In the Velvet Darkness / В бархатной темноте

Еще до того, как они вошли в квартиру, Эмма поняла, что Реджина наколдовала ей одежду, которую она надевала на дежурство и считала своей шерифской формой: ботинки, джинсы, красную кожаную куртку, значок и пистолет, закрепленные на ее любимом поясе. Кроме того, на ней был тот же свитер, что и накануне — подарок на Рождество — чистый, выглаженный и пахнущий свежим летним днем. Возможно, Эмма просто пыталась себя в этом убедить, но этот маленький жест словно подразумевал, что Реджина не полностью сожалела о том, что произошло между ними, вне зависимости от того, что она сказала раньше. Но сложно было выяснить это наверняка, потому что Реджина даже не смотрела на нее, чтобы Эмма не смогла прочитать ее эмоции, а когда блондинка попыталась развернуть ее к себе, Реджина увернулась от ее рук и постучала в дверь квартиры. Все началось хорошо, когда Генри выбежал навстречу и, совсем не как строптивый подросток, бросился в объятия Реджины, а Эмма с умилением наблюдала за этой сценой. Ей никогда не надоест смотреть на то, какими счастливыми могут быть Генри и Реджина вместе. Затем парнишка свободной рукой притянул и ее в эти объятия, и Реджина не выказала протеста. Эмма, в свою очередь, не испытывала никаких угрызений совести, чтобы сыграть грязно, воспользовавшись возможностью обнять Реджину за талию и крепко прижать ее к себе. Может быть, она снова всего лишь пыталась себя в этом убедить, но ей показалось, что Реджина прижалась к ней сильнее, чем было нужно, и что ее ладонь не случайно легла на бедро Эммы. Если она как следует зажмурится, то сможет притвориться и представить, что в комнате только они трое. Черт, с закрытыми глазами и обнимая двух самых любимых людей, она могла притвориться, что они были единственными людьми во всем мире. Генри что-то бормотал о том, как он волновался, и как они их искали, искали и искали. В этот момент он был и тем десятилетним ребенком, который появился у входной двери Эммы, бесповоротно изменив ее жизнь, и, в то же время, слишком высоким подростком, чтобы быть тем самым маленьким мальчиком. Эмма внимательно слушала все, что он говорил, активно кивая и наслаждаясь крепостью объятий сына, но она так же не выпускала из виду Реджину. Неожиданно Генри спросил, чем они занимались все выходные, и Реджина повернула голову в сторону Эммы. На секунду или две, взгляд карих глаз стал мягким, нежным и любящим, и на губах брюнетки появилась едва заметная ухмылка, намекающая на то, что она, возможно, прямо сейчас вспоминает каждый интимный момент, произошедший между ними за эти выходные. Мир полностью замедлился, сузился, пока не остались только они и больше никого: только Эмма, глядящая в глаза Реджины, и Реджина, возвращающая ей этот взгляд. Эмма чуть склонила голову, бросая Реджине вызов своим взглядом, несмотря на то, что чувствовала, как румянец растекается по щекам, безмолвно умоляя ее признать, что все, что произошло между ними, было настоящим, важным и прекрасным. Реджина кивнула. Реджина кивнула, и лицо Эммы осветила лучезарная улыбка, потому что, возможно, утром была просто паническая атака. Реджина проснулась и почувствовала приступ паники, что было бы вполне логично, потому что Реджина, даже больше, чем Эмма, была уверена в том, что весь мир настроен против нее. И, по правде говоря, она имела полное право так думать, потому что у этой женщины была уже пара разных версий жизни, чтобы доказать это. Все, кого любила Реджина, были мертвы или отняты у нее: Дэниел и Генри-старший, Кора и Зелена, Робин и Генри — все либо погибли от ее собственной или от чужой руки, либо исчезли из ее жизни. Сама Эмма была той, кто забрал у нее сначала Генри, а затем Робина. И блондинка признавала это, поэтому, за прошедшие выходные, она неоднократно пыталась извиниться. И если Эмму само чувство влюбленности пугало до чертиков, то для Реджины это было чистым и неприкрытым ужасом. Она знала, что ей нужно делать. Она должна быть сильной, храброй, бесстрашной и делать все то, чего люди ожидали от Спасителя, и что на самом деле Эмма делала не так уж и часто. Она должна найти в себе уверенность, которой хватит на двоих, и передать эту уверенность Реджине — показать ей, что она не отступит, что она не боится и ни в чем не сомневается. Затем Реджина моргнула и вернула свое внимание Генри, улыбаясь ему своей особой улыбкой, которой мать улыбается своему сыну. Она рассказала ему, что они провели все время в фальшивом Сторибруке в поисках способов, как вернуться домой, к нему, и когда она снова перевела взгляд на Эмму, в нем отразилась мимолетная тень грусти, словно она тоже хотела того, чтобы в будущем были только они трое. Когда они наконец выпустили друг друга из объятий, Эмма увидела, что на лице у Снежки было одно из ее выражений я-сейчас-расплачусь, а малыш (также известный как младший брат, карапуз, маленький человечек, детеныш — в общем, любое прозвище, позволяющее ей не называть его Нилом) примостился у нее на бедре. Дэвид стоял позади жены, смущенно улыбаясь Эмме. Какими бы неловкими ни были их отношения на данный момент, Снежка и Дэвид все равно оставались родителями, которые скучали по своей дочери, точно так же, как она и Реджина были родителями, которые скучали по своему сыну, поэтому Эмма позволила затянуть себя в еще одни групповые обнимашки. Это второе объятие было крепче и намного короче, чем объятие Реджина-Эмма-Генри. Блондинка обнимала родителей чуть дольше, чем хотела, но, вероятно, не так долго, как хотелось бы ее шмыгающей матери. А потом начались серьезные и важные расспросы, и Реджина совсем не помогала Эмме, предоставив блондинке самой рассказывать родителям и сыну все, что они узнали и сделали за эти выходные, избегая при этом самую важную для нее часть. Реджина стояла за спиной их сына, положив руки ему на плечи, словно удерживая его как барьер между собой и остальными Чармингами, а может быть, как барьер между собой и Эммой. Уверенная, сильная и бесстрашная, — напомнила себе блондинка, подходя к Реджине и становясь рядом с ней, потому что теперь ее место было здесь. Это было именно тем местом, где она всегда должна была быть: плечом к плечу с женщиной, которую она любила. Она рассказала родителям и Генри о пустом городе с его странной тишиной и всепоглощающей темнотой, о том, как они искали хоть какие-то зацепки, прочесывали весь город в поисках магии, пока не вышли к барьеру. Эмма проигнорировала неодобрительный взгляд матери, когда дошла до рассказа о том, как они спустились в шахты. «Они такие опасные, Эмма», — укоризненно пробормотала Снежка, как будто не в их дома каждый божий день стучались более страшные опасности, и как будто это не Снежка из всех людей в городе выбрала чертову Злую Ведьму Запада в качестве своей акушерки. Эмма никак не прокомментировала это и старалась сосредоточиться на Дэвиде, потому что он был не только ее отцом, но и заместителем в участке. Глядя ему в глаза, она изо всех сил старалась оставаться сильным и стойким шерифом, потому что его дочь, Эмма, хотела рассказать всему миру, начиная со своей семьи, что она бесповоротно влюблена в Реджину. Но если Реджина хочет, чтобы сейчас она была шерифом, то именно это она и сделает. И, конечно же, кто-то обязательно должен был ляпнуть что-то глупое. Эмма ожидала, что это будет ее мать, потому что Снежка, чаще всех открывала свой рот не подумав, но, на этот раз, отличился ее отец. Ее собственный, блин, отец был тем, кто подвел ее. — Все это звучит ужасно, Эмма. Это, должно быть, было настоящим кошмаром для тебя, — изрек он, как будто это был единственный очевидный вывод, который можно было сделать из того, что она рассказывала. — Ты имеешь в виду, застрять со мной? — уточнила Реджина. Эмма вздрогнула, ожидая, что