The floating bubble

«Хочу стянуть с тебя штаны прямо сейчас.» Хёнджин даже не открывает всплывающее сообщение. Минхо обязательно пишет в самые неподходящие моменты, возбуждает, а потом фактически принуждает самому приехать к нему. «Я тут вспомнил, что мы ни разу не делали это в твоём кабинете, сонбэ.» Издевается. Хёнджин ненавидит, что всё равно читает каждое даже так. «Всё потому, что ты зануда. Если бы я был твоим секретарём, мне бы перепал абонемент на голого тебя, а? Всегда нравился стол в кабинете и, как мне кажется, решение уволиться всё-таки было немного поспешным, хотя бы из-за перспективы отличного секса.» Хёнджин уже просто не выдерживает, ведь ему ещё работать около двух часов, и старший об этом прекрасно знает. А ещё, вообще-то, Джисон хотел встретиться и поговорить о чем-то не слишком важном, но Хёнджин согласился. Если бы в более «приличной» форме такое написал Джисон, тогда, скорее всего, Хёнджин бы даже отпросился с работы. — О чём ты думаешь вообще, — старший жмурится, немного покачав головой. В сексуальном и романтическом ключе Хёнджин запрещает себе думать о Джисоне. Это же молоденький друг Чонина, которому в последнее время почему-то немного не везёт, но это вовсе не повод. Хан слишком милый и пригласить его на свидание — нет, вряд ли он гей к тому же. В дверь кто-то стучится. — Войдите. — Здравствуйте, — голова новой сотрудницы возникает в проёме. — Можно узнать про один запрос? Джисон спросил, стоит ли ему идти на собеседование в одну фирму. У него возникли кое-какие сомнения по этому поводу, хотя бы из-за слишком сладких обещаний от оператора по телефону. И не зря — Хёнджин сказал, что туда лучше не соваться, если не хочешь сесть за мошенничество. На самом деле, старший заметил одну-единственную деталь, которая его немного беспокоит. — Ты прикрываешь рот ладонью, когда смеёшься. Почему? — Хёнджин умеет спрашивать так, как не умеют многие люди — корректно, ничуть не задевая. Наверное, всё дело в том, как он это говорит. Младший потупил взгляд — от беспечного настроения не осталось и следа. На самом деле, причин весомых нет, но Джисона переубедить сложно, потому что: — У меня «беличьи» зубы. Хёнджин беззвучно засмеялся, а затем чуть наклонил голову вбок, рассматривая лицо младшего. У Джисона много упорства, раз встречу он назначил в том самом кафе, где они встречались в последний раз, и за собственные деньги (за папины, но Хёнджину это знать не обязательно) заплатил за ужин. — Хорошие, ровные зубы. Что не так? — Не знаю, — он пожал плечами. — Беличьи и всё. Спасибо тебе, хён. Сейчас они идут по аллее, и Хёнджин чувствует себя расслабленным, несмотря на тяжёлый рабочий день. Джисон чуть склоняет голову набок, а потом звонко смеётся. Хёнджину нравится, что прямо сейчас он забывает про такую глупость, как «беличьи» зубы. Хан держится одной рукой за фонарь и обходит его вокруг, практически повиснув. Хёнджин сильнее кутается в пальто, складывая руки на груди, и подтягивает воротник свитера выше. Год выдался холодным — весна, лето, теперь и осень такая же. Радует, что на самом деле дождей не так много. В кафе засиделись до девяти. Это был самый ранний ужин Хёнджина в рабочие дни, не в одиночестве к тому же. Хван хотел бы повторить, но боится, что всё будет тщетно или, того хуже, он спугнет младшего. Минхо оказывал знаки внимания всегда первым, дал понять: «Я — гей, ты — мой будущий парень». — Это неоправданная жертва твоего здоровья. Я тебе говорю это как врач на пять процентов. Оденься, Джисон. — У тебя пальцы, как у отличного хирурга, — улыбаясь, подтверждает Джисон, — но я всё равно считаю, что пять — не показатель, а ты слишком «звёздный» для этого. И почему пять процентов? — Не понимаю, о чём ты. А пять из-за брата дедушки — он был отличным врачом, и от него я многому научился. Джисон замирает на месте и пожимает плечами. Вряд ли кому-то будет нужен Хёнджин в качестве напарника в тёмные времена или тяжёлые моменты, потому что он всегда находился на поверхности, красивые и загадочные выражения ему почти что чужды. Джисон имел в виду, что старший недосягаемый. Хёнджин пытается понять всегда, но в большинстве случаев оказывается с носом, переспрашивает и отчаянно пытается понять. — А почему Чонин так привязан к тебе? — Потому что я его куратор, пока он находится на испытательном сроке. Несмотря на его неугомонность, думаю, его возьмут на постоянную работу без проблем. А что у тебя? — Ничего, как и всегда. Только эта фигня. Джисон переживает по поводу отсутствия работы. Он, как сам говорит, сидит дома и живёт за счёт отца уже четыре с половиной месяца. — Да-а, — он всё-таки возвращается на дорогу, наконец, отпустив фонарь. — Действительно, температура опустилась. Но мне не холодно, — спешно добавляет, чтобы Хёнджин не решил, что был опять прав. Не хочется из-за упертости ударить перед ним лицом в грязь. Джисон с каждой минутой, проведённой наедине со старшим, понимает, что пять лет — сродни каньону. Не сказать, что они абсолютно противоположны, но разница в возрасте ощутима с Хёнджином больше, чем с кем-либо из хёнов. С ним не сложно общаться, однако