Сказки духа Асгарда

Розовый каблук застрял между камнями на крыше Мервин Пика. Сигюн, слушая прочувствованную речь о его создании, тихонько подёргивала ногой, но проклятый каблук не вытаскивался. Локи говорил-говорил, а потом, досадливо вздохнув, нагнулся и выдрал каблук из щели.  — Осторожнее, прошу вас, ваше высочество. Я хочу сохранить их на память о нашей свадьбе.  — Прекрасная, на память о нашей свадьбе у тебя буду я, нет? — мягко поддразнил он её.  — Ах, ваше высочество, я помню, как совсем маленькой спросила у матери, где её свадебное платье. Хотела полюбоваться и померить, и была жестоко разочарована, когда выяснилось, что его не сохранили. Я всё сохраню: и платье, и туфельки, и, когда наша дочь спросит… Она осеклась, потому что принц нагнулся, бережно снял туфли — и от души зашвырнул их в ледяные чёрные волны, бьющиеся о подножие замка. Мрачно прокомментировал:  — Ты родишь мне сына. — «И я верю, что он не захочет мерить этот розовый ужас». Она только удивлённо вздохнула и посмотрела непонимающе, да заподжимала ступни, тут же начавшие мёрзнуть на промороженных камнях.  — Тебе надо погреться, твоё высочество, пойдём в сауну, — и, не дожидаясь согласия, подхватил её на руки. Пробормотала, обнимая:  — Мне нельзя в слишком горячую…  — Знаю. Будет тепловато, как любят ваши ванахеймские выпивохи: чтобы засесть на весь день и надираться — да всё ж потеплее, чем здесь. Не бойся, я не наврежу тебе. Расслабься, — в голосе принца начинали проскальзывать томные, бархатистые нотки, и от понимания, что в скором времени от неё ожидается, Сигюн скорее напряглась, чем расслабилась. Но, похоже, принца заводило и это, во всяком случае, до обещанной сауны не донёс, остановился в коридоре и припёр её к стене:  — Не могу, весь день думал об этом… и предыдущие полгода, — и расстегнул на розовом платье пуговку у горла. Внимательно заглянул в ставшие огромными серьёзные глаза, сочувственно поинтересовался:  — Что, хочется дать пощёчину? Сигюн смутилась. Это было первым движением, но руку она удержала.  — А нельзя. Всё же законный муж, да? — он медленно расстегнул вторую пуговку. Она терпела. Пуговок, малюсеньких, обтянутых тем же розовым шёлком, оказалось двенадцать. Оставшиеся он расстегивал молча, никуда не спеша, и рисовал пальцами в открывающемся декольте затейливые фигуры. Пожалел, что пуговки закончились под грудью, а не шли дальше. Хрипло сказал:  — Ты так красиво краснеешь, — и раздвинул ткань. Очарованно выдохнул: — Светло-коралловые, маленькие… С сопереживанием, с жалостью обратился к тому, на что глядел:  — А помялись-то как… Нельзя же такую нежность кирасами этими вашими приминать. Затаил дыхание, провёл пальцем по смятому, по коралловому, по нежному — и прихватил покрепче. Сигюн, до того державшаяся, пискнула, дёрнулась и всё-таки попыталась его приложить, но рука её была перехвачена.  — Ну что ты, что ты… позволь погладить тебя… какие они красивые, и всё враньё, что в руку не вмещаются, смотри, — и Сигюн, потрясённо опустив глаза, увидела, как красивая рука, смуглая на фоне сияющей белизны кожи, никогда не видевшей солнца, охватывает полукружие груди, как длинные пальцы слегка сжимаются и ласкают её. Сигюн прекрасно помнила, что говорила про оскорбления, услышанные от Тенолы, один раз, и в компании госпожи Бартоли. Что-де грудь только то, что помещается в руку, а если больше, то это уже вымя. Неприличность тогдашнего положения полностью осозналась вот только что. Смущение полностью дезориентировало и закружило голову, и она позволяла всё. Локи же и смутить хотел, и напомнить, как они близки, с его точки зрения. И не так давно попалась ему на глаза книжка эротических новелл из Ванахейма. И там стандартно у привлекательных героинь была крохотная девическая грудь, которую сравнивали с парой белых голубков, с розами и с прочим прекрасным. У непривлекательных же была огромной, и устойчиво сравнивалась с парой навозных корзин. Кстати, братец, которому он подпихнул книжку, почитал с интересом, но очень плевался от подобных сравнений и нелестно отзывался о тамошних канонах красоты. Локи же нравилось и то, и это, и много что. Подозревая, что Сигюн может переживать о своём, так сказать, неаристократическом сложении, принц хотел, чтобы она видела, что нравится ему вся. А переживает пусть с другими. Не поленился устроить так, чтобы она увидела Тора с этой книжкой. И внимание обратил, и пошутил уместно, и всячески изнамекался, что наверняка отдельные части принцессы Тора могут шокировать, и он это, конечно как воспитанный аристократ, скрывает, но скользящие, как-бы-случайные взгляды — следствие как раз шока. Так, на всякий случай. Не лишнее, пусть стесняется себя при братце. Поймав себя на том, что ещё немного, и завалит невесту (уже жену!) прямо тут, и что она укоряюще бормочет что-то про благословенную тьму супружеского ложа — что она-де готова поддаться его желаниям, как и подобает супруге, но здесь совсем невместно, шепнул:  — Прости, прекрасная, увлёкся. Не с того начал. Кинув последний жадный взгляд на распущенное декольте, рассеянно щёлкнул пальцами — и пуговки застегнулись сами. Пока Сигюн переваривала фокус, поцеловал её в запястье, туда, где венки и самая нежная кожа — и для его слуха, который был тоньше упыриного, эта сладкая кровь сейчас грохотала и пела. Поднялся повыше, к нежному месту за ушком, и, когда она удивлённо замерла, застонав, понял, что не смог даже насилием полностью оглушить в ней женщину, и что она будет извиваться под ним, и стонать его имя, и что прекраснейшая в обозримой вселенной дева и темперамент имеет под стать красоте. Обрадовался и ужаснулся. Пробормотав:  — Начать, я думаю, стоит с поцелуев, — впился в её приоткрытый рот своим. Принцесса трепыхнулась и сдалась. Запустила руки в его волосы и прижалась теснее. То, что она наконец позволила это сделать, заводило до тупой боли в штанах. Локи рыкнул, прикусил её за губу и провёл кончиком языка по нёбу. По тому, как она охнула, понял, что и не целовал её никто. «Первый, первый…» — и остро пожалел, что нельзя отпустить себя, надо помнить о её беременности. — «Да что ж такое, когда ж можно-то будет… Нет, не могу…» И, отпустив принцессу, предложил ей руку и двинулся в сторону бань. Дал ей время подышать, успокоиться и завёл куртуазный разговор. Индифферентно поинтересовался:  — Принцесса, вы начитанны. Насколько далеко это простирается? Вы читали «Лестницу любви»? Сигюн снова слегка покраснела и отрицательно покачала головой. «По крайней мере, знает об этом трактате, раз краснеет». Вслух же сказал:  — Зря. Великолепная вещь. В моей библиотеке есть экземпляр. Прекрасные стихи, тончайшие миниатюры… — «и всякие увлекательные непристойности», — считаю, образование не может быть полным без знакомства с этим раритетом. Но ладно. Тогда, возможно, «Восхитительные рассуждения Чистой Девы»? «Наука любви»? «Благоуханный сад для духовных наслаждений»? Там, кстати, тоже стихов хватает… автор был весьма… одухотворён, — и засмеялся тихонько, глядя на смущение Сигюн, — признайтесь, что-то, да читали? Она кивнула, не в силах говорить. «Мда, всё-таки батюшка её был возмутительно небрежен!» Самым ласковым голосом, боясь спугнуть, осторожно спросил:  — Стало быть, знаете, что есть иные способы любви, кроме традиционного? — по молчанию понял, что да, и что есть, стало быть, шанс, что она не будет слишком шокирована его притязаниями. Сжал её руку и ускорил шаги. В предбаннике поймал себя на том, что непристойно торопится, сдирая с себя свадебное тряпьё, и что Сигюн всё-таки напугана. Потянулся успокоить — она слегка сжалась. Не выдержал:  — Ты моя жена, и я хочу только немного удовольствия, — сам удивился горечи, которую почувствовал, но лицо Сигюн дрогнуло, и он надавил ещё, — неужели это так страшно? Может, ты правда желаешь, чтобы я оставил тебя, как велела матушка? Осёкся, подумав, что постоянно перескакивает с «вы» на «ты» и обратно, чего ранее не случалось — что делать с этим плебейством? Решил, что ничего не надо: плебей, в сущности, и есть. Сигюн ему нравится, вот и лезет… всякое. Может, это так смущает её? И был поражён, как вдруг изменилось её лицо: испуганное девичье исчезло, заменившись скульптурной холодностью и и презрением — нет, не к нему, а к миру. Голос стал глубоким и прохладным:  — Ваше Высочество, вы знали, что до того, как кинуть меня на выбор, простите, сосватать с любым из асгардских принцев, меня прочили в жёны королю Скагеррака? Вижу, знали. А знали, что он был слюнявой развалиной? Отвисшая нижняя губа, обрюзгшее лицо, припадки… все прелести старой королевской крови Скагеррак. Хотела умолять отца отменить помолвку — и не смела. Спасло меня то, что в Скагерраке случился переворот, жениха убили, а меня еле успели вывезти, — и остановила Локи, пытавшегося что-то сказать, властным движением руки, — молчи, молчи… А до скагерракского короля разговаривали с ярлом Фальстерских островов. По описаниям старым, толстым, годящимся мне в деды… принцесса это товар, он не должен залежаться, и продать надо выгодно. Странно, что на вершине мира, в Асгарде, к вам, принцам, иное отношение… Локи старался держать лицо, не зная, какой реакции она ждёт. Сигюн нежно, каким-то потерянным взглядом, посмотрела ему в глаза; зрачки её бегали:  — И вот ты… мальчик. Красивый, нежный… «О, она тоже с «вы» на «ты» перескакивает. И не боится. Ну и хорошо». Тысячелетний мальчик на всякий случай тут же посмотрел щенячьими глазами и дрогнул бровями, изображая уязвимость. Принцесса, еле заметно усмехнувшись, закончила:  — Я сделаю всё, что ты хочешь. У меня нет опыта, кроме вычитанного в книгах, но я не ужаснусь с тобой ничему.  — Ты сможешь сама раздеться? — голос срывался, подводя его, и он боялся, как бы не подвело и всё остальное, а нужно было сдерживаться, и он не хотел сам раздевать Сигюн.  — Да, мой принц.  — Раздевайся и приходи ко мне, — он сорвал оставшуюся одежду и, не глядя, смотрит ли она на него, вошёл в сауну, слегка согнувшись в низковатой дверце. Сауна была сотворена по точному подобию любимой ванахеймцами «banho de banheira». Не слишком просторная; широкие полки из светлых свежевытесанных досок ступенями поднимались к потолку. Пламя еле тлело под каменкой, так что да, было тепло, но не жарко. Рядом стояла бочка с душистым травяным настоем; на боку висел медный ковш для поддавания пара. Локи раздумчиво посмотрел на ковш. Набрал воды и начал тщательно мыть член. Плескал на него водой, водил кулаком по стволу, сдвигал крайнюю плоть, обнажая головку. Готовя его для близости. Дверь скрипнула, поддаваясь напору, и согнувшаяся Сигюн ступила босой ногой на доски пола. Волосы, стекающие белым водопадом до щиколоток, скрывали её тело; разглядев, что делает Локи, она замерла и уставилась, как будто чёрта увидела. Он неторопливо домылся и сел. Бесстыдно раздвинул колени и с ленивой насмешкой протянул:  — Мои глаза выше, дорогая, — опёрся руками на полку и раздвинул ноги ещё шире, слегка выгибаясь, демонстрируя себя. Смотрела дорогая, понятное дело, не в глаза. Услышав насмешку, посмотрела уже в них.  — Ух ты, так даже ещё неприличней, да? — голос Локи был полон восторга. — Судя по тому немногому, что видно из-за твоей гривы, ты покраснела ВСЯ. И попросил:  — Убери волосы, позволь посмотреть на себя. Она закинула руки, откидывая гриву на спину — и отвернулась, прикрыв глаза. Услышала его тяжёлое дыхание и не выдержала, взглянула: он смотрел так, как будто не видел ничего в жизни прекраснее, и сразу стало легче. Он тихо, почти без голоса позвал:  — Иди, иди сюда, возлюбленная… ты прекраснейшая из женщин. Губы твои, как лепестки роз — наслаждение смотреть на них. Шея твоя пряма и стройна, как башня, и тысяча щитов поверженных военачальников висит на ней — и свой щит вешаю я на твою башню… Она узнала древние стихи и продолжила:  — О, говори, говори ещё… речи твои волнуют меня.  — Стан твой похож на пальму, а груди на гроздья виноградные. Бёдра твои, как драгоценная ваза.  Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко под языком твоим… О, иди скорее ко мне. Она сделала несколько шагов, и он, взяв её за кисть, подтянул поближе, чтобы встала между ногами; приобнял, понуждая опуститься на колени. Надавил слегка на нижнюю губу, приоткрывая её рот двумя пальцами, и тихо попросил:  — Ну… поцелуй меня там. Я мечтал об этом, — опустил руку ей на затылок и мягко, но настойчиво потянул вниз, опуская всё ниже и ниже, ласково массируя шею. — У тебя такие нежные губы, прекрасная. Прошу тебя, умоляю. Она прикоснулась губами, и он застыл, желая удержать момент — вот, его рука запуталась в льняных волосах, и эти розовые губы покорно целуют его куда хотелось. Она не отказывала, и сначала он, постанывая, просто смотрел, как она целует его и медленно впускает в рот. Потом понял, что она не представляет, что делать дальше, и стал осторожно направлять и показывать, как двигаться. Иногда надавливал слишком сильно, и она давилась, и тогда он отпускал, позволяя ей не брать слишком глубоко и просто вылизывать горячую плоть по краям. Этого казалось мало, и он снова прижимал её к себе, каменея и с трудом дыша, пытаясь удержать себя, но долго держаться не смог. Сдавленно сказал:  — Пожалуйста, не останавливайся, мне сейчас будет очень хорошо. И проглоти, если сможешь. Ухватил её за волосы, задвигался, низко рыча и стремясь загнать себя поглубже — и захрипел, изливая свой восторг в её рот.