сейчас полетят огненные шары. Она взглянула на Реджину, на лице которой застыла натянутая улыбка, из разряда я-изо-всех-сил-стараюсь-не-совершить-убийство, а затем снова на отца, который, вероятно, совсем не это имел в виду. По крайней мере, не намеренно, и уж точно он не собирался говорить это Реджине в лицо. — Э-э, нет, я не это имел в виду. Я хотел сказать, что для вас обеих, должно быть было ужасно, застрять там друг с другом, — исправился Дэвид, уже понимая, что это не улучшило ситуацию. — Я имею в виду, быть изолированными от всех. Ну, знаете, быть вместе на отшибе, — он бросил отчаянный взгляд на Эмму, моля о помощи. — Хуже всего было не знать, что случилось с Генри, — сказала блондинка и перевела взгляд на Реджину, прежде чем повторить то, что сказала ей в первый день в закусочной. — Но нет никого другого, с кем я предпочла бы застрять там, кроме Реджины. Она моя лучшая подруга, — Эмма повернулась к Генри. — И мы с твоей мамой самая офигенная супергеройская команда по борьбе со злой магией. Это Реджина все выяснила. Именно она догадалась что делать и где искать, и не дала мне драматично покончить с собой, бросившись через отверстие в барьере бог знает куда. Это она помогла нам не сойти с ума и благополучно вернуться домой, — блондинка снова посмотрела на родителей. — И именно она поняла, что это Киллиан произнес заклинание. — Киллиан? — ахнула Снежка. — Но это невозможно! Он же любит тебя! — Нет, этого не может быть. Это наверняка был кто-то другой. Он бы никогда так не поступил, — поддержал жену Дэвид. Реджина вздернула бровь, глядя на Эмму. Как она и говорила, никто бы ей не поверил, что в данный момент подтверждали родители Эммы. Глубокий, спокойный вдох, — твердила себе блондинка. — Поступил бы. И сделал это. Я его видела. — Как ты могла увидеть его, Эмма? — спросила Снежка. — Мы ходили в гостиницу, и я его почувствовала. — Ты его почувствовала? — в голосе ее отца явно был слышен скептицизм. — Реджина показала мне, как проследить за остаточной магией заклинания, я это сделала и потом — бам! — я уже стою рядом с ним в этой комнате, в четверг, и вижу, как он произносит его. — Но это невозможно, Эмма, — Снежка нахмурилась. — Даже в нашем мире магия так не работала. Нужен был какой-то тотем, вроде ловца снов, и даже тогда он бы сработал, как воспоминания прямого участника. Ты не можешь заглядывать в чужое прошлое, словно это какой-то кинофильм. — Я могу. Я сделала это. Говорю же — я его видела, — Эмма скрестила руки на груди. — Ваша дочь гораздо более талантлива, чем я могла себе представить, — сказала Реджина, и Эмма бросила на нее сердитый взгляд, потому что сказать ей, что они никогда не смогут быть вместе, а затем дразнить ее родителей двусмысленными фразами, которые они не поймут, потому что не знают, как именно женщины провели эти выходные, было чертовски несправедливо, и Реджина это знала. Но брюнетка, казалось, ликовала по поводу этого заявления, словно она гордилась тем, что произошло между ними, поэтому Эмма пропустила это мимо ушей. Реджина была сложной, упрямой и беспрекословной, и черт бы все это побрал, если именно за эти качества Эмма не любила ее еще больше. Блондинка на самом деле и не хотела, чтобы все было просто. Ей нравилось, что Реджина постоянно бросала ей вызов и не давала расслабляться: это делало хорошие моменты между ними еще более достойными наслаждения. — Я все равно не могу поверить, что Киллиан мог это сделать. Он же теперь хороший. Он так сильно тебя любит, Эмма, — продолжала гнуть свое Снежка. — Тогда кого же, по-твоему, следует в этом винить? — спросила Реджина. Ее тело напряглось, а тон сквозил презрительной насмешкой, и по нему было понятно, что она внутренне подготовилась к обвинению, которое должно было последовать далее. — Это скорей всего была темная магия, — Снежка нахмурилась и поправила Нила на бедре, устраивая его поудобней. Эмма почувствовала легкую зависть к брату, который пока ничего не понимал в их семейных сложностях. — Думаю, нам следует спросить у Голубой, что это могло быть. — Нам не нужно спрашивать эту чертову фею, Снежка, — прорычала Реджина. — Это был Джонс. Я почувствовал это, и Эмма воспользовалась своей магией — своей доброй, чистой, рожденной от Истинной Любви магией — чтобы проследить заклинание, и она увидела, как пират сжигает пергамент в чаше, произнося заклинание. Это немного отличается от использования ловца снов, чтобы вытащить фальшивые воспоминания из собаки. Эмма закатила глаза. Боже, у ее семьи была самая сложная в мире история взаимоотношений. Чего бы она только не отдала за то, чтобы их самые страшные проблемы были чем-то нормальным, вроде дяди, который становился откровенным расистом, когда слишком много пил, или двоюродного брата-наркомана, который выращивал травку на заднем дворе. — Так. Вот как мы поступим, — вклинилась Эмма, прежде чем ее мать успела ляпнуть еще что-то более неловкое. — Мы с Реджиной отведем Генри в школу… — Но, мама, я хочу остаться сегодня с тобой, — запричитал Генри, мудро обращаясь к своей темноволосой матери, прекрасно понимая, что она гораздо более беззащитна перед его щенячьими глазками, чем Эмма, которая сразу распознала свою собственную фишку, впервые увидев ее в исполнении сына. — Я бы тоже этого хотела, дорогой, — ответила Реджина. — Но ты не можешь прогуливать школу, только из-за заклинания. — Да, — поддержала ее Эмма. — Если бы мы взяли это за правило, то могли бы просто снести школу за ненадобностью, — Реджина слабо улыбнулась ей, в то время как Генри взглядом умолял блондинку уступить и снова стать веселой игровой мамой. Не сегодня, пацан. — Итак, мы отвезем Генри в школу, а ты, папа, арестуешь Киллиана и посадишь его в камеру. Пусть побудет там до нашего прихода, — это было жульничеством — называть Дэвида папой, только для того, чтобы заставить его делать то, что она хочет, точно так же, как было жульничеством со стороны Генри использовать щенячьи глазки на Реджине, но счастливое выражение лица Дэвида очевидно доказывало, что это сработало. — Мы? — хором спросили Реджина и Снежка. — Реджина знает обо всех этих магических штучках гораздо больше, чем я, поэтому мне нужно, чтобы она помогла с допросом, — кроме того, Эмма действительно не хотела выпускать Реджину из своего поля зрения. Больше никогда в жизни, если это возможно. — Так что иди, собирай свои вещи, малыш, и ты получишь самое прекрасное, о чем может мечтать ребенок — обе твои мамы проводят тебя в школу, — Эмма саркастически улыбнулась ему. — А если будешь хорошо себя вести, мы возьмем тебя за руки и будем качать между нами, как большого мальчика. Генри пару раз недовольно фыркнул, но уступил, когда увидел, что это не действует ни на одну из его матерей. Он убежал наверх, и без него в качестве барьера, Реджина выглядела маленькой и потерянной. Эмма попыталась снова обнять ее, чтобы выразить свою поддержку через физическую близость, но Реджина сложила руки на груди и отступила в сторону. — Так чем еще вы занимались? — спросил Дэвид и Эмма озадаченно посмотрела на него. — В каком смысле? — она тут же заняла оборонительную позицию, пытаясь понять на что он намекает. — Ну, там же никого кроме вас не было, так что вряд ли было много вариантов, чем заняться, — пояснил мужчина. — О, ты знаешь, мы нашли много способов развлечь себя, — ухмыльнулась Реджина. — Заплетали друг другу косички, рассказывали истории про привидений у костра и жарили зефирки на палочках. Дэвид, казалось, был ошеломлен резким тоном Реджины, потому что за последнее время они действительно стали друзьями, и любое проявление враждебности со стороны брюнетки было редкостью. Но Эмма поняла по тому, как Реджина сердито посмотрела на нее, что гнев женщины был направлен на нее, а не на ее отца. В любом случае, ситуация