если копаешь глубже — чувствуется. Порой Хан ощущает себя глупым подростком, который специально выпендривается, стараясь казаться взрослым и крутым. Как бы он ни хотел, чтобы Хёнджин думал о нём в таком ключе, почему-то не получается. Хёнджин говорит возле метро: «Чёрный кофе тут плохой. Пережженный, совсем не вкусный», а Джисон сам не знает почему, но берет именно его; «Думаю, тебе стоит надеть хотя бы шарф на шею, чтобы не простудиться, когда будешь выходить из дома», — и Джисон чувствует, что в горле начинает першить, но не надевает. Хёнджин состоит из плавных изгибов и ходит, как кот. Так же расслабленно, но чувствуется стать, гордость, что ли; Джисон считает свою походку пингвиньей. Вот уж этот Минхо (о нём он слышал от Чонина, а тот от коллеги Уджина) бы смеялся до слёз — сборище зоопарка, его будто по частям собирали, только вышло что-то не очень. Про Ли много чего говорят в отделе до сих пор, Джисон не знает, почему. Есть в поведении Хёнджина какая-то отеческая забота; Джисон этого не хочет. Он больше не ребёнок, перерос давно, но это же двадцать семь серьёзных лет, которые не были потрачены на глупости в виде безбашенных развлечений. Джисон сперва не думал, что Хёнджину без трёх лет тридцать. — Ты не был в отношениях больше двух лет. Почему? — и сам себе: «Придурок, ты палишься, что спрашивал у Чонина». Ян та ещё сплетница, в новый коллектив, состоящий из практически таких же, влился на «ура». — Потому что не хотел, — будто бы объясняет простые истины, вновь ёжась от ветра. — Не люблю начинать то, что не смогу хорошо поддерживать в рабочем состоянии, а потом с чистой совестью, ничего не испортив, закончить, когда придёт время. — Ты говоришь о любви, как о работе. Это неправильно. — Так и есть, потому что в отношениях нужно работать всегда. Тебе необходим ответственный напарник, чтобы работа была приятна и имела свои плоды, потому что иначе это суррогат или привычка, а не любовь. Джисон думает, что он вполне ответственен, а к труду готов. Может начинать прямо с сегодняшнего дня и даже не потребует во время испытательного срока никакой платы. Изо рта при дыхании выходит пар, кончики пальцев практически онемели. — Хочешь горячего чая? — спрашивает на секунду раньше, чем Джисон собирается напроситься сам. — Мой дом вон тот, за углом. — Нет, спасибо. Он не может остановить это. Противоположный мыслям ответ становится проклятьем для того, кому он не нужен больше всего на свете. Чан настойчивый. Жуть какой милый, хороший, однако настойчивый. Чонин не хочет, чтобы его встречали после трудового дня и дарили цветы, потому что женщины с работы пару раз видели это и начали как-то странно шептаться, наивно полагая, что он не замечает. «Окей, — думает Ян, смотря на букет красных роз, который наверняка обошёлся в копеечку. — Ну, это приятно». Эта самая приятность пахнет так здоровско, что весь дом заполняет шикарный аромат. Чонин договаривается с сестрой, мол, это тебе твой подарил, если что. Парень Сунгю отличается жмотливостью; сестра только хмыкает и говорит: «Ну, хоть так». У Чана есть машина (реальная, своя собственная), квартира, в которую он приглашает в гости (Чонин представляет, во что такой поход может вылиться), и вообще он при деньгах так-то. Младший упорно не вдупляет, какого хрена Чан делает ему комплименты и пишет первым. Чонин медленно привыкает к подобному ритму личной жизни, а потому прикосновений старшего больше не шугается, даже позволяет поцеловать себя в щёку, когда машина паркуется возле его дома. Чан желает каждый вечер сладких снов и ничего не просит взамен. Кроме невинного приглашения в гости — ни намёка. Чонин сперва думает, что это даже хорошо; через два дня недоумевает: «Если я так нравлюсь ему, то почему он ничего не предпринимает?»; к концу недели пишет прямо: «Ты меня не хочешь?» Ладно, незадолго до и после полуночи отправлять такие сообщения не стоит, ведь утро вечера мудренее, и вообще все серьёзные решения должны приниматься только тогда, когда ты выспался. «Почему такие вопросы? С чего ты взял, что не хочу?» Чонин умом понимает, что ведёт себя как какая-то истеричная девушка, которая сама не знает, чего хочет, зато ебет мозги парню. Но с другой стороны, после семи нормальных свиданий (первое не в счёт) уже к чему-то да приплываешь. По крайней мере, когда оба — люди взрослые. Нехотение Чана сильно так бьёт по самолюбию, его настойчивость должна немного свернуть. «Я же вижу.» «Детка, я постоянно думаю о тебе. Конечно, я хочу заняться с тобой любовью. Просто мне казалось, что ты ещё не готов.» «Мне двадцать, а не шестнадцать. Спасибо, что так думаешь👌 Нахера тогда вообще начинать что-то? Тупо походить за ручку я могу со старшей сестрой или с мамой, в щёчку чмокнут они же.» Чонин начинает злиться. Ещё не понимает, что всем своим поведением только и хотел добиться того, чтобы Чан отстал побыстрее. Теперь же обижен из-за того, что фактически добился желаемого. «Давай, завтра я заберу тебя после работы, и мы поговорим на эту тему. Идёт? Пора спать, Чонин-а. Спокойной ночи». Чонин отвечает сухое «ок» и, отбросив телефон в сторону, ложится спать.