Сборник драбблов по Дарк Соулс

– Пригнись, олух! – пулемётная очередь просвистела над головами. Немертенко негромко, но затейливо выругался: – Секундой позже, и тебя бы продырявило. Напарник обиженно засопел, но спорить не стал, видно, сам понимал, что опыта не достаёт – побывать на фронте не довелось, радостная весть застала молодых бойцов на середине пути. – Что у него там, пэпэшник*? – Из пэпэшника бы он нас ещё минуты три поливал, Судаев**, небось заклинило… – Немертенко осторожно выглянул из окопа, и сложив руки рупором, громко крикнул: – Слышь, парень, прекращай, война закончилась в сорок пятом. Милиция, говорит лейтенант Не… Новая очередь вздыбила траву. – Маркс твою Энгельс! Шустрый. – Откуда у него там столько патронов? – Напартизанили. Где с трупов сняли, где немцев обнесли, у него там в деревне целый склад. – Немертенко зло сплюнул, откашлялся и попробовал ещё раз: – Парень! Хоть как звать тебя скажи! Свои это… – Позывной Тёмное солнце. Пароль? – послышался холодноватый, отстранённый голос. – Да не знает никто твоего пароля, сто раз сказал! Никого из ваших не осталось, не дури, выходи к людям, ордена получишь, школу закончишь… – Пароль? – тот же неестественно спокойный тон и скрежет металла. Немертенко чертыхнулся и снова нырнул в укрытие – Товарищ лейтенант, а может ему радио включить… – Да не верит он радио, и газеты мы ему подбрасывали, но он считает, что они фальшивые, вон, можешь полюбоваться, пока притих. Напарник припал к биноклю. На обгоревшем заборе красовался аккуратно вырезанный из газеты недвусмысленный жест. – Художник, чтоб его… а это ещё что? За столом во дворе спиной к ним абсолютно неподвижно сидела женщина в некогда белом платье, гладкие каштановые волосы трепал ветер. В окне ближайшей хаты на мгновение мелькнуло бледное мальчишеское лицо и седые волосы под немецкой каской с нарисованной на ней чем-то бурым звездой. Через время раздалась негромкая музыка. – Каждый день в это время заводит граммофон, – вздохнул Немертенко и протянул фляжку: – Хлебнёшь? – Хлебну, – напарник зябко передёрнулся. – Сколько ему было в войну? – Двенадцать? Тринадцать? – пожал плечами Немертенко. – А семья? – Да какая семья, скелет видал? Может, это мать его, или сестра, все там в отряде были… Из заброшенной деревни послышался лязг и скрип. – Товарищ лейтенант, а если мы ночью, когда спать будет? – Ты знаешь, у меня чувство, что он почти не спит. Наши пару раз попробовали, мину-то Панкратов ещё обезвредил, но ... в общем, в больнице он уже две недели, тяжёлый, всего обожго, парень за забор гранату кинул. – Тогда что мы с ним цацкаемся?! Будто у нас гранат нет… – Ты сдурел? Знаешь, сколько они фашистов положили?! А сколько сведений принесли? Я в сорок четвёртом в госпитале лежал с одним их товарищем, так вот они это "Тёмное солнце" девчонкой переодевали, чтоб совсем, значит, безопасным выглядел, и – к немцам, бедная сиротка, хочет выжить, бутерброд там намазать, бельё постирать… послушать, посмотреть. Однажды поймали, пытали до полусмерти, пытались расстрелять, но у реки было, он в воду упал, чудом выплыл. А ты гранату… Немертенко поймал слегка пристыженный взгляд. – Так если вы с товарищем его… – А толку? «Перебежчик или под пытками?» спрашивает, видимо, кто-то их уже предавал, – Немертенко помолчал, будто неуверенно кивнул своим размышлениям и повторил: – Нельзя гранату, Бранников. – А ребятам из-за него гибнуть можно? – снова взвился Бранников: – А давать скотину государственную с пастбища красть и резать можно? Да и что его ждёт? Наградят, конечно, в газетах напишут, а потом запрут в жёлтом доме и забудут, правильно я говорю? – Запрут, – кивнул Немертенко, – и забудут, – достал синие стёклышки и протянул одно напарнику: – Сейчас затмение начнётся, будешь смотреть? – И ведь что делать непонятно, стрелять нельзя, ловить невозможно, оставить в покое… – горячился Бранников. – Да какое затмение, товарищ лейтенант? – Солнечное. В покое я бы с радостью, но колхозы строят всё ближе, и на месте этой деревни приказано музей партизанской славы заложить, а тут он… мешает, понимаешь? – Так что же делать? – Сидеть, – пожал плечами Немертенко, и прищурился, разглядывая сквозь стекло, как тень медленно наползает на солнечный диск. Из деревни не доносилось ни звука. – Он сидит, и мы сидим. А там, может, другой приказ выйдет… – Или сменимся, – понятливо кивнул Баранников и тоже уставился наверх. В ореоле лучей на небе висело тёмное солнце.