становилась неловкой, поэтому Эмма подошла к Снежке, взяла у нее своего брата, и стала покачивать его, чуть пританцовывая с ним на руках, чтобы отвлечь всех четверых взрослых в комнате. — Мам, пап? Не могли бы вы собрать вещи Генри, чтобы я позже заехала за ними и отвезла к Реджине? Дэвид перевел взгляд с нее на Реджину и кивнул. — Конечно, — сказал он, обнимая Снежку за плечи и увлекая ее прочь. Эмма вздохнула с облегчением. Она всегда подозревала, что ее отец знает, как она относится к Реджине, и то, как он сейчас посмотрел на нее, подтвердило это. — А что насчет тебя, карапуз? — спросила она Нила. — Ты скучал по мне? — малыш захихикал и обнял ее за шею своими маленькими ручками. — Люблю тебя, Эмма, — пробормотал он. — А Реджину? — она качнулась в сторону брюнетки, прекрасно зная, что женщина абсолютно беспомощна перед любым ребенком, особенно перед этим. — Тебя тоже люблю, Р’джина, — мальчик лучезарно улыбнулся Реджине, моментально вызывая ответную улыбку. — И я люблю тебя, малыш, — ответила Реджина, забирая его из объятий Эммы. Как и в случае с Генри, Эмма могла смотреть на Реджину с Нилом весь день напролет. Женщина, казалось, излучала внутреннее свечение каждый раз, когда в ней просыпались материнские инстинкты. В отличие от Эммы, Реджина прекрасно ладила с детьми. — Я бы хотела, чтобы мы могли растить Генри вместе в этом возрасте, — сказала она. — Несмотря на то, что у меня есть все те воспоминания, которые ты мне подарила, они все равно не настоящие, и я бы хотела видеть тебя такой рядом с ним. — Это вряд ли было бы возможно во время проклятия, — Реджина раскачивала Нила из стороны в сторону, не переставая улыбаться ему. — Знаю, но я бы все равно этого хотела. Реджина покачала головой. — Желания — опасная вещь. Я думала, ты это поняла за прошедшие выходные. — Я не жалею ни о чем из того, что произошло за эти выходные, — Эмма протянула руку и пригладила волосы брата. Они были мягкими и шелковистыми под ее пальцами, точно такими же, как и волосы Генри в ее ненастоящих воспоминаниях. — Кроме той ссоры, которая произошла сегодня утром. — Не надо. — Чего не надо? — она отступила на шаг и скрестила руки на груди. — Мы уже говорили об этом. Эмма пожала плечами. — Мне пофиг. Я люблю тебя. — Эмма, — Нил поерзал на руках у Реджины и начал играть с ее кулоном, не проявляя никакого интереса к разговору взрослых. — Что? Ты не хочешь этого слышать? Ладно, не слушай. Но это не заставит меня молчать. И эти слова не перестанут быть правдой. И я буду повторять их до тех пор, пока ты мне не поверишь. — Теперь ты просто упрямишься. — Да, верно. Но все равно люблю тебя, — сильная, смелая, бесстрашная — повторяла она как мантру. — И я не перестану говорить тебе это. Нил сильнее дернул за кулон Реджины, и она снова переместила его, положив плашмя на животик на свои руки, а затем начала кружиться, изображая самолет — это была одна из любимых игр мальчика. Эмма мысленно поздравила себя с тем, что отдала его Реджине: трудно быть жесткой и непреклонной, когда ты держишь на руках малыша и издаешь звуки, похожие на шум реактивного двигателя. Обе женщины наслаждались беззаботным смехом маленького мальчика в течение нескольких мгновений, затем Реджина чмокнула Нила в последний раз, прежде чем передать его обратно Эмме. — Настойчивость — прекрасное качество, Эмма. Но это не особо-то сработало в случае с Крюком, не так ли? И вот так, всего одной фразой, она уничтожила весь настрой Эммы. * * * Прогулка до школы была неловкой, напряженной и наполненной сердитыми взглядами между женщинами, хотя непрекращающаяся болтовня Генри немного помогала разрядить обстановку, потому что Реджина просто не могла злиться в его присутствии. Однако, в ту же секунду, как только мальчик скрылся за воротами школьного двора, она повернулась к Эмме с горящими глазами и плотно сжатой челюстью. — Я иду домой, — сказала она, прежде чем Эмма успела заговорить. — У меня нет никакого желания стоять на заднем плане, пока ты допрашиваешь своего бойфренда, и мы обе знаем, что я тебе там не нужна. Ты своими глазами видела, что произошло. Весь этот бардак только между тобой и ним, так что разбирайся с этим сама, — Реджина развернулась на каблуках и пошла прочь. — Весь этот бардак? — крикнула Эмма ей вслед. — Ты сейчас говоришь о заклинании или о том, как ты притворяешься, что не любишь меня? — Реджина не ответила ей и не обернулась. — Реджина! Да стой же ты, — Реджина продолжала идти, и Эмме ничего не оставалось, как пуститься бегом, удивляясь, как невысокая женщина на высоких каблуках может так легко от нее удрать, — Реджина. Да ладно тебе, ты не можешь просто игнорировать меня, — хотя факты, казалось, указывали на обратное. Реджина, наконец, остановилась. — У тебя есть ключ от особняка. Ты можешь завезти вещи Генри туда днем, а я заберу его из школы. Можешь и не завозить, тогда я сама заберу их у твоих родителей позже. В любом случае, напиши мне, чтобы я знала, что ты собираешься сделать, — бросив быстрый взгляд влево и вправо вдоль улицы, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает, Реджина взмахнула руками и исчезла в клубах белого дыма. Эмма запрокинула голову назад и подняла руки в беззвучном крике. Ей потребовалось двадцать минут, чтобы дойти до участка шерифа. Двадцать минут, в течение которых шесть или семь сообщений с требованием, чтобы Реджина поговорила с ней, остались без ответа. Так что к тому времени, когда Эмма добралась до места работы, она уже вся кипела и готова была взорваться от злости. Шериф всерьез подумывала о том, чтобы оставить отца разбираться с Киллианом, а самой сорваться в особняк Реджины, чтобы продолжить их разборки, но все же, она подозревала, что это было бы неверным шагом. Несмотря ни на что, она должна была встретиться с Киллианом и выяснить, что и зачем он сделал с ней и Реджиной. Войдя в свой офис, она обнаружила отца за рабочим столом, разговаривающего по телефону. Он взглянул на нее и нахмурился. — Эмма приехала, так что я перезвоню тебе позже, когда узнаю что-нибудь. Да, я тоже тебя люблю, — Дэвид нажал на кнопку отбоя. — Это была твоя мать. Эмма закатила глаза. Можно подумать, это мог быть кто-нибудь другой. — Он в камере? — Да. — Где ты его нашел? — В его номере, пьяным. У меня такое ощущение, что он меня ждал. Или тебя. — Ты сказал ему, в чем его обвиняют? — Я не знал, какие обвинения ему предъявлять, поэтому сказал, что он арестован по подозрению в причастности к исчезновению шерифа и мэра. Я ввел его в курс дела о том, что произошло, и где вы обе были. — Да, я тоже еще не определилась, что ему предъявить — похищение или нападение, — нападение, вероятно, было более подходящим вариантом, чем похищение. Последнее, что им было нужно, это неприятности, которые могут последовать, если федералы заинтересуются их городком, наполненном магией. — Как бы то ни было, я думаю, что он действительно сожалеет. — Сегодня просто перебор с сожалениями. Но это нисколько не снижает его вину. Ты идешь? — она не стала дожидаться ответа, направляясь напрямую к источнику своих недавних проблем. Как только Эмма увидела Крюка, сидящего на койке с опущенной головой, она потеряла самообладание. — О чем ты, черт тебя подери, думал, Киллиан? — она подлетела к решетке и вцепилась в прутья, ее лицо исказилось от гнева. — В смысле, ну серьезно. Подобные игры с магией могут привести к гибели людей. Что, если бы заклинание сработало не так? Ты хоть на секунду задумался о Генри? Ты мог оставить моего сына гребаным сиротой, эгоистичный ты ублюдок. Мужчина поднялся на ноги и остановился в метре от нее. И, глядя в его лицо, она четко уловила момент, в который он решил врать ей, притворяясь, что не понимает о чем она говорит. Но это быстро прошло, и у него хватило наглости изобразить