем его, признавая, что нам нужно немного отдохнуть. Мы не сдаемся. Мы просто набираемся сил, пока планируем, что будем делать дальше. — И что же мы будем делать дальше? — Мы узнаем это, как только все спланируем, — Реджина улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз. Она сжала пальцы Эммы, а затем убрала руку, прислонилась головой к пассажирскому окну и закрыла глаза. Эмма не задумываясь повернула машину в направлении Миффлин-стрит, и была удивлена, когда Реджина тихо произнесла: — Когда я сказала домой, я имела в виду твой дом. Эмма развернула автомобиль и молча поехала в другую сторону, задумавшись о том, что Реджина и «дом» давно стали для нее одним и тем же понятием. В тот день, в Нью-Йорке, когда к ней вернулись воспоминания, первым образом, возникшим перед ее мысленным взором была Реджина. Ни Нил, ни ее родители, ни кто-то еще… только Реджина — и ее сердце прошептало «домой». Но у нее не было времени даже для того, чтобы как следует обдумать и принять это, потому что внезапно появилась Реджина со своим Робин Гудом, и она казалась такой счастливой с ним. В итоге Эмма запрятала эти мысли в дальний уголок сознания и попыталась сосредоточиться на предстоящей битве, потому что в Сторибруке — самом малолюдном городке штата Мэн — всегда предстояла какая-то очередная битва. А потом Крюк сказал ей, что отказался от «Веселого Роджера» ради нее. Он, конечно, не Реджина, но, казалось, что он хотел сделать ее счастливой, и, честно говоря, в тот момент это не казалось чем-то таким уж плохим. Не прошло и часа, после того, как она дала согласие с ним встречаться, как Робин снова встретил Мэриан, и все полетело в тартарары. А сейчас они стали маленькой отдельной семьей: Реджина, Эмма и Генри. Возможно, это никогда не будет тем, чего по-настоящему жаждало ее сердце, но это было лучше, чем все то, что она могла себе представить, когда кочевала из одной приемной семьи в другую или была беременна и совсем одна в тюремной камере. Сейчас, всякий раз, думая о доме, она представляла себе собственный дом и воскресные вечера, когда она, Реджина и Генри, ужинали вместе как семья. Раньше, только заведя эту традицию, они втроем играли в настольные игры или смотрели вместе какой-нибудь фильм. Теперь, когда их сыну исполнилось пятнадцать, Генри обычно уходил в свою комнату сразу после ужина, а женщины еще долго разговаривали, иногда на протяжении нескольких часов. Это был самый яркий и долгожданный день недели для Эммы, и она бессовестно злоупотребляла своей должностью шерифа, делая так, что она была единственным сотрудником полиции Сторибрука, которому никогда не приходилось работать в воскресенье вечером. Как только они добрались до дома, Реджина занялась приготовлением ужина из тех немногочисленных продуктов, которые смогла найти в холодильнике и шкафах, в то время, как Эмма искала среди хлама в пустующей гостевой спальне дополнительные свечи. Вернувшись на кухню, она достала банку пива для себя и налила бокал вина для Реджины. Они пробежались по всему, что нашли и выяснили за этот день, что было по выражению Эммы квадратным корнем из нихрена. Единственной новой информацией, которой они располагали, было то, что в городе не осталось никакой магии, но они понятия не имели, что это значит. У них все еще не было ничего, кроме рабочей теории Реджины, что они были пойманы в ловушку некого заклинания. Не было никаких намеков на то, куда делись люди, и где сейчас находился Генри — их прекрасный сын, их самое ценное сокровище. Не имея больше никаких теорий, они не могли составить хоть какой-то план на следующий день, кроме как продолжить свой обход «мест, где происходила волшебная фигня», то есть не меньше половины города, по подсчетам Эммы. — Думаю, нам следует спать по очереди, по четыре часа каждой, — сказала Эмма, отодвигая стул, когда они закончили свой поздний