Сияние

Ей снилась птица. Во сне Момо стало очень жарко, словно ее сжег огонь взрыва девушки-штернриттера. Но если взрыв — то это жар снаружи, подумала Хинамори со странным равнодушием, а ее обжигало изнутри. И она видела это — видела пожарище до самого неба, видела языки беспощадного пламени, видела, как земля обугливается до черноты, как все, что ее окружает, обращается в пепел. Везде — пепел, зола, огонь — а она, Момо, посреди всего этого — невредима. Этот огонь не причиняет ей вреда. Потому что этот огонь — часть ее самой. В небо взметнулись пламенные крылья. Раздался громкий и пронзительный птичий крик, напоминающий крик чайки, удивительно знакомый. Момо стояла, замерев, и огонь лизал кончики пальцев на ее опущенных руках, колени и даже бедра, но боли не было. Только жар. Птица опустилась напротив Хинамори и взглянула ей в глаза. Глаза птицы были такими же невероятно знакомыми, как и ее крик, родными, но кому же они могли принадлежать? Кому-то близкому и дорогому, вот только кому? Широ? Нет, у Широ бирюзовые глаза, льдистые и холодные. А эти — теплые, темные, оттенка спелых вишен. У кого из тех, кого она любит, такие глаза?.. Кира? Нет. Ренджи? Тоже нет. Айзен?.. Вот уж точно нет! А кто же тогда? Возможно, огромной, в два раза больше Момо, и пылающей птицы стоило бояться, но Хинамори бесстрашно протянула к ней руку и провела кончиками пальцев по раскаленному докрасна клюву. Она ожидала боли, но не почувствовала ничего неприятного — только тепло, нежное и согревающее. Птица доверчиво заклокотала, и… поластилась к ладони Момо, словно котенок. Маленький и ласковый зверек. Она была такой сильной, она могла разрушить все вокруг, она уже почти все разрушила, но при этом птица была такой нежной и доброй — Момо интуитивно ощущала ее доброту. Она была уверена, что птица не причинит ей вреда. Только не ей. Кому угодно, но не ей. «Назови мое имя», — услышала Момо у себя в голове. Это было похоже на птичий крик и треск пламени одновременно, но звуки непостижимым образом складывались в слова, четкие и разборчивые. Имя… Имя птицы? Это феникс, вдруг поняла Момо. Не просто птица. Легендарная огненная птица-феникс, что умирает, сгорая в собственном пламени, и снова возрождается из пепла. Какое же у нее может быть имя?.. Птица терпеливо ждала, глядя на Хинамори глаза в глаза. Спокойно ждала, пока Момо отчаянно пыталась вспомнить, как ее зовут, но, как она ни напрягала память, у нее ничего не получалось. Она знала ее имя, точно знала, наизусть, как свое собственное, но оно не попадалось ей, ускользало, не желало проявляться в сознании… Как же… Как… Что-то, связанное со… Сливами? Какая ерунда, Момо не нравятся сливы, она терпеть их не может! Хинамори еще раз рассеянно погладила птицу по клюву. Сощурилась, вдруг подумав, что столь яркое пламя должно резать ей глаза, но поняла, что не только жар огня не вредит ей, но и сияние — тоже. Глаза не болят, не хочется жмуриться, хотя свет затмевает даже солнце, стоящее высоко в небе. «Вспомни меня, — птица склонила голову, словно в просьбе. — Ты должна вспомнить меня. Я спасала тебе жизнь раньше, спасу и сейчас. Я не дам тебе умереть. Я не позволю тебе умереть, потому что я умру вместе с тобой. Давай же, Момо, вспомни!» — почти умоляла ее птица. Хинамори закрыла глаза, но пламя не исчезло — просто дневное небо стало ночным. Она спасала ей жизнь… Момо могла умереть, это правда. Ее уже дважды могли убить. Оба раза это была вина Айзена. И тогда Момо тонула в зыбкой трясине, погружалась во мрачную бездну, уходила на темное дно — падала, падала и падала, пока не увидела среди тьмы