виновато-смущенное выражение лица, словно он был пойман, передавая записки девушке в классе, а не на произнесении заклинания черной магии, которое изгнало женщину, которую он якобы любил, и женщину, которую она по-настоящему любила, в альтернативную реальность на все выходные. Киллиан посмотрел на Дэвида, который появился в дверях, а затем снова на Эмму. — Все должно было быть не так, — он поднял руки ладонями вперед, в знак капитуляции. — О, да неужели? Ну прости, у меня не так много опыта с заклинаниями желания, так почему бы тебе не рассказать мне, как это по-твоему должно было быть? — ей хотелось просунуть руки через решетку и задушить его. — Ты всего лишь должна была влюбиться в меня, пока ее не было бы рядом, и она не могла бы снова все испортить, как она всегда это делает. — О, ладно. Тогда все нормально. Ты же не пытался убить меня, ты пытался всего лишь убить мать моего сына. — Я не хотел никому навредить, Свон! Никому не должна была угрожать опасность, любого рода, — он наклонился к ней так близко, что она почувствовала запах рома в его дыхании и исходящее от него негодование. — Я всего лишь хотел провести одни выходные, одни-единственные жалкие выходные, чтобы она не маячила у меня перед носом, и чтобы ты наконец поняла, что мы созданы друг для друга, — он указал на нее подбородком. — Ты хоть представляешь, как это тяжело — постоянно чувствовать себя на втором плане, быть утешительным призом? — Конечно, черт возьми, я представляю! — само собой, Киллиан должен был знать, что она понимает, каково это, больше, чем кто-либо другой из всех людей во всех мирах. Она была отправлена в другой мир младенцем; провела годы в приемных семьях; брошена своей первой любовью; родила ребенка в тюрьме; ее младшего брата, назвали в честь ее первого возлюбленного, который бросил ее, оставив рожать ребенка в тюрьме: список можно было продолжать и продолжать. — Ты думаешь, я не чувствую этого каждый долбаный день своей жизни? — А ты не думаешь, что я заслуживал большего, чем твоя жалость? — Это не было жалостью! Я люблю тебя. Искренне люблю, — она не лгала. Она любила. Он был ее другом, и, возможно, он никогда так и не стал бы чем-то большим, но она подарила ему два года, пытаясь дать шанс этим отношениям, перевести их на другой уровень, и это было гораздо большим, чем она тратила на кого-то другого. — Возможно. Но влюблена ты в нее. — Ну естественно! Но я была влюблена в нее пять гребаных лет и никогда ничего не делала с этим раньше! Блять. Это было совсем не то, что нужно было произносить вслух, когда в помещении был ее отец. Эмма закрыла глаза и потерла пальцами лоб. Она оглянулась через плечо на Дэвида, но тот лишь пожал плечами в ответ. Да, он уже знал. — Возможно, ты этого даже не замечаешь, но ты уже несколько месяцев постоянно оставляешь меня одного, предпочитаешь ее мне, бежишь к ней сломя голову всякий раз, когда наши отношения становятся слишком близкими в твоем понимании, — Крюк покачал головой. — Она всегда для тебя на первом месте, в то время, как мне остается только постоянное ожидание, когда ты бросишь меня ради нее. — Я бы этого не сделала. Если бы ты не натворил всего этого, я бы ничего не стала делать. Я уже сделала свой выбор. Я выбрала быть с тобой. — Но хотела ты быть с ней. — Может быть, когда-то давно. Но я приняла тот факт, что этого никогда не будет и решила двигаться дальше. С тобой. — Ты лжешь сама себе, если так думаешь, прелесть. Ты никогда не двигалась дальше, и все, что я получал от тебя — это объедки, которые ты бросала мне. Я всегда был самым низким приоритетом в твоей цепочке ценностей, в которой была она, потом мальчик, потом твои родители, потом работа и все остальное, что еще появлялось в твоей жизни. Ты никогда не смотрела на меня так, как смотришь на нее. Я наплевал на свою жизнь и отдал свой корабль ради тебя, а ты ради меня даже не отказалась от своих бесценных семейных ужинов с ней. Я заслуживал большего! — И чего же, по-твоему, ты заслуживал? — Я заслуживал твоей любви. Я заслуживал ее гораздо больше, чем она. И все, чего я хотел — показать тебе это. Эмма не могла поверить, что он был таким эгоистом. Хотя Реджина и говорила ей, что Киллиан видит в ней всего лишь ценный приз, на самом деле Эмма в это не верила. — И ты думал, что если она исчезнет, я перестану любить ее и влюблюсь в тебя? Ты хоть понимаешь, как безумно это звучит? Да ты в первую очередь должен был понимать, что, как только я бы узнала, что она пропала, я перевернула бы вверх дном и ад и небеса, чтобы вернуть ее! — Заклинание должно было убить твои чувства к ней. — Даже если бы я не была влюблена в нее, я все равно осталась бы шерифом. Это моя работа — искать пропавших людей, независимо от того, что я к ним чувствую. — Ты бы даже не вспомнила о ней! — несмотря на то, что мужчина кричал, он не был зол. И Эмма поняла: он был расстроен. Он не думал, что сделал что-то плохое. Он сожалел только о том, что его план не сработал. — Черт, да ты просто идиот. В мире нет магии, достаточно сильной, чтобы заставить меня забыть ее. Даже в Нью-Йорке, когда я ее не помнила, она всегда была со мной. Даже в самые лучшие дни там я чувствовала, что самая важная часть меня отсутствует. И это было под действием мощного проклятия, наложенного злобным стариком с силами, превосходящими твое воображение, а что говорить о каком-то глупом маленьком заклинании, которое ты нашептал в миску в своей спальне, — ей нужно было успокоиться, прежде чем она скажет или сделает что-то непростительное. Она чувствовала, как магия нарастает в ней, умоляя об освобождении. Меньше всего ей хотелось дать волю своему гневу. — Все могло бы получиться иначе. Мы могли бы быть счастливы, — и, черт возьми, он действительно в это верил. Все в нем говорило о том, что, по его мнению, она могла бы быть счастлива и без Реджины. Она действительно могла бы безвозвратно испортить собственную жизнь, если бы все произошло так, как он задумал. — Да ты вообще себя слышишь? Дэвид отошел от стены и положил руку на плечо Эммы, мягко его сжав и оторвав дочь от прутьев решетки. Он кивком указал на ее ладони, на которых искрились крошечные всполохи магии. Черт. Эмма отшатнулась в сторону, чувствуя, как отец обнял ее за талию, помогая сохранить равновесие. — Почему бы тебе не рассказать мне все? — обратился он к Крюку, передвинув руку на поясницу Эммы и успокаивающе поглаживая ее маленькими кругами. — Начни с того, где ты взял это заклинание. — Оно было у меня уже давно. Это всего лишь одна из многих вещей, которые я собирал во время своих путешествий. Я даже не помню, где взял его. Наверное, у какого-нибудь колдуна в какой-нибудь таверне. Я обменял много своих вещей на разные артефакты, связанные с темной магией, пока странствовал по Королевству. Я надеялся, что они помогут мне отомстить Румпельштильцхену, — Крюк отступил назад и снова опустился на край кровати. — И что оно делает? — спросил Дэвид. — Две вещи. Оно исполняет желание вашего сердца и временно удаляет самое серьезное препятствие, которое мешает исполнению этого желания. — И чего же ты пожелал? — Я же уже сказал. Я пожелал, чтобы Эмма влюбилась в меня, не испытывая при этом чувств к Реджине, мешающих в этом. Она не могла и дальше молчать, она просто не могла. — Ты не можешь просто пожелать, чтобы кто-то влюбился в тебя, Киллиан, — сказала Эмма. — Если уж на то пошло, то первое проклятие Реджины доказало, что ты не можешь получить свой счастливый конец с помощью темной магии. — Все, что мне было нужно — это несколько дней, чтобы ты перестала думать о ней и поняла, как сильно я тебя люблю. Этой любви было бы достаточно. Ты бы откликнулась на мое желание и тоже влюбилась в меня. Заклинание усиливается по мере того, как подходит к концу, так что чем дольше