Я лежала на стоге сена и сквозь дырочку в крыше смотрела на звёзды. А они, в свой черёд, смотрели на меня. Душеньке моей было тихо, мирно и сыто. Хозяйка басурманская расстаралась с ужином: блинов нам испекла, котлеток наделала и картошечки в мундире сварила.
Да ещё банку варенья на день чёрный вручила!
А всё потому что Кий с Владимиром-колдуном подход к ней найти смогли, речами сладкими очаровали. Мы с Иваном-царевичем подобным премудростям обучены не были, поэтому только кивали согласно да еду наворачивали.
Мало ли, вдруг там Кий или Владимир что-то не так скажут, нас из терема басурманского враз и выставят. Но вроде как хозяйку их говор устраивал, аж раскраснелась вся и ещё котлет на тарелку нам шлёпнула.
«Бур-р!» негодующе отозвался желудок, намекая на то, что с воспоминаниями пищевыми пора завязывать.
Вздохнув, я вновь уставилась на дырочку заветную и потекли мои мыслишки в иную сторону. Вот, скажем, что будем делать, когда царевича таки женим на Риане? Разбросает нас жизнь-злодейка кого куда и утратим связь промеж собою.
Ну, кроме Кия, мы же с ним соседи, да и свадьбу справлять собрались как-никак.
А вот что будет с тем же Ивашкой? Засядет где-то в своём царстве-государстве и будет людьми помыкать, ясен пень. Да ещё отрастит себе бороду длинную и будет во время решений важных беспрестанно её поглаживать.
Владимир-колдун? Ну, тут вообще всё просто. Станет он девиц похищать да в башни неприступные сажать. А сам в ближайших кустиках засядет с дубиною и будет царевичей в них поджидать. Подъедет, значит, царевич, а Владимир из кустиков как выскочит, как выпрыгнет, как дубиной по голове хряснет!..
Увлёкшись своими фантазиями, я тоже хряснула по царевичу. Только не по воображаемому, а по вполне реальному.
— Ай! — вскрикнул Ивашка, просыпаясь и прижимая руки к носу. — Яш, ты чего? Сон плохой приснился?
— Да так… мысли дурные нахлынули, — отозвалась я и вздохнула. — Ложись-ка спать, друг любезный. Завтра предстоит поход дальний и, скорее всего, пеший.
— Твоя правда, — согласился царевич и только было собрался обратно укладываться, как вдруг обратно вскочил. — Ты тоже это слышишь? Топтанье ножек маленьких…
— Не только слышу, но и вижу, — кивнула я, вперёд указывая. — К нам не абы кто, а сам домовой басурманский пожаловал! Заинтересовался, видать, что за чужаков хозяева под сень дома своего пустили.
Иван-царевич посмотрел куда я показываю и лишь головой покачал грустно. Не видал он ничего, не видал. Цыкнув с досады, я провела пред его лицом рукою, слова волшебные нашёптывая.
И увидел Ивашка в паре шагов от нас человечка маленького с носом длинным и в колпачке красном. Человечек деловито подошёл к лунному лучику, из крыши падавшему и принялся его в клубок сматывать. Бедовый царевич заёрзал, любопытством терзаемый, так что пришлось мне кулаком в лоб ему заехать в целях профилактических.
Человечек меж тем закончил с клубочком, дунул-плюнул на него и в руках у него очутился плащ серебристый, всеми цветами радуги переливающийся.
— Вот те на! — восхитился царевич, тумаков педагогических не разумеющий. — Одежда из ничего сотканная!
Домовой английский тотчас вздрогнул и в нашу сторону покосился подозрительно. К счастью, я сразу поняла им задуманное и приняла меры упредительные. И прежде чем маленькие ножки оторвались от земли, от нас убегаючи, я прошептала слово тайное.
Так и застыл домовой басурманский перед нами аки конь перед отрубями.
— Всё, Ивашка, можешь его допрашивать, — милостиво разрешила я, принимая позу сидячую.