ужин. Как всегда, то, что Реджина могла приготовить даже из нескольких банок с консервами и пары листов салата, было лучше любого блюда, которое Эмма ела в ресторане. — Таким образом, одна из нас будет бодрствовать на случай, если ночью что-нибудь случится. Ты можешь пойти первой, если хочешь. Реджина покачала головой. — Ты сегодня и так проснулась в четыре утра. Так что тебе стоит пойти первой. — Нееет. Ты же меня знаешь — человек из стали. Серьезно, иди первой. Можешь занять кровать в моей комнате, а я останусь здесь. У меня, конечно, нет ничего и близко похожего на твои тонкие шелковые пижамы, но я уверена, что смогу подобрать тебе штаны для йоги и футболку, — она заметила, что Реджина закусила губу, явно о чем-то умалчивая. — Что? Реджина опустила глаза вниз, затем в сторону, ее взгляд был напряженным, как и всякий раз, когда она не хотела чего-то признавать. — Могу я… нормально ли будет, если… если мы… — Реджина громко выдохнула, как будто для того, чтобы произнести то, что у нее было на уме, ей нужны были просто нечеловеческие усилия. Эмма подавила смешок, потому что в кои-то веки у нее было четкое представление о том, что Реджина пыталась сказать, и эта женщина была просто очаровательна, когда избегала напрямую попросить о чем-то, чего она вообще не должна хотеть. Эмма была большой девочкой. Она могла подыграть ей в этой деликатной ситуации. — Вообще-то, знаешь что? Если ты не против, я думаю, будет лучше, если я принесу сюда несколько одеял и мы вдвоем переночуем на диване. Не уверена, что мы можем полностью исключить возможность того, что в течение ночи не произойдет еще какая-нибудь странная фигня, так что, вероятно, будет лучше, если мы останемся рядом друг с другом. — Ну, если ты считаешь, что так будет лучше, — облегчение на лице Реджины, и смущенная улыбка, которая его дополняла, более чем стоили усилий Эммы. * * * Устроившись на диване, они еще немного поговорили, но, уже совсем скоро, глаза Реджины начали закрываться от усталости, поэтому Эмма аккуратно подоткнула вокруг нее одеяло и велела брюнетке немного поспать. Шериф принесла из спальни книгу и села на дальний конец дивана, улыбнувшись про себя, когда ноги Реджины внезапно оказались у нее на коленях. Эмма положила руку на лодыжку Реджины и нежно погладила ее ладонью, заработав тихое урчание, которое она приняла за одобрение. Эмма открыла книгу на том месте, где остановилась в прошлый раз, и постаралась отвлечься от настойчивого желания организма заснуть. Было всего около часа ночи, когда услышала сонный голос. — Почему ты перестала? — Что перестала? — она оторвала взгляд от книги, но голова Реджины была зарыта где-то в беспорядочной куче, состоящей из одеяла и подушек. Одна из ступней у нее на коленях приподнялась и чуть покачалась в воздухе, и Эмма поняла, что переложила книгу в правую руку, а левую убрала на подлокотник дивана. Она сменила позу, отбросила книгу на пол и вернула руку на лодыжку Реджины. — Прошу прощения, Ваше Величество. Через несколько минут раздался недовольный вздох, сопровождаемый шуршанием одеял, и Эмма повернула голову, наблюдая за хмурой Реджиной, откидывающей одеяло с лица. — Ты проспала всего пару часов. Поспи еще. — Не выйдет. Я уже проснулась, — Реджина приподнялась на диване, принимая сидячее положение. Тем не менее, ноги с колен Эммы она не убрала. — Прости, — на самом деле ей было ни капельки не жаль. Взъерошенная ото сна Реджина, одетая в ее одежду, была невероятно горяча. Как, в прочем, и любая другая версия Реджины — заботливая мамочка, властная мадам мэр, могущественная ведьма всея Сторибрука. Горячая. — Это не твоя вина. Я и в лучшие времена не очень хорошо сплю. Нет покоя нечестивым, и все такое, — она самоуничижительно пожала плечами, и Эмма покачала головой в ответ на это подобие шутки. — Хочешь чего-нибудь выпить? — И как ты планируешь