мы были бы вместе, тем сильнее становились бы твои чувства ко мне, и тем больше у тебя появлялась бы необходимость быть рядом со мной. Если бы все сработало правильно, ты бы даже не заметила, что Реджины нет рядом. Ты не смогла бы сосредоточиться ни на чем, кроме меня и нашей любви друг к другу. К тому времени, как заклинание закончилось бы, твой разум подстроил бы твои воспоминания, чтобы они этому соответствовали. Ты бы думала, что мы всегда были влюблены, потому что ничего другого ты бы не помнила. Увидев Реджину, ты не почувствовал бы ничего, кроме дружеского отношения, а может быть, даже и этого бы не осталось. — Но это было бы ненастоящим, а ты не можешь построить свою жизнь на гребаной лжи! — ее тело снова напряглось, и Эмма поняла, что магия в ней нарастает. На этот раз Дэвид встал между ней и Крюком, его рука потянулась назад, чтобы найти ее, и она бы взяла ее, но не хотела случайно ранить его своей магией. Вместо этого, Эмма опустила голову, уперевшись лбом в спину отца. Ей нужно было сосредоточиться на дыхательных упражнениях, которым Реджина научила ее, чтобы управлять своей магией, когда эмоции выходили из-под контроля. Все, что сказал Крюк, подталкивало ее к ужасному осознанию, которое объясняло, почему Реджина вела себя так в фальшивом Сторибруке, и почему, вернувшись, она не хотела иметь ничего общего с Эммой. — Так почему же, по-твоему, заклинание забрало их обеих? — продолжил расспросы Дэвид. — Я не знаю. Я думал заклинание сделает так, что Реджина просто не сможет выйти из своего дома, или что-то вроде этого. Я понятия не имею, почему оно забросило их обеих в другую реальность. — А я знаю, — пробормотала Эмма. Это было одной из тех немногих вещей, которые она запомнила из тех магических книг, которые, как думала Реджина, она никогда не читала. — Ты не можешь разделить объединенную магию. — Что? — переспросил Крюк. — Объединенная магия. Все эти годы моя магия объединялась с магией Реджины. Наверно поэтому она всегда чувствует меня. — Она тебя чувствует? — удивился Дэвид. — Похоже на то. Даже когда вы были в Зачарованном лесу без меня. Я тоже чувствую ее, но я думала, что это только потому, что я была влюблена в нее, — Эмма закрыла глаза и подумала о Реджине, чувствуя укол глубокой печали в груди. Она не знала, принадлежало ли это ощущение ей, Реджине или им обеим, но она знала, что Реджина, вероятно, чувствовала то же самое. — Я думаю, когда Крюк попытался отнять ее у меня, моя магия просто ухватилась за нее и забрала с собой. Реджина была права. То, чем они занимались в эти выходные, не отражало их настоящих чувств. Они не были влюблены друг в друга. Ну, Эмма была, а Реджина — нет. Крюк загадал желание и магия перенесла его на Эмму. Реджина вела себя так, словно была влюблена в нее, потому что это было истинным желанием Эммы. Реджина, под действием заклинания, говорила и делала то, чего всегда хотела от нее Эмма. Это было не по-настоящему. — Я думаю, что моя магия оказалась сильнее и взяла верх над заклинанием, папа. Тот мир, он откликался на мои желания, — блондинка сжала кулаки и покачала головой. — Ничего из этого не было настоящим, — сказала она так тихо, что только Дэвид услышал ее. — Все, что произошло между нами, произошло потому, что я этого хотела, а не потому, что этого хотела она. Внезапно у нее пропало желание оставаться в офисе и наказывать кого-либо. Она просто чувствовала усталость. То, что Эмма увидела в особняке этим утром, не было признаком того, что Реджина влюблена в нее. Нет, Реджина была расстроена после разговора с Киллианом, потому что Эмма была ее лучшей подругой — на самом деле, ее единственной настоящей подругой и, определенно, единственным человеком, с которым она проводила хоть какое-то время, кроме Генри — и брюнетке было сложно принять решение уйти из ее жизни насовсем. — Знаешь, что во всем этом самое дерьмовое? — обратилась она к Крюку. — Тебе даже не надо было ничего делать. Она собиралась сама уйти из моей жизни, чтобы у нас с тобой появился шанс быть вместе. — Что? — это сразу вызвало интерес Крюка. — Ваша небольшая беседа в четверг. Она мне все рассказала. И она собиралась держаться подальше от меня, как ты и просил. — Она сказала мне, что никогда этого не сделает, ни в этой жизни, ни в любой другой. — Она солгала. Она оборонялась, потому что ты давил на нее и угрожал ей, но она все равно собиралась дать тебе шанс. — Зачем ей это? Она очень ясно дала понять, что считает меня недостойным тебя. — Она делала это не для тебя, — Эмма покачала головой. — Она делала это для меня, потому что она хороший человек, который любит меня как друга, и она думала, что это то, чего я хочу. Но теперь, благодаря твоему идиотскому заклинанию, она имеет самое красочное представление о том, что я к ней чувствую. И я уничтожила все ее доверие ко мне, занявшись с ней сексом, когда у нее не было никакого другого выбора, кроме как ответить. Ты разрушил мои отношения с ней в любом возможном ключе, и ты на корню зарубил все шансы, что я когда-нибудь снова захочу хотя бы просто оказаться с тобой в одной комнате. Ни у кого из нас ничего не осталось. Так что, знаешь — отличная работа. Ты молодец, Киллиан. Все, блять, сделал, как надо, — так, ей нужно было срочно убираться оттуда, потому что на глаза упорно наворачивались слезы, и она не собиралась доставлять Крюку удовольствие видеть, что он сломал ее. — Папа, ты не мог бы подменить меня? Мне нужно просто свалить отсюда. — Что ты хочешь, чтобы я с ним сделал? — он кивнул в сторону Крюка и попытался сделать шаг к дочери, но она попятилась. Эмма не хотела утешения и сочувствия. Ей просто нужно было побыть одной, и она надеялась, что отец поймет ее. — Оставь его здесь. Отпусти. Мне реально наплевать. Просто держи его подальше от меня. Не думаю, что смогу еще хоть раз хотя бы просто посмотреть на него, — она зашагала к выходу, но остановилась в дверях. — Мы поговорим позже, хорошо? Мне просто… мне нужно немного времени. — Конечно, малышка. Все, как ты захочешь. * * * Эмма шла несколько часов, прогуливаясь сначала вдоль кромки леса, а затем обратно вдоль пляжа. Ей нужно было побыть одной, чтобы осознать тот факт, что у нее был секс с женщиной, у которой не было реального выбора в этой ситуации, что по факту являлось сексуальным насилием, независимо от того, как это преподносилось. Все, на что сейчас могла надеяться Эмма, это что Реджина вспомнит, что она останавливалась — дважды, она останавливалась дважды — чтобы убедиться, что магия не была причиной того, что происходило. Но Эмме даже не пришло в голову, что заклинание не позволило бы Реджине сказать правду. Реджина выполнила заветное желание Эммы, вероятно, даже не отдавая себе отчета в том, что она делает или что говорит, и поэтому женщина была не в состоянии дать настоящее согласие, и, черт, черт, черт, жизнь так блять несправедлива. Чем больше она думала обо всем этом, тем хуже ей становилось, и она плакала до тех пор, пока в ней не осталось слез, а холод сковал ее тело до такой степени, что она уже ничего не чувствовала. По крайней мере, Эмме так казалось, пока она не добралась до пристани, где ее ждала Реджина. Эмма ни на секунду не сомневалась, что Реджина ждала ее, потому что все всегда сводилось именно к этому: они вдвоем на причале, ветер треплет их волосы, соленые воды Атлантического океана обжигают щеки, и тяжесть ожидания висит между ними. Реджина была закутана в черное шерстяное пальто, которое Эмма помогла ей выбрать прошлой зимой, и в перчатки с шарфом из одного комплекта, за которые заплатила Эмма, когда Генри выбрал их в качестве подарка маме на день рождения в феврале. И, Господи, было физически больно просто смотреть на нее, когда она была так красива, а Эмма была так влюблена в нее. И теперь все было