— Ура! — обрадовался царевич и поспешил к человечку пленённому. — Ты откуда такой взялся, маленький? И как плащ умудрился создать из света лунного?
— Отпустите меня, жалкие смертные! — пропищал человечек, глазами вращая. — Не то буду жаловаться я на вас королю своему, в холмах проживающему! У него как раз пир сегодня в холмах тех самых. Меня же на тот пир особливо пригласили.
— Пир… — мечтательно промолвила я, одновременно живот свой поглаживая. — Не отказалась бы я на том пире побывать, половину блюд умять, если не более. Эй, домовой! Что скажешь насчёт того, чтоб нас с собою прихватить, к застолью королевскому пригласить?
— Нельзя людям на пире том присутствовать, — насупился человечек. — И вовсе я не домовой, а брауни!
— Так и мы не люди вовсе, — возразила я. — Я — Бабы Яги дочка, молодец слева — Кощеев сын, а справа и вовсе колдун чёрный. Царевич Иван же, что рядом с тобой сидит… просто царевич. Токмо он всё равно с нами пойдёт. Мы его от любых напастей защитить сумеем.
— Иначе — никак? — зачем-то уточнил домовой заморский, брауни называемый.
— Никак, — подтвердила я. — Поклянись нам клятвой страшной, имя вашего короля холмистого содержащей, что проведёшь нас на пир званый в целости да сохранности!
— Чтоб тебе пусто было, ведьма клятая, — ругнулся человечек. — Ладно, будет тебе клятва. Но если что пойдёт не так — сама виновата будешь. Именем короля всех фейри благого двора клянусь, что проведу тебя и твоих спутников на пир званый, что в холмах проходит. Довольна, бестия хитрая?
— Ещё как! — подтвердила я, заклятие развеивая. — Сейчас разбужу друзей своих верных и… О, Кий, ты уже встал?
— С вами поспишь, — усмехнулся Кий, глаза потирая. — Голубушка, что это ты посреди ночи учудить вздумала?
— Пир нежити местной посетить страсть как хочу, — созналась я. — Вот и проводника для нас туда уже выбила. Ты же пойдёшь со мной?
— Куда я от тебя денусь, глупенькая, — усмехнулся сын Кощеев, на ноги поднимаясь. — Веди в холмы нас, домовой заморской!
— Я — брауни! — оскорблённо пробормотал человечек, направляясь к дверям амбарным.
— Брауни-шмауни, — покачал головой царевич, за ним следуя. — Все вы одно — нежить поганая.
— Хорошо сказано, — раздался за спинами нашими голос Владимиров. — Только вы никого не забыли, случаем?
— Будить не хотели, — покривила душенькой я.
— Ой, не врала бы ты, Яшка, — отмахнулся от моих оправданий Владимир-колдун. — Делиться блюдами заморскими не хотела, как пить дать.
Я насупилась, голову в плечи вжала и к выходу скорёхонько зашагала. Не люблю я потому как догадки разные, от истины недалёкие!..
***
Хоть домовой заморский и дал нам клятву страшную, всё равно время от времени обманывать пытался. То с девами хохочущими на полянке станцевать предлагал, то на свет огоньков блуждающих заманить пытался, а то и вовсе в чащу непроглядную свернуть норовил.
Так что приходилось мне отвешивать ему пинков живительных, для головы прояснительных, дабы он о назначении своём не забывал и куда не надо не сворачивал. Брауни злился, повизгивал, но исправлялся. Впрочем, совсем скорёхонько ум за разум у него опять заходил и всё повторялось вновь.
Сердобольный Иван-царевич пытался было меня урезонить и говаривал что-то о жестокости, но я на его увещевания не реагировала. Чай не первый год в лесу живу, успела понять, как с нежитью обращаться надобно.
Кий же с Владимиром в сторонке держались и в перепалки наши не встревали, терпеливо ожидая, когда их к холму выведут.