это устроить? — Я вполне способна согреть воду или молоко в кастрюле. — Не спалив при этом кухню? Очень сомневаюсь, — Реджина усмехнулась и взмахнула рукой. На журнальном столике появились две кружки — с черным кофе для Реджины и с какао для Эммы. — Но это ведь ты взорвала единственный тостер в этом городе, — буркнула Эмма, потянувшись за своим напитком. — Сколько раз вызывали пожарных в этот дом с тех пор, как ты сюда переехала? — Да всего лишь дважды! Ладно, может быть трижды. — И это в три раза больше, чем они бывали в моем доме за последние тридцать лет. — Да, ну что ж, а я однажды спасла тебя от пожара. Лицо Реджины смягчилось и она криво усмехнулась. — Да, спасла, было дело. Эмма потягивала свой горячий шоколад, с большим количеством взбитых сливок, половиной чайной ложки сахара и идеальным количеством корицы. Как и в случае с ее сэндвичами, Реджина была единственной, кто знал наверняка, как приготовить лакомство правильно по ее вкусу. Эмма почувствовала легкое давление на бедро: Реджина легонько вдавливала в нее пятку, привлекая внимание, и блондинка поняла, что снова прекратила движение руками. Она многозначительно приподняла бровь, желая, чтобы на этот раз женщина попросила ее продолжить. Реджина же сделала неплохую попытку выразить свое недовольство взглядом, пытаясь заставить Эмму подчиниться благодаря чистому запугиванию, но шериф была полна решимости не сдаваться так легко. — Меня это успокаивает, — признала наконец Реджина после нескольких мгновений зрительного противоборства, и это, вероятно, было самым близким к просьбе, что она могла себе позволить. Эмма снова просунула свободную руку под одеяло, на этот раз чуть выше колена Реджины, и тут же услышала тихий довольный вздох. Глядя на Реджину, одетую в слишком большую для нее майку Эммы, на ее лицо, на которое падал мягкий свет свечи, блондинка чувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Может, было глупо воображать, что именно такой могла бы быть их жизнь, если бы все сложилось иначе, представлять вечера, проведенные вот так, вместе, на диване в непринужденной домашней близости, но Эмма слишком наслаждалась этим ощущением, чтобы волноваться о том, что может обжечься, потакая подобным фантазиям. — Могу я кое-что у тебя спросить? — Не знаю, можешь ли ты, но тебе абсолютно точно можно. Эмма закатила глаза. — Ты знаешь, что Генри тоже так делает? Это сводит меня с ума. Реджина хихикнула. — Если бы ты знала разницу между «могу» и «можно», то этой проблемы не было бы. Проигнорировав провокацию на спор о смысловом значении слов, Эмма проговорила: — Что ты имела в виду утром, когда сказала, что я единственный человек, которого ты можешь чувствовать? Реджина подула на свой кофе, и Эмма сразу узнала в этом жесте тактику оттягивания времени. В конце концов, она сама была богом тактики увиливания, так же, как и была искусна в уклонении и запутывании. Зная Реджину, брюнетка обдумывала, как ей сформулировать все, что она хотела донести, сказав при этом только то, чем она была готова поделиться. Эмма поняла это. Их общение часто состояло из слов между строк, наравне с тем, что они на самом деле говорили. — Я всегда чувствую тебя, — она замолчала и медленно сделала глоток кофе, но Эмма не спешила заполнить эту паузу. — Еще до Неверленда, я всегда могла тебя почувствовать. — Мою магию? — Да, — слегка прищурившиеся глаза и поджатые губы Реджины сказали Эмме, что дело не только в этом, а в чем-то гораздо большем. — Как это происходит? Реджина нахмурилась. — Ты же знаешь, как ощущается твоя магия. Голос Эммы упал до шепота. — Нет, каково это — чувствовать мою магию вот так? — Это… не знаю… сейчас я уже настолько привыкла к этому, что это просто часть меня. Но, полагаю, что лучший способ описать это — как тепло в моей груди. Как будто я чувствую тебя здесь, — Реджина сжала кулак и прижала