намного хуже, потому что Эмма всегда будет знать, что она потеряла, скучая по тому, чего она раньше не знала и не испытывала. Ведь теперь Эмма знала, как счастливы они могли бы быть вместе, даже если она увидела это только в своей односторонней фантазии. — Привет, — Реджина нервно переводила взгляд с Эммы на океан и обратно — ее взгляд не мог остановиться на чем-то одном. — Привет. — Мне звонил твой отец. Он рассказал мне о разговоре с Крюком и о заклинании. — Значит, теперь ты все знаешь? — Я понимаю, что это по-твоему означает, — Реджина, казалось, очень тщательно подбирала слова. — Мы беспокоились за тебя, Эмма. — Да, мне просто нужно было прогуляться пару часов. Ну, знаешь… переварить все это, — она подошла к скамье — их скамье — и села. Реджина опустилась рядом с ней, все еще глядя на море. Судя по темнеющему небу, уже был ранний вечер. Во время прогулки Эмма немного потеряла счет времени. — Где Генри? — Дома, — Реджина сложила руки на коленях и сжала их в замок, что она делала — как точно знала Эмма — когда нервничала или была напряжена. Кто мог винить ее за это? Все было довольно-таки хреново. — Ясно, — Дома. Дом Генри был рядом с Реджиной. Так было всегда. Эмма тоже хотела, чтобы ее дом был рядом с Реджиной, но этому никогда не бывать. Этого никогда не случится, потому что она стала последней в длинной череде тех, кто отнял у Реджины право выбора, подчинив ее своей воле. Эмма глубоко вдыхала и выдыхала, потому что она все еще могла быть храброй, сильной и бесстрашной, даже если теперь это означало виртуозно притворяться, что с ней все в порядке, в то время как на самом деле, она не думала что вообще хоть когда-нибудь снова будет в порядке. Но они с Реджиной были лучшими подругами в течение долгого времени, и, возможно, если очень хорошо постараться, они могли бы снова стать друзьями. Или хотя бы сохранить цивилизованное общение. Да, цивилизованное общение будет хорошим началом. — Мне жаль, что так вышло с этим заклинанием. Я знаю, что ничего не могу сделать, чтобы загладить свою вину, но я просто… — Эмма, я пришла сюда не для того, чтобы говорить об этом. — Что? — она удивленно посмотрела на Реджину. — Не для этого? — Нет. Ну, может быть. Не совсем. Я… — Реджина все еще не поднимала на нее взгляд, заламывая пальцы и закусывая губу. — Я хотела рассказать тебе историю. — Историю? — На самом деле, скорее сказку. — Вот как. Хорошо, — Эмма понятия не имела, что происходит, но Реджина была рядом с ней, на их скамейке, и это было больше, о чем Эмма могла мечтать за последние часы. — Сказку, значит? — Я полагаю, ты знаешь, что это такое, учитывая, что ты дитя, рожденное одной из них. — Конечно, я… — Эмма осеклась, когда поняла, что Реджина просто поддразнивает ее. — Да, я знаю, что такое сказки, хотя и не самый большой их поклонник. — Что ж, думаю, эта тебе понравится, — Реджина чуть сдвинулась вперед и подоткнула под себя ладони, усаживаясь на них. Она все так же не сводила взгляда с океана. — По крайней мере, я на это надеюсь. — Хорошо. Реджина опустила голову, и волосы частично скрыли ее лицо, но все равно это было самое красивое лицо в мире, и Эмма подумала, что никогда не устанет смотреть на него. Ей хотелось протянуть руку и заправить волосы Реджине за ухо, но она понимала, что об этом не могло быть и речи в обозримом будущем. Поэтому Эмма молча ждала, пока Реджина заговорит, и, когда это произошло, она затаила дыхание. — Однажды, жила-была Злая Королева, которая правила заколдованным Королевством в штате Мэн, где никогда ничего не происходило и каждый день был лишь повторением предыдущего. И Королева была очень несчастна и очень, очень одинока, поэтому она усыновила прекрасного маленького мальчика. В течение нескольких лет, этот мальчик наполнял ее жизнь и сердце такой любовью и радостью, что она забыла, как была несчастна до его появления. Но это не могло длиться вечно, потому что ее любовь была искаженной, непрощающей и собственнической, и это делало маленького мальчика несчастным… — Реджина, — боже, она ненавидела, когда Реджина была так жестока к себе. Брюнетка бросила на нее наполненный болью взгляд. — Итак, мальчик сбежал в Королевство Бостон, чтобы найти свою настоящую мать — рыцаря в потрепанной красной кожаной куртке. Рыцарю было предназначено судьбой положить конец проклятию Королевы, поэтому Королева попыталась избавиться от Рыцаря, но она обнаружила, что потеряла способность строить и воплощать в жизнь свои злые планы. Более того, на самом деле, она не хотела, чтобы Рыцарь уезжала, но Королева слишком сильно боялась, что если проклятие разрушится, то она потеряет своего маленького мальчика, и она сходила с ума, не зная что сделать, чтобы этого не произошло. Королева совершила много ужасных поступков, включая убийство и шантаж, и чуть не потеряла сына из-за собственного сонного проклятия. Но проклятие, наложенное на город, все равно пало, и Королева снова осталась одна, а ее сын ненавидел ее. — Он никогда на самом деле тебя не ненавидел, — вклинилась Эмма. Реджина повернула голову, и в этот самый момент она была такой искренней, открытой и настоящей, и ее глаза сияли той нежностью, которую Эмма привыкла считать предназначенной для нее и только для нее. — Ты собираешься прервать мой рассказ так же, как я прервала твои извинения? — Возможно. — Ну, может быть ты все же дотерпишь до конца, а после этого я отвечу на все твои вопросы и комментарии, — и она ей улыбнулась. Эта улыбка была мягкой и робкой, но это была хорошая улыбка. — Ладно, — Эмма пожала плечами, и Реджина кивнула. — Чудовищное зло похитило их маленького мальчика, и Рыцарю с Королевой пришлось объединиться, чтобы спасти его, потому что никто на свете не мог превзойти их по силе, когда они действовали вместе. Когда все трое воссоединились, Королева поклялась себе, что сделает все возможное, чтобы Рыцарь и их маленький мальчик были счастливы до конца своих дней. Но пришло второе проклятие, и Королева поняла, что ей придется отказаться от того, что она любила больше всего. Несмотря на то, что это было хуже, чем вырвать собственное сердце, она отправила Рыцаря и их сына в Королевство Нью-Йорк, подарив им самые счастливые воспоминания и пожелав долгой совместной жизни. Сама же Королева вернулась со своим народом в Зачарованный Лес, где каждый день оплакивала свою потерю. Реджина подняла руку, чтобы смахнуть слезы, скопившиеся в уголках глаз. — А потом фея сказала ей, что где-то поблизости находится родственная душа Королевы, мужчина, известный как Принц воров, и что он подарит ей любовь, о которой она всегда мечтала. Поэтому она попробовала построить с ним отношения, но это было огромной ошибкой, ведь Королева мгновенно поняла, что никогда не сможет полюбить этого человека, потому что ее сердце все еще принадлежало ее самой большой любви. — Дэниелу? — Эмма попыталась улыбнуться. Глупо было ревновать к парню, которого убили задолго до ее рождения, но она все равно ревновала. — Ох, моя милая девочка, не ему — тебе. Робин никогда не смог бы заменить тебя. Ты — та самая единственная, Эмма, ты, — Реджина поднесла руку к губам и стянула перчатку зубами, прежде чем дотронуться до щеки Эммы, скользнув большим пальцем по ее коже. — И у тебя никогда не получится не перебивать меня, верно? — Прости, — ей было совсем не жаль. Прямо с этого момента, это стало самой лучшей историей, которую она когда-либо слышала. — Тебе ведь не жаль, — Реджина закатила глаза, но смотрела на нее с такой нежностью и обожанием, что Эмма поняла: это то, что она искала всю свою жизнь. Эта женщина была всем. — Как бы то ни было, второе проклятие было разрушено третьим, и Королева воссоединилась со своим Рыцарем и их сыном, но это была горькая радость, потому что ее Рыцарь нашла другого человека. Несмотря на