— Вот он, холм наш! — зло буркнул брауни заморский, подводя нас к холму небольшому, травами зелёными заросший. — Проходите, чувствуйте себя как дома, тьфу! Или не чувствуйте. Сделка-то моя выполнена, а как внутрь попасть — сами разбирайтесь!
С теми словами человечек злобный открыл вход с себя росточком и внутрь шмыгнул. А проём стал сужаться, так и норовя закрыться.
Просчитался наш горе-проводник, просчитался!
Взмахнули мы с Владимиром руками, слова прошептали и стал проход в размерах увеличиваться, пока с рост человеческий не стал. У домового английского, который всё это время из холма на нас пялился, так челюсть и отвисла.
— Нельзя недооценивать силу колдунов русских! — произнесла я наставительно, и первая в холм тот шмыгнула.
За мной последовал Кий, Ивашка и Владимир. Он же и прикрыл вход, чтоб никто чужой за нами не посмел зайти. Домовой английский, проводником нашим бывший, давно уже сбежал от нас, так что приходилось самим по туннелям подземным пробираться.
Было, впрочем, это несложно, так как пир был шумный и весёлый. Аж до нас звуки долетали. Потому шли мы быстро, уверенно и вскоре достигли цели намеченной: большой, каменной залы, где были девы нарядные и светлые, а господа вежливые и знатные.
Токмо больше чем господа с господарками меня поразил стол: длинный-предлинный, он ломился от яств всяческих. Переглянулись мы с друзьями и, не сговариваясь, за стол тот сели и стали еды себе накладывать не стесняючись. Один только Кий не ел ничего и всё по сторонам поглядывал подозрительно.
«Неголодный, значит», решила я и сосредоточилась на брюхонабивании.
Иван-царевич от меня не отставал и кое в чём даже перегонял. Владимир-колдун тоже чего-то там подъедал, хоть и не так активненько. Веселились, в общем, как могли и чем могли. А потом музыка враз смолкла и обратили девы с господами в нашу сторону лица злобные:
— Люди здесь! Пришла пора их съесть! — тоненько прокричал кто-то.
И обратились девы старухами страшными с клыками длинными, а господа в стариков когтистых соответственно. Так что пришлось нам из-за столов повскакивать да к выходу рвануть скорёхонько.
Кий, словно знавший, что тем всё и кончится, схватился за меч и ввязался в битву неравную, бросив напоследок нам: «Бегите, я их задержу!» Однако ж остаться без Кия мне совсем не хотелось, так что и я колданула маленько, дабы твари мерзкие от нас поотвязывались.
Сама же схватила Кия одной рукой, Ивашку — другой, Владимира-колдуна толкнула перед собой и побежали на поверхность мы, нечистью заморской подгоняемые. Насилу выбрались и сразу в травку — бряк! — с коликами животными. Вслед же доносились слова странные, в пение сливающиеся:
Коль будешь ты волшбу творить,
Заклятья разные мутить.
То сердце в камень обратится,
И век ходить тебе в девицах.
— Почему сразу я? — простонала я, держась за живот и по травке-муравке от безысходности катаючись. — Мы же все ели… Все нарушали! Ох-х, люди добрые, помираю я!
— Это всё от жадности, — вздохнул Кий, присаживаясь рядом и кладя ладонь хладную на лоб мой.
— Надо было раньше сказывать, — вторил Иван-царевич, запуская руку в карман. — Впрочем, для хлеба с колбаской, со стола стащенного, в моём брюхе всегда место отыщет… Батюшки-светы! Что это? Черви…
Ивашка вытащил из кармана хлеб заплесневелый, по которому ползали червячки, жучки и даже паучки. Тут уж меня замутило и, откинув со лба ладонь Киеву, ринулась я за камешек ближайший. Сюда же, не сговариваясь, устремились и други мои сердечные, такие же зелёненькие и измученные.
— Надеюсь, это вас хоть чему-то да научит, — крикнул нам вдогонку Кий.
Однако слова его мудрые очень быстро потонули в звуках непотребных, в очередной раз доказывающих, что головы у нас садовые и сами мы далеко не учёные.
