Сказки духа Асгарда

      «Вот интересно, когда кончишь, сразу после этого так ясно мыслить начинаешь. Идеи хорошие приходят. И сейчас мне пришло в голову, что не надо было торопиться, стоило в благородство поиграть… Но поздно. Что ж, оценим размеры нанесённого ущерба», — и он нежно поднял Сигюн, придерживая за затылок, проникновенно заглянул в глаза — вроде бы она смущалась, но не была слишком шокирована. Поцеловал, ловя на её губах вкус самого себя — она ответила.       «Чудесно. Живая, отвечает», — и он рассыпался в благодарностях, извинениях, комплиментах, восхищённых признаниях. Удовлетворённо вздохнул, когда глаза Сигюн начали затуманиваться: «Всегда пронимает женщин, даже сильнее, чем вино… Плохо только, что я вперёд неё начинаю с ума сходить. Снова. Всё-таки удивительно она на меня действует. Прямолинеен и правдив становлюсь, ужас какой».       И прошептал чистую правду:       — Ты так пахнешь, что я с ума схожу, — повернул её, усадил на полку и сам встал на колени напротив, глядя уже снизу вверх, — прекрасная, ты же немного получала радости от своей красоты, да? Быть красивой женщиной приятно, поверь мне… Позволь, я покажу. Верну тебе удовольствие, — и осторожно попытался раздвинуть сжатые ноги своим бедром, надеясь, что она даст поцеловать себя внизу, и, может быть, удастся притереться и кончить ещё. Между ног снова стояло колом, один раз только растравил желание.       Принцесса заартачилась, судорожно сжимая колени — и Локи поймал себя на том, что со смешками шепчет непристойности, становясь всё настойчивее, и что почти утратил контроль.       «Проклятие, я сейчас снова начну тыкать ей в лицо членом, да что ж такое…», — остановился, тяжело дыша.       Наконец-то услышал, что Сигюн просит, уже когтями впиваясь в плечи:       — Нет, пожалуйста, нет… я люблю тебя, ты нравишься мне…весь, везде, но я не могу. Там было так больно, так ужасно, только не туда, не так!       Остановился:       — Прости, прекрасная, я голову теряю от твоей близости, — и обнял уже почти без похоти, с нежностью, — не бойся, я не буду делать ничего неприятного… если захочешь, то и совсем ничего. Просто побудем вместе, привыкнем друг к другу… вот увидишь, со мной весело и легко.       Потянул её за руку, чтобы встала, успокаивающе говоря:       — У тебя был длинный день, ты наверняка хочешь ополоснуться… давай помогу. Быстро и ловко заплёл её волосы в высокий узел, сколол, достав из воздуха драгоценную заколку.       Смотрел, как она моется, поливая ей из ковша. Принцесса старательно отводила глаза от так и не опустившегося члена, Локи же исподтишка косился на низ её живота, оттенённый рыжеватым пухом. Не удержался и накрыл ладонью, как бабочку, и она затрепетала пойманно, пытаясь сжаться, но он уже отпустил, пьяно шепча:       — Ты там рыженькая, не белая… такая горячая, вовсе не ледяная, какой кажешься. Когда вспоминаю, как был в тебе, начинаю сгорать. Так мечтал о тебе, так соскучился — и почти ничего нельзя; и ты боишься, напугал тебя наш первый раз… Не бойся, больно больше никогда не будет, я подожду, пока ты сможешь и захочешь принять меня… Поцелуй меня сама, потрогай, где хочешь, я весь твой, — и снова одёрнул себя.       «Да что ж он стоит-то так, как будто надеется, что перепадёт что-нибудь! Успокойся уже, девочка и без того трясётся, как заячий хвост!»       Вслух же сказал:       — Ты устала, прекрасная, пойдём в постель. Просто полежим вместе.       