яркий огонек. Она неосознанно потянулась к нему, как мотылек бездумно летит на свет, но в отличие от беспечного мотылька, не погибла — ее руку поймала чужая рука. Девушка в кимоно с бубенчиками в длинных каштановых волосах и с доброй улыбкой. Она вся была окутана пламенем, она горела — но не сгорала, а светила. Ее рука не обжигала, но согревала. И Момо всей душой устремилась к ней, всем своим существом, и вдруг тьма исчезла. Вместо тьмы был сад, где росли персиковые и сливовые деревья, цветущие пышным цветом и одновременно усыпанные спелыми плодами. Момо оказалась в беседке посреди сада, и спрятала лицо на коленях огненной девы, а та гладила ее по волосам и говорила что-то ободряющее. Говорила то же самое, что сейчас говорила птица. Тем же голосом. Осознание пришло в один миг. Как она могла не догадаться раньше? Это же очевидно! Огонь. Феникс. Сливы. Девушка, что спасла ее уже не единожды… Момо широко распахнула глаза — все снова обратилось в день — и на выдохе произнесла, твердо и уверенно: — Тобиуме! Ты — Тобиуме! — Верно, моя милая, — птицы не умеют улыбаться, но Момо готова была поклясться, что феникс улыбнулась. — А теперь — вернись, Момо. Ты спасена. Вернись, и… спаси остальных. Теперь ты можешь. Теперь ты знаешь, как. Хинамори улыбнулась фениксу в ответ — она и правда знала. Знала, и была безумно благодарна Тобиуме за своевременную поддержку. Шинигами стараются овладеть этой силой так долго, годами стремятся к цели, достигают ее потом и кровью, не щадя себя, а ей все далось так легко и просто — потому что Тобиуме решила пойти своей хозяйке навстречу. Она хотела спасти ее, и себя тоже — они — части одной души. Родились вместе, живут вместе, и умрут вместе. Хинамори поклонилась огненной птице в знак благодарности, приложила ладонь к сердцу. — Да, знаю. Теперь — знаю. Спасибо, Тобиуме. Она смотрела на птицу и видела одновременно феникса и девушку. Они сливались в одно, они были одним. И обе они отвечали Момо взглядом, полным любви и веры.

***

Хинамори очнулась уже в реальности, посреди поля боя. До этого она лежала без сознания, и чья-то сильная рука накрывала ее, спасая от взрыва, что мог убить лейтенанта. Комамура-тайчо, вспомнила Момо. Неизвестно, как, но он принял человеческий облик и пришел сражаться против Яхве, вовремя оказавшись рядом с ней и капитаном Хирако, в последний момент закрыв собой Хинамори, когда Бамбиетта атаковала их. Момо прислушалась к реяцу Комамуры. Она пахла мокрой шерстью, преданностью и дубовыми листьями. Слабая реяцу, угасающая — реяцу не просто раненого, а умирающего. Реяцу Хирако-тайчо Момо не чувствовала вообще. Она выскользнула из-под руки Комамуры, и тут увидела ее — квинси. Бамбиетта Бастербайн. Она скалилась, уверенная в своей победе, но при виде поднимающейся на ноги Хинамори досадливо скривилась. — Жива, мелочь? Как интересно. Капитаны сдохли, а ты — нет, и даже можешь стоять! Но не переживай, это ненадолго. Скоро умрешь и ты. — Нет, — спокойно возразила Хинамори. — Я не умру. — Да ладно? — приподняла бровь Бамбиетта. — Мне нравится твоя уверенность, мелочь. Жаль, что ты быстро умрешь, потому что слова твои ничего не стоят. Момо сжала в ладони рукоять Тобиуме. Гарда потеплела, и Хинамори поняла — это знак. Тобиуме предупреждает ее о готовности. Она готова. — Почему же мои слова ничего не стоят? — почти весело спросила Момо. И, больше не продолжая, резко вскинула меч, указав кончиком лезвия в сторону квинси: — Банкай. Да, вот он — ее банкай. Ее сила. Ее огонь, что всегда пылал внутри, а теперь бился и рвался наружу, и размеры его были столь велики, что, как и в