то, что Королева каждый день мучилась от нестерпимой боли, видя их вместе, она все же отошла в сторону и позволила Рыцарю обрести свой счастливый конец с одноруким пиратом. Конечно, это было совсем не то, чего она хотела, но все же, Королева, Рыцарь и их мальчик, по-своему были семьей, и этого было достаточно. У них была сумасшедшая жизнь, в которую постоянно вклинивались злые сводные сестры и Снежные Королевы, проклятия и всевозможные магические происшествия. Но пират видел то, чего не могла увидеть Рыцарь: Королева все еще любила своего Рыцаря и все еще хотела чтобы она принадлежала только ей, хотя это было эгоистично и несправедливо, и олицетворяло все, что она обещала больше не делать. Глаза Реджины блестели от слез, но ее рука все еще была на лице Эммы, а взгляд все таким же нежным. Эмма тонула в этих глазах, проигрывая битву с собственными слезами. — И вот, пират произнес заклинание — глупое заклинание из темной магии, в которой он ни черта не понимал — и оно изгнало Королеву в другое царство. Но ее Рыцарь, ее прекрасный, замечательный, глупый Рыцарь, встала на защиту Королевы, даже не осознавая этого. Королева и ее Рыцарь были пойманы в ловушку заклинанием на три дня и три ночи. И, даже понимая, что это неправильно, Королева воспользовалась ситуацией, сделав то, чего она желала слишком долго — она пустила Рыцаря в свою постель, с такой же уверенностью, с которой она уже пустила ее в свое сердце. — Но заклинание… — Эмму прервали пальцы Реджины, прижатые к ее губам. — Никакое заклинание не смогло бы заставить меня полюбить или захотеть тебя, Эмма, потому что я уже любила и хотела, — Реджина теперь почти полностью повернулась к ней, улыбаясь сквозь слезы. — В эти выходные я не сказала тебе ничего такого, что не было бы правдой еще на прошлой неделе, или в прошлом месяце, или в прошлом году. И я не должна была позволять тебе поверить, что все, что я сказала или сделала, было сделано только потому, что ты этого пожелала. Это было малодушно и трусливо с моей стороны, и я прошу прощения. Эмма вытерла собственные слезы тыльной стороной ладони. — Но я смогла перенести нас обратно в мой дом и раздеть тебя с помощью магии, и это произошло потому, что я этого пожелала. — Во-первых, ты не пожелала ничего из того, чего не желала бы я сама, — Реджина заправила прядь волос за ухо Эммы, а затем опустила ладонь на шею Эммы, и в этом жесте было выражено все — любовь, принадлежность друг другу и ощущение дома. — И, во-вторых, ты не заставляла меня делать что-то, на что я не была полностью и абсолютно согласна. И, прежде чем ты снова меня перебьешь, Киллиан Джонс вряд ли является великим пользователем магической силы. Он произнес заклинание, которое выменял в какой-то грязной таверне у незнакомца, и оно, скорей всего, даже не подействовало бы на тебя так, как он планировал. Никто не может использовать глупые дилетантские заклинания против такой сильной магии, как наша, Эмма, и ожидать, что они будут оказывать на нас такое же действие, как на обычных крестьян. — Но я… Реджина закрыла глаза и прислонилась лбом ко лбу Эммы. — Мы не делали ничего, чего я бы не хотела на протяжении уже очень долгого времени. Единственное, о чем я сожалею, это о том, что поддалась своим чувствам, потому что это было несправедливо по отношению к тебе. — По отношению ко мне? — Эмма отстранилась, потому что ей нужно было увидеть лицо Реджины, в поиске ответа на свой вопрос. — Как это может быть несправедливым по отношению ко мне? — Потому что, — Реджина сделала паузу и убрала руку с шеи Эммы, позволив ей упасть только до колен девушки, так что, по крайней мере, физический контакт не был разорван. — Мои действия заставили тебя признаться в вещах, которые явно заставляли тебя чувствовать себя неловко и которые ты, вероятно, никогда не захотела бы раскрывать вообще. Я знаю тебя. Я знаю, что, если бы у тебя был выбор, ты предпочла бы поступить правильно в общем смысле этого слова, а не так, как было бы правильно для тебя, и я не имела права подталкивать тебя к этому. Я должна была уважать выбор, который ты сделала в своей настоящей жизни. Из нас двоих, только я знала, как сильно заклинание влияет на наши эмоции и на нашу способность сдерживать их, и я же сама подтолкнула тебя ко всему, что произошло, ради моего собственного удовлетворения. И это было несправедливо по отношению к тебе. — Если ты думаешь, что ты единственная, кто получил удовлетворение, то ты очень, очень ошибаешься. Реджина покачала головой. — Не в этом смысле, — она смущенно улыбнулась. — Ну, возможно, и в этом смысле тоже. Я имела в виду эмоциональное удовлетворение. Даже если я и знала, что ты чувствуешь ко мне, я не должна была заставлять тебя признаваться в этом только для того, чтобы я имела удовольствие это слышать. — Когда? Когда ты поняла? — Слишком поздно, чтобы что-то можно было изменить. Через какое-то время после инцидента с Мэриан. Когда мы ругались и ссорились, я вдруг увидела себя в тебе. Ты смотрела на меня так же, как я смотрела на тебя до того, как… — Реджина махнула свободной рукой в воздухе. — До того, как — что? — До того, как мне пришлось отпустить тебя. Когда я думала, что смогу скрыть свои чувства за гневом. — Ты имеешь в виду время после Неверленда? — спросила она, но Реджина лишь опустила голову. — До Неверленда? — Я поглотила смертельное проклятие ради тебя. Я не делаю это для кого попало, знаешь ли. По сути, ты первая и единственная. — Но ты ведь сделала это ради Генри, — Эмма была ошеломлена. Если она правильно поняла, то Реджина была влюблена в нее уже очень, очень давно. Как она могла не замечать? Как они обе могли быть такими глупыми? — Нет. Я сделала это, потому что не могла представить себе мир без тебя. Ведь именно таким было мое невыносимое существование, когда я провела без тебя целый год. Эмма прочистила горло, потому что ей нужно было сказать что-то серьезное и важное, если она хотела быть достойной Реджины. Но она была напугана, а единственное, что успокаивало ее, когда она боялась — была Реджина. Поэтому Эмма протянула руку, положив ее поверх ладони Реджины, все еще покоящейся на ее колене, и задержала дыхание, не зная, оттолкнут ли ее. Не оттолкнули. Вместо этого, Реджина повернула их соединенные руки, проведя кончиками пальцев по тыльной стороне ладони Эммы, как это было в тот вечер, когда они впервые поцеловались. — Я хотела вернуться в Нью-Йорк только потому, что узнала, что ты отдала свое сердце на хранение Робину, и это только подтвердило мне, что в твоей жизни никогда не будет места для меня. И я не могла себе представить, как останусь в Сторибруке, и смогу спокойно каждый день наблюдать за тем, как ты счастлива с кем-то другим, с кем-то, кто не был мной, — Эмма не могла притворяться, что, даже спустя два года, ей уже не было больно. Она была долбаной Спасительницей, и это было в первую очередь ее обязанностью, защитить сердце Реджины, но ей даже не дали такой возможности. — Ох, моя милая Эмма, неужели ты всерьез думаешь, что я предпочла бы Робина, волшебную пыльцу и сказки о родственных душах тебе, если бы знала, что ты чувствуешь то же, что и я? — улыбка Реджины была по-настоящему сияющей, даже сквозь пелену слез Эммы. — Я думала, что он — твой второй шанс, твой новый старт. И я знаю, что ты веришь во все это, поэтому я никогда не смогла бы встать на пути твоей судьбы. — А твоей судьбой было уничтожить меня. Но вот она я, сижу здесь, в целости и сохранности. Честно говоря, я не думаю, что у судьбы есть хоть какие-то шансы против тебя, Эмма Свон, — Реджина пристально посмотрела на нее. — Я не хочу ни Истинной любви, ни родственных душ: я хочу тебя. Я выбираю тебя, потому что ты — это то, чего я хочу по-настоящему, а не потому, что так велит мне судьба. Я выбираю тебя, потому что ты и Генри — это весь мой мир. Я выбираю тебя, потому что ты — то, чего жаждет мое сердце. — А что тогда было сегодня утром? — это была та часть, которую Эмма все еще не понимала. — Я пытаюсь сказать тебе, что все это о выборе, Эмма. Я выбрала отойти в сторону, чтобы ты была с Крюком, а ты выбрала быть с ним. И это было той реальностью, в которой мы проснулись сегодня утром. Ничто из того, что произошло между нами за выходные, не изменило этих фактов. — Но что-то определенно изменилось, иначе тебя бы здесь не было. — Твой отец проинформировал меня, что твое сердце разбито и что — поскольку он знает, что я люблю тебя так же сильно, как ты любишь меня — я обязана это исправить. Он еще что-то говорил о глупой гордыне, стоящей на пути к счастью, о важности и необходимости позаботиться о его дочурке, но ты же знаешь, как много всякой ерунды он болтает, — Реджина покачала головой с притворным раздражением, но Эмма была уверена, что на самом деле ее не разозлила лекция Дэвида. — Мой отец, да? — она определенно собирается спросить его об этом позже. — У него было несколько веских аргументов. Такое с ним случается не часто, — Реджина попыталась говорить пренебрежительно, но у нее не вышло. — И я просто не могла позволить тебе бродить по улицам с разбитым сердцем и еще одной раной в груди. В конце концов, ты — кое-кто очень важный для меня, — несмотря на ее тон, лицо брюнетки светилось любовью, любовью к ней. — Ну так… ты уже знаешь, чем закончится эта сказка? — спросила Эмма, закусив губу и надеясь, что это был правильный вопрос. — Честно говоря, я не знаю, — ответила Реджина. — Я знаю, что Королева говорит своему Рыцарю, что хочет быть с ней, потому что ее настоящая семья — это Рыцарь и их сын, — брюнетка снова наклонилась вперед, их лбы соприкоснулись, и ее теплое дыхание коснулось щеки Эммы. — И она обещает, что, если ей представится такая возможность, она постарается сделать все, чтобы Рыцарь почувствовала себя особенной, любимой и желанной, потому что Королева так сильно влюблена в нее, что не может думать ни о чем другом. Эмма облегченно вздохнула. Она подняла руку и провела костяшками пальцев по щеке Реджины, наблюдая как черты лица брюнетки смягчились, и она чуть повернула голову навстречу этому прикосновению. — Но я не знаю, что случится после этого. Как ты думаешь, чем закончится история? — спросила Реджина. — Может быть, она никогда не закончится, потому что, на самом деле, нет такого понятия, как счастливый конец. Есть только все, что приходит после, и это не всегда будет хорошо, и я уж точно не говорю о совершенстве, особенно когда это касается нас, — Эмма ободряюще улыбнулась, заметив тень сомнения на лице Реджины. — Но я думаю, может быть, Рыцарь велит пирату засунуть его крюк… — Это просто кошмарная шутка, — пробубнила Реджина, но уголки ее губ приподнялись в улыбке. -… и она, наконец, собирает свои яйца в кулак, потому что она была безбашенно влюблена в Королеву так блин долго, но при этом была слишком глупа, чтобы предпринять какие-то действия, пока не стало слишком поздно. Но все будет нормально, потому что Королева знает, что она идиотка, и прощает ее, а потом они целуются, как похотливые подростки, и решают жить долго и беспокойно, борясь вместе за то, чтобы их жизнь была как можно более счастливой, и иногда лажают, как все нормальные люди. — Твоя речь просто ужасна, но, думаю, мне это нравится, — рука Реджины переместилась с колен Эммы на ее затылок, пальцы мягко зарылись в светлые локоны. Внезапно, лицо брюнетки посерьезнело. — Прости меня за то, что я позволила тебе думать, что во всем этом была твоя вина. — Все нормально. — Нет, не нормально. Я знала как заклинание действует на нас обеих, и должна была быть честна с тобой. У тебя есть этот дурацкий комплекс героя, и я сыграла на этом. — Правда, все нормально, — как будто ей было хоть какое-то дело до этого сейчас, когда они сидели так близко, и все, что происходило, казалось чертовски прекрасным для нее. — И мне давно следовало сказать тебе, что я чувствую. — Да, следовало, — Эмма медленно двинулась вперед, пока их губы не оказались меньше, чем в сантиметре друг от друга, и глаза блондинки закрылись. Реджина сжала волосы Эммы в кулаке и мягко оттянула ее голову назад. — И тебе следовало сделать то же самое. Эмме захотелось расхохотаться. Эта вредная, вспыльчивая женщина была той, в кого она влюбилась, и Эмма действительно хотела быть с ней, и, возможно, если бы Реджина перестала наконец болтать, они могли бы перейти к тому, в чем они были действительно хороши, как, например, поцелуи и прочее. — Да, следовало, — повторила она. — Ладно, никакой больше лжи. Никаких секретов. — Немножко секретов, — губы Реджины были так близко к ее губам, что было настоящим преступлением, что они все еще не целовались. — Немножко? — Некоторые секреты — это даже хорошо. — Например? — Например то, что надето на мне под этой одеждой. Эмма застонала. — Так не честно! — теперь она красочно представляла все возможные варианты нижнего белья, которое могло скрываться под теплой верхней одеждой. — Это может быть не честно только в том случае, Эм-ма, — язык Реджины скользнул по нижней губе блондинки, и должен же быть какой-то закон, запрещающий использование ее имени в качестве отвлекающего маневра таким образом. — Если я не собираюсь показать тебе это позже. А потом они поцеловались впервые за чертовски долгое время, и это было самым невероятным ощущением на свете. В этом поцелуе переплелись жажда обладания, любовь, принадлежность, страсть и потребность. И казалось, что он длился несколько часов, но Эмму это не волновало, потому что, не испытывая этого всего лишь один день, она чувствовала себя по-настоящему изголодавшейся. Когда Реджина в конце концов отстранилась, неохотно и медленно, Эмма держала глаза закрытыми еще несколько мгновений, запечатлевая этот момент в памяти. — Ты точно покажешь мне? Реджина рассмеялась тихим, медленным смехом, после чего высвободилась из объятий Эммы, встала и протянула ей руку. — Сначала нам нужно поужинать и провести некоторое время с нашим сыном, который сидит дома, почти обезумев от беспокойства за тебя. — Черт, прости меня. Я даже не подумала об этом, — Эмма взяла Реджину за руку и позволила поднять себя на ноги. А потом на ее лице снова расползлась неконтролируемая улыбка, потому что она держалась за руки с Реджиной Миллс, и теперь она сможет делать это много-много раз в их будущем. — Ш-ш-ш, — Реджина легонько поцеловала ее в щеку. — Все в порядке. Я сказала ему, что привезу его маму домой, и я это сделаю. Они молча шли к машине Реджины, улыбаясь и краснея от брошеных украдкой друг на друга взглядов, как школьники на первом свидании. Когда они подошли к Мерседесу, Реджина распахнула пассажирскую дверь. И, черт возьми, это заставило Эмму снова покраснеть, потому что Реджина смотрела на нее так, словно она была самым лучшим, что было в мире, и Эмма не сомневалась, что ее собственный взгляд на брюнетку был точно таким же. Но кое-что все еще не давало блондинке покоя, и она не могла удержаться, чтобы не высказать это вслух. — Но ты ведь мне обязательно покажешь, да? Реджина наклонилась вперед, пока их щеки не соприкоснулись, а губы брюнетки не оказались возле уха Эммы. — Нет, пока ты не разденешься догола и не начнешь умолять меня трахнуть тебя, Спаситель, — она отступила назад, и вид у нее был надменный, властный и такой чертовски горячий, потому что Реджина Миллс всегда оставалась Реджиной Миллс, и она могла сломить таких, как Эмма Свон, одним словом или взглядом, от которого у блондинки всегда подкашивались колени. Реджина оглядела Эмму с головы до ног, ее взгляд был собственническим, но в то же время, удивительно нежным. — Садись в машину, Эмма. Она села в машину.