Когда в спальне Сигюн сказала, что ей нужна сорочка, со вздохом достал из воздуха и подал. Сигюн посмотрела благодарно и подняла вверх руки, позволяя ему помочь и довольно ёжась под обрушивающейся тканью. Распустила волосы, став похожей на пышное белоснежное облачко. Разобравшись со своей ночной одеждой, искоса стеснительно глянула на мужа:       — Ваше Высочество, разве вам не положено тоже надеть длинную ночную рубашку?       Локи аж подавился:       — Прекрасная, я потакаю твоему целомудрию. Даже сорочку сделал льняную и до пят, без тени разврата, — «а мог бы, да…», — но уж и ты мне позволь быть в натуральном виде. Ложись.       Принцесса, на грани слышимости что-то пробурчав, поднялась по ступеням на королевственное ложе и улеглась. Локи полюбопытствовал:       — Дорогая, я не совсем расслышал, что ты говоришь?       Она вздохнула:       — Непривычно, говорю. У меня всегда узкие кровати были, а эта размером с конское ристалище.       Принц, чувствуя, как неуловимо улучшилось настроение, рассеянно согласился:       — Да, сравнение уместное, — и с непонятным Сигюн энтузиазмом добавил, — и ты даже не представляешь себе, насколько.       Она поёжилась, когда он решительно обнял её и обвил руками и ногами.       — Ну что ты, я же нравлюсь тебе… весь, как говоришь, — в его голосе слышалась улыбка, — смущает, что голый? Прислушайся к себе, тебе же хорошо рядом со мной, ты дичишься — но и хочешь, чтобы я прижался… не надевая на себя лишнего.       Положил руку на маленький, почти незаметный животик:       — Наш малыш — ему хорошо, когда я рядом, ты это чувствуешь? Поверь, для твоей беременности лучше, чтобы мы спали вместе, ребёнок всё чувствует, ему нравится моё дыхание и сердцебиение, — Сигюн, слушая его, медленно розовела от удовольствия.       «Хорошо, она услышала и поняла… значит, и маме скажет. Матушка так переживает, что уж и не смешно».       И сменил тему:       — Так вот, про любовные трактаты, посмотри, какая прелесть, — в его руке оказалась богато изукрашенная небольшая книжица, а рядом с постелью на столике возникла ещё гора, больших и маленьких.       Сигюн распахнула глаза. «Уж полгода в Асгарде, а всё никак к мелким фокусам не привыкнет, чудом воспринимает», — отметил про себя, а всё равно был польщён, как и всегда.       — Смотри, это «Благоуханный сад для духовных наслаждений». С этим трактатом смешная история вышла. Автор, шейх Нефзауи, написал его с единственной целью: опорочить себя, — выдержав паузу, убедившись, что заинтриговал, пояснил, — его хотели судьёй сделать.       Сигюн с любопытством спросила:       — И как, помогло?       Локи был краток:       — Нет.       Подумав, сообщил:       — Прочитавший трактат Великий Визирь сделал его главным судьёй, — и принцесса сочувственно вздохнула.       — Но нам, прекрасная, он подарил чудесный трактат о плотской любви. Ты уже замужняя женщина, тебе не годится сохранять детскую неосведомлённость в этом вопросе, — и, приобняв жену, открыл книгу, певучим голосом прочитав первую фразу:       — «Восхвалим Бога, что поместил величайшее удовольствие мужчин в интимных женских частях и сделал уделом интимных мужских частей приносить величайшую радость женщинам», — и добавил от себя, — я сам переводил с языка харамов, и горжусь, что смог не убить переводом тонкие нюансы оригинала. Эта мелодика текста, этот ритм… так, продолжим.       Сигюн, сначала смущавшаяся, смущаться не переставала и потом, но было видно, что любопытство её разожглось, да и не только оно: Локи подмечал, что, если на описании женских прелестей, волнующих харамов — двойного подбородка («прекрасного, как отпечаток копыта газели в песке пустыни!»), мощного торса, огромной груди и округлого живота Сигюн только усмехалась; потом ритм повествования увлёк её, и на драматичном: «И все эти прелести покоятся на бедрах. А меж них Бог разместил арену для поединка, напоминающую голову льва, если только на ней достаточно плоти. Ее называют эль кесс. О, как много мужчин обрело смерть у входа в нее! И сколько было среди них героев!» она уже заворожённо слушала. Розовые губы приоткрылись, прекрасные глаза затуманились, взволнованное дыхание начало обжигать.       Локи подумал и прикрыл нижнюю часть тела простынкой: «Всё равно её рыженькая львица не готова сейчас подарить мне сладкую смерть, героем стать не выйдет. Что, конечно, жаль… но интерес есть, надо продолжать».       Сам удивился, каким удовольствием оказалось перечитывать трактат вместе с Сигюн. Хищно смотрел, как она розовыми полупрозрачными пальцами перелистывает страницу, желая рассмотреть картинку, как проводит языком между губами — не осознавая, что делает и как действует на него.       «Я развращаю прекраснейшую во вселенной женщину, и это так сладко», — и голова кружилась от тщеславного восторга и желания, но и от ужаса тоже, — «но какова ж она будет, когда войдёт в силу, осознает её… "       И быстро себя утешил: «Ничего, яда хватит на всех».       Хохотал вместе с ней над пассажами вроде:       «Он задавал ей различные вопросы — и между прочим спросил ее, какие качества женщины ценят в мужчине. Лейла отвечала ему: «О мой господин, у них должны быть щеки, как у тебя.» — «А кроме того?» — спросил бен Меруан. Она продолжала: «И волосы, как у тебя. В общем, он должен быть твоей копией, о принц правоверных. Ибо если мужчина не так силен и богат, как ты, ему, конечно же, нечего ждать от женщины».       На эпизоде:       «Зрелый жезл, удовлетворяющий женщину, должен иметь длину, исчисляемую либо — в наибольшем виде — двенадцатью пальцами, или тремя ладонями, либо — в наименьшем виде — шестью пальцами, или полутора ладонями. Мужчина, чей посох меньшего размера, на мой взгляд, удовлетворить женщину не сможет» предложил попробовать смерить, и был доволен, когда принцесса, не впав уж совсем в крайнее смущение, отшутилась, что не слишком понятно, чья должна быть ладонь.       Серьёзно, глядя в глаза, поднёс свою раскрытую ладонь к её, маленькой и розовой, ещё раз удивился невозможной нежности её рук. Не выдержал — и прижал её ладонь к себе — грёбаная простыня уже давно превратилась в палатку. В шатёр одинокого бойца. Сигюн не сопротивлялась, и даже просто рукой сквозь ткань это было очень сладко.       — Пожалуйста, погладь немного, мне так этого хочется, — не выдержал, застонал и начал упрашивать, — погладь ласково, согрей меня, я так голоден… надоело трястись, как замёрзший пёс.       Прижимал её, несильно, чтобы дать возможность выдернуть ладонь, если будет шокирована, но Сигюн не отбирала руку. Он со свистом сквозь зубы втянул воздух, почувствовав, как чуть сжались её пальчики, трогая его через ткань. Очень хотелось скинуть простыню, откинуться на спину и раздвинуть ноги, но он боялся спугнуть, и так и лежал на боку, приобнимая Сигюн, сначала робко позволявшую водить её рукой, потом начавшую действовать смелее. Иногда она останавливалась, начиная просто осторожно и с каким-то кошачьим любопытством трогать его через простынь — мягко, очень бережно, как что-то хрупкое. Нежными пальцами даже сквозь ткань прощупывалась каждая венка, и он любовался смесью любопытства и смущения на её прекрасном лице. Пока мог. В какой-то момент поймал себя на том, что каменеет и закидывает голову, еле дыша; что стоны удовольствия раздирают реальность в тряпки. Испугался, что искажённое страстью лицо может отвратить её, но сделать уже ничего не мог. Она двинула чуть сильнее — и он начал кончать, сжимая её руку своей вокруг члена, вбиваясь туда, с мукой, почти зло шепча:       — Я хочу пачкать белым не простынку, а тебя внутри, сладкая. Чтобы ты хотела меня и стонала подо мной, и позволяла мне… всё.       Полежал, приходя в себя. «Проклятие, снова не удержался. Что ж, надо оценить… ущерб», — и встретился взглядом с Сигюн.       Она смотрела блестящими глазами, розовая, с припухшими губами. Голос стал грудным и немного хрипловатым:       — Мой принц, вы так красивы, когда… — смешалась, но продолжила, — когда делаете это.       Пришедший было разум испарился, перед глазами встала алая муть, и он навалился, осыпая жену поцелуями, тихо рыча:       — Небо, ты возбуждена, ты хочешь меня… сладкая, тебе будет очень хорошо, я удовлетворю тебя, — потянул её сорочку, задирая.       В подол Сигюн вцепилась, как невинная селянка, насилуемая солдатами:       — Нет!!!       Локи, напрягшийся ещё больше, медленно слез, лёг рядом. Полежал, дыша сквозь стиснутые зубы.       — Прекрасная, я только тому рад, что у тебя не три руки. Если бы была третья, ты бы мне ещё и оплеух надавала. А так хорошо: двумя ты удерживала свой бастион и хотя бы меня не побила, — и тихонько засмеялся, слыша, как облегчённо выдохнула жена.       Повернулся, обнял:       — Что ты, прекрасная, не надо бояться, я не буду насильно — и не обижусь на тебя. Ты ни в чём не виновата, просто ты ещё девочка, а я, наверное, сильно напираю. Прости. Расслабься, позволь доставить тебе то же удовольствие, что ты доставляешь мне, — и погладил по бедру, стараясь невзначай приподнять сорочку.       Было успокоившаяся Сигюн с новой силой вцепилась в подол:       — Пожалуйста, нет!       «Вальпургиево семя, что ж опять стоит-то так! Только же кончил! Но она так сладко сопротивляется, что хочется насесть, как сатир на нимфу, войти по рукоять и насиловать всю ночь… не зря ведь боится».       И сказал совершенно противоположное:       — Не бойся, всё, мы просто полежим, — «и ведь верит, наивная…»       Сигюн расслабилась, глядя, как он неторопливо вытирается простынёй и скидывает её на ступени ложа, и спокойно уступила половину своей простынки, подпустив его поближе. Медленно изучая губами розовеющее ушко, он выдохнул:       — Постарайся уснуть, прекрасная, раз уж не хочешь, чтобы я научил тебя… всему хорошему. Тебе нужно спать побольше. Ничего, всему своё время.       Сигюн счастливо вздыхала: ласки парадоксальным образом одновременно возбуждали и заставляли тонуть в розовой пучине сна. Он лукаво спросил, перебирая её волосы, лаская нежный затылок:       — Тебе понравилась… книжка на ночь?       Еще раз вздохнув от полноты чувств, покивала, возясь и устраиваясь поудобнее, вписываясь своим телом в его.       Он тихо, довольно засмеялся:       — Что ж, следующей, думаю, изучим «Нефритовый стебель и хитрый визирь»… или нет, лучше «Золотую борозду и трудолюбивого крестьянина»… и поверь, сладкая, ты не сыщешь крестьянина трудолюбивее, чем я.       Она тоже засмеялась, сонно пробормотав:       — И визиря хитрее.       — И стебля нефритовее, прекрасная, — голос его растекался патокой.       Сигюн вдруг встрепенулась:       — Ваше Высочество, моё платье! Свадебное! Его надо…       — Я понял, понял. Я прикажу, чтобы его почистили и сохранили. Спи, жена, не надо беспокоиться.