его к солнечному сплетению, чуть ниже груди. Эмма изо всех сил пыталась сконцентрироваться на ее словах и не думать о том, что Реджина не надела под майку нижнее белье, но движение туго натянуло хлопок, и Эмма не могла отвести взгляд. — Это ощущение здесь постоянно, но оно сильнее и теплее, когда мы рядом. Эмма знала это чувство, или нечто похожее на него. Но для нее это не имело ничего общего с магией, а было напрямую связано с тем, что она чувствовала к этой женщине. Подняв глаза от груди Реджины к ее лицу, она встретила понимающий — знающий — взгляд брюнетки, но что она могла с этим поделать? Реджина была восхитительна, и Эмма всегда смотрела на нее, просто потому что могла. Тем не менее, Реджина никогда не подняла бы эту тему и не стала ее подкалывать. Эмма, в свою очередь, замечала, как Реджина время от времени проводила взглядом по ее рукам и предплечьям, и блондинка тоже никогда не говорила об этом, хотя и следила за тем, чтобы не пропускать отжимания каждое утро. — А что насчет второго проклятия? Ты чувствовала это, когда была в Зачарованном Лесу? — Нет, — Реджина на секунду отвела взгляд. — Хотя, бывали моменты, когда думала… — она пожала плечами. — Что ты думала? — Это было не то же самое. Я определенно больше не ощущала тебя, но иногда мне казалось, что я чувствую тебя очень сильно. И Генри, разумеется. — Разумеется, — согласилась она, улыбаясь и кивая Реджине, всем своим видом давая понять, что уточнение про Генри — это еще одна невинная ложь, которую она готова пропустить. Реджина снова неопределенно пожала плечами в ответ, и сделала еще один глоток кофе, а Эмма решила продолжать допытываться до истины. — Когда это происходило? — В основном по ночам. Это было… — она махнула рукой, словно пыталась поймать нужное слово в воздухе. — Причудливо, наверно. Она выглядела смущенной этим признанием. Эмма понимала, что есть нечто соблазнительное в этом полумраке, что заставляет тебя раскрывать свои самые сокровенные тайны. Это было одной из причин, почему она никогда, никогда не проводила с кем-либо всю ночь: желание сказать то, что должно было остаться в тени, подкрадывалось к тебе ночью, искушая признать то, что никогда не было бы сказано при ярком солнечном свете. — Может быть, а может быть и нет. Все время, пока мы жили в Нью-Йорке, я была счастлива. Мы были счастливы, — она хотела вернуться туда с Генри, когда думала, что Реджина, Робин и Роланд станут семьей и Эмма не знала, сможет ли она справиться с тем, что ей придется видеть это каждый день. Но Сторибрук был домом. Реджина, даже если она была только ее подругой, была домом. Эмма уставилась на свою кружку. — Но были еще ночи, когда я задавалась вопросом что со мной не так, потому что я не чувствовала себя целой, как будто была какая-то пустота внутри меня, которую нужно было заполнить, — она замолчала, ожидая, что Реджина скажет, что на самом деле она неосознанно тосковала по магии, или по родителям, или по Крюку, или еще по чему-нибудь, но этого не произошло. — Это был долгий год, — произнесла Реджина, и по ее приглушенному тону было понятно, что этот разговор закончен. Они снова замолчали, потягивая свои напитки, но эта тишина не была неуютной. На самом деле, это было одним из тех моментов, которые Эмма больше всего любила в их сложных отношениях: то, что она просто могла быть рядом с Реджиной. Так много людей хотели от нее чего-то, но только Реджина позволяла ей просто быть. В течение следующих нескольких минут они общались только полуулыбками, приподнятыми бровями и короткими кивками. Они снова переступили свои негласные границы, но ни одна из них не возражала. — Ты все еще одета, — наконец сказала Реджина, ставя свою кружку на журнальный столик. — Я не хотела переодеваться во что-то домашнее, чтобы не уснуть. — Иди, переоденься. И спать. — Все еще твоя очередь. — Хоть раз сделай так, как тебе говорят, Эмма. Взгляд Реджины был мягкими и просящим, а не требовательным, и Эмма не могла противостоять этому. Определенно не тогда, когда Реджина произносила ее имя так, как она иногда это делала, растягивая его на два слога, словно она все еще пробовала его на языке, пытаясь ощутить каково это — называть ее не Мисс Свон. Конечно то, как Реджина произносила Мисс Свон, было невероятно горячо, поскольку у Эммы были некоторые очень специфические фантазии о том, как бы она подчинялась приказам Реджины и какими были бы эти приказы, но не было ничего, что она не сделала бы для брюнетки, когда она произносила ее имя таким низким, хриплым голосом. Эмма почувствовала, как ее щеки залились ярким румянцем, и надеялась, что это останется незамеченным в тусклом свете, но быстрый взгляд на Реджину подтвердил, что женщина внимательно наблюдает за ней. И, да, она была поймана с поличным. — Ладно, я тогда пойду… ну, знаешь… ладно, — она вскочила с дивана, сохраняя максимальное самообладание, на которое была способна, и ударилась лодыжкой о низкий журнальный столик. Плавные движения, Свон. Плавные движения. Эмма, мурлыкая себе под нос, порылась в шкафу, размышляя над тем, что надеть, наконец остановившись на пижамных штанах в разноцветную клетку и на старой футболке с v-образным вырезом без рукавов. Может, ее и пугала их теперешняя близость, но она все равно хотела, чтобы Реджина на нее смотрела. Затем она направилась в ванную, чтобы почистить зубы и получить себе еще немного времени. Опустив сиденье унитаза, Эмма села на него, пытаясь совладать со своими звенящими нервами. К сожалению, она не могла прятаться там всю ночь, поэтому вернулась в гостиную, но тут же замерла, увидев, что Реджина уже сидит на ее месте и перекладывает подушку, устраивая ее рядом со своим бедром. Эмме придется спать, положив голову почти на колени Реджины. Одеяла уже были заправлены в зазор между спинкой и сиденьем и приглашающе откинуты назад. Эмма даже близко не была готова к такому повороту и не представляла, как с этим справляться, поэтому просто кивнула на книгу в руках Реджины и пробормотала. — Я… эээм… никогда бы не подумала, что ты поклонница Стивена Кинга. Реджина приподняла бровь, увидев, что Эмма стоит в своей собственной гостиной, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. — Вообще я предпочитаю его короткие рассказы. — У меня есть несколько таких сборников, если хочешь. На самом деле, у меня есть все его книги. Не уверена, что у меня еще есть из коротких рассказов, но точно есть Клайв Бейкер, если тебе нравятся ужастики, — господи, она надеялась, что ее рот рано или поздно захлопнется сам по себе. — А еще у меня есть Артур Мэкен и По, если хочешь почитать что-то из старой школы… — Эмма, — прервала ее Реджина, снова вытворяя эти свои штучки с растягиванием согласных в слове, которое всегда будет персональным криптонитом Эммы Свон. — Ляг и поспи. — Да, эм, точно. Она осторожно скользнула под одеяло, легла на спину и устроилась на подушке. Немного откинув голову назад, она могла видеть лицо Реджины, которая сосредоточилась на книге в своей правой руке. Брюнетка поджала губы, безуспешно сдерживая улыбку, прекрасно понимая, что за ней наблюдают, и сердце Эммы наполнилось горечью от того, что эта женщина никогда не будет принадлежать ей. Не отрывая взгляда от страницы, Реджина положила кончики пальцев на висок Эммы и мягко повернула ее голову в сторону, пока та не перестала на нее смотреть. Эмма закрыла глаза и перевернулась на бок, лицом к кухне. Она очень хорошо осознавала, насколько близко был ее затылок к животу Реджины, и тот факт, что рука Реджины все еще прикасалась к ней. Сильные, успокаивающие пальцы запутались в ее волосах, погладили затылок, а затем кончики пальцев легли на шею Эммы чуть ниже ее уха. — Спи, Эмма, — прошептала Реджина. И она заснула.