видении Момо, пламя поглотило все обозримое ею пространство. Это был особый огонь. Сил ему добавляли частицы реяцу Хинамори. Бамбиетта, не ожидавшая от слабой на вид девушки-лейтенанта такой атаки, превратилась в столб пламени. Момо вдруг испугалась, что огонь может навредить и капитанам, но вовремя поняла, что может сосредоточить его лишь на враге. Сдвинула брови — и Бамбиетта болезненно и хрипло закричала, упав на землю. Мертва. Момо не нужно было это проверять — ее реяцу исчезло. Момо впервые убила своего противника. Убила, а не умерла сама. Это ощущение собственной силы и мощи пьянило ее, окрыляло и возвышало. А еще окрыляло понимание — она владеет банкаем. Теперь и она тоже. А ведь Момо так редко тренировалась непосредственно с занпакто, все время уделяя лишь кидо! И все равно Тобиуме даровала ей банкай… И она победила. Они вместе победили! Момо хотелось расцеловать свой меч, прижать его к груди, как самого близкого человека или ребенка, но… Не было времени. Все еще шла война. Вокруг Хинамори раскинулось пепелище — как и в ее видении, черная от гари земля, пепел и дым. Огонь погас, когда она отозвала банкай. Теперь стоило заняться ранеными, и Момо снова прислушалась к реяцу поблизости. Капитан Комамура был в порядке — в относительном порядке. Его духовная сила была слабой, но стабильной. С такими ровными колебаниями реяцу незачем переживать за жизнь шинигами, и насчет Комамуры Момо могла быть пока что спокойна — до прибытия медиков. А вот капитан Хирако… Он лежал чуть поодаль, раскинув руки, как тряпичная кукла, отброшенная в сторону капризным ребенком. Момо шагнула к нему, и каждый шаг давался ей с большим трудом, как будто на ее ногах висел тяжелый груз. Но Хинамори шла, упрямо закусив губу и сжимая руки в кулаки так, что ногти впивались в ладони. Шаг. Еще один. Еще. Нельзя думать о плохом, нельзя даже мысленно допускать, что Хирако-тайчо мог… Момо ощутила противно-железистый привкус крови во рту. Нет, ее капитан ведь такой сильный! Он сильнее нее, и раз даже она выжила, то он тем более должен… Хинамори опустилась на колени рядом с лежащим и взяла его за запястье, проверяя пульс. Она отказывалась верить в очевидное — полное отсутствие колебаний реяцу. И, когда ее пальцы коснулись руки Хирако — она поняла, что это конец. Не потому, что не было пульса. Потому что тело рассыпалось на частицы рейши — сначала медленно, а потом — потом Хирако разлетелся на миллион осколков, сверкающих голубоватым светом посреди пепла. Мгновенно. Резко. Внезапно. Момо не успела ничего сделать, не успела даже вскрикнуть. Ее пальцы схватили пустоту. Она сидела на обугленной земле, а вокруг нее кружился вихрь того, что осталось от ее капитана. — Нет, — прошептала Хинамори. — Нет! Это уже было. Эту боль она уже чувствовала — но ярче и сильнее. Увидев якобы мертвое тело Айзена, Момо буквально сошла с ума, настолько, что потеряла над собой контроль и напала даже на лучшего друга. Тогда ее мир рухнул в одночасье, как карточный домик на ветру. А сейчас она переживала то же самое — потерю капитана — и не было той разрывающей душу, безысходной боли. Было скорее непонимание и отрицание, отказ верить в произошедшее — Хирако-тайчо погиб? Как это — она жива, а шинигами раз в десять сильнее нее — мертв? — Х-хинамори, — Момо услышала тихий шепот. Она подняла глаза от земли и увидела, что Комамура приподнимается на локте и зовет ее. Вскочив, лейтенант бросилась к нему, опускаясь рядом. Хирако-тайчо она не смогла спасти — а Комамуру-тайчо спасет! Обязательно! Воздев над ним руки, Хинамори активировала кайдо. Целительный голубой свет окутал тело вновь обессилевшего капитана, что пока что был в обличье человека, но уже начинал обращаться в волка. — Ты ему не поможешь, — услышала Момо слегка недовольный и бесконечно уставший голос. Новая реяцу пахла медом, опасностью и кровью. Сой Фонг присела на землю рядом с Момо, и ее острое и всегда злое лицо отражало скорее печаль, чем обычное раздражение. — Я ощутила всплеск духовной силы, — объяснила Фонг. — От тебя такого не ожидала. Хороший банкай, сильный. Огненный. Вот только слишком опасный. Потеряешь контроль — убьешь союзника. И… кхм, много разрушений, — Сой обвела пепелище красноречивым взглядом. Момо виновато потупилась. Об этом она и не подумала. Было бы лучше направить огненную струю непосредственно во врага, как она делала в шикае, используя файерболы, но для этого нужно выработать контроль. Хинамори и так стоило приложить усилия, чтобы не сжечь вместе с Бамбиеттой Комамуру и Хирако. — Спасибо, Фонг-тайчо, — проговорила Момо. — А почему я не помогу Комамуре-тайчо? — Потому что ради обращения в человека он отдал свое сердце, — судя по тону капитана Второго отряда, поступок Комамуры она не одобряла. — И ты можешь спасти ему жизнь, да, но… Не человечность. Он обратится в волка. Навсегда. — Но жизнь спасу? — уточнила Хинамори, упрямо сдвинув брови. — Спасешь, — устало подтвердила Сой. Они молча сидели рядом. Война вокруг переместилась куда-то вперед, взрывы и шум битвы доносились издалека. На горизонте пылали вспышки реяцу то шинигами, то квинси, а то и арранкаров. Момо упорно лечила раны Комамуры, а Сой просто обхватила руками обнаженные плечи и смотрела вдаль. С того момента, как Айзен ранил Хинамори, Сой Фонг начала проявлять к лейтенанту Пятого отряда дружеское участие. Она видела в Момо себя — ее собственный мир тоже однажды так разрушила Йоруичи, и поэтому Сой решила взять своеобразное шефство над Момо, хотя вряд ли была способна на теплое отношение к кому-либо. Но Хинамори была такой доброй и сострадательной, что даже жестокая и черствая душа Фонг согревалась в ее обществе. Но Сой Фонг совершенно не умела утешать, и потому молчала, хотя прекрасно понимала, что произошло. Реяцу Хирако исчезло, ну ясно же, почему. Момо же тоже не спешила ничего говорить. Ей казалось, что если она озвучит это, если облечет смерть своего капитана в слова, то тогда это станет всамделишным, реальным и необратимым. Но сказать нужно. Все равно придется, все равно все узнают, когда недосчитаются одного из первых офицеров… Скольких еще не будет среди общего строя? Реяцу Широ тоже пропадала, и только недавно появилась снова… Реяцу Кучики Бьякуи — точно так же… И Укитаке Джууширо… Если Широ и Кучики-тайчо Хинамори ощущала до сих пор, то Укитаке-тайчо — уже нет. И Унохану-тайчо тоже… Эта война оказалась гораздо кровопролитнее, чем война с Айзеном. — Хинамори-фукутайчо! Ох, Фонг-тайчо! — как только Момо открыла рот, чтобы через силу, но произнести то самое, что так ее терзало, на пепелище появился офицер из Пятого отряда, судя по нашивке на форменном шихакушо. Лейтенанту пришлось напрячь память, чтобы вспомнить его имя. Кажется, из новичков, рядовой, лишь недавно принятый в Готей-13. Аракава… Нет, не так, Акутагава Казума… да, точно, его зовут именно так. Что он тут делает? Нет, вопрос другой — как он вообще выжил? Квинси же все разрушили, погибли сотни, может, тысячи людей, и в этой мясорубке выжил обычный новенький рядовой? — Почему ты здесь? — резко спросила Момо. Казума смущенно покраснел, отчего Хинамори рассердилась — не время мямлить! — Я искал вас, Хинамори-фукутайчо! — выпалил парень, становясь по стойке смирно. — Увидел взрыв там, где была ваша реяцу, и… — Моя реяцу? — удивилась Момо. Обычно рядовым недоступно такое тонкое чутье. Нет, конечно, они могут и чувствовать, и различать чужие духовные силы, но не в таком же огромном скоплении множества реяцу! А Казума вычислил именно ее, хотя рядом с ней были и сейчас находятся два капитана и штерн-риттер, чьи реяцу сильнее. Для этого нужен особый талант. — Да, ваша… И вы… Здесь, — Казума потер затылок. Его волосы, которые он обычно носил собранными в короткий хвост, теперь растрепались, из-за чего он мог бы быть похож на девушку, но нет — черты лица рядового не были женственными, хотя и выглядел он достаточно юным. — Ладно, — Сой поднялась на ноги, отряхивая форму от золы и пепла. — Я должна быть там. Конец близок! — угрожающе проронила она перед тем, как исчезнуть в своем стремительном шунпо. Ее слова ножом полоснули по сердцу Момо. Конец близок… Чей конец? Конец Обществу Душ? Конец Готею-13? Конец им всем?.. Комамура менялся все сильнее. Его лицо уже снова стало волчьей мордой. Момо старалась не смотреть на него, и так зная, что от вида преображений тела ее будут еще долго преследовать кошмары — если повезет и она выживет. — Хинамори-фукутайчо, хватит, Комамура-тайчо здоров, — присев рядом с лейтенантом на колени, Казума робко тронул ее за руку. — Вы зря тратите силы. — Здоров… — повторила Момо, отводя ладони от лежащего на земле полуволка, получеловека. Внимательно посмотрев на Казуму, она спросила: — Как ты это понял? Как ты меня нашел? Как ты, черт возьми, выжил? Казума опять покраснел и виновато объяснил, словно прося прощения за свое выживание: — Бакудо прикрылся… И вас сразу побежал искать… Это не сложно, если только на одной реяцу сосредоточиться. И вообще… В Академии говорили, что у меня… способности. — Ага, — повторила Момо. — Способности. Хорошие способности. В памяти всплыли ее занятия с новичками по кидо, всплыло и воспоминание о том, как Акутагава легко поразил цель Шаккахо — хмурился с серьезным видом, пока произносил заклинание, кусал губы, и ужасно напоминал Момо кого-то давно забытого, кого-то, кого она очень близко и хорошо знала, кого-то, кого больше нет. И она сама, лично сказала тогда Акутагаве, что у него есть способности. Кивнула ему благосклонно, как настоящий учитель, и в ту секунду тоже напомнила себе человека, которого нет и не было никогда. Как глупо. Как глупо, что она сидит здесь и говорит о такой ерунде, когда война, когда помощь Хинамори может понадобиться Готею! Раньше от нее было мало проку, но теперь она может быть полезной, может и должна! Момо вскочила и пошатнулась от чересчур резкого движения — все же она потратила много сил. Голова закружилась. Чьи-то неожиданно сильные руки поддержали ее за плечи, кто-то помог ей устоять на ногах и прижал к своей груди — конечно, только чтобы не дать лейтенанту упасть. Момо вдохнула чужой запах — дождя, жасмина и старых книг. Спустя мгновение она поняла, что это не запах, а реяцу. Казума обнимал Хинамори, также украдкой вдыхая аромат ее волос. — Не уходите туда, Хинамори-фукутайчо, — попросил он. — Прошу вас. Не уходите. Там опасно, все сражаются… — Я тоже могу сражаться, — пробормотала Момо, и лишь потом вспомнила, что ее обнимает рядовой. Обычный рядовой. Не ее друг, не кто-то, кого она знает достаточно близко, а только лишь человек из ее отряда, и он не имеет никакого права говорить о лейтенанте в таком тоне! — Акутагава, что вы себе позволяете? Я не ребенок! Я старше вас по званию! У меня… Я овладела банкаем! Я должна быть там же, где и все! Там — мои друзья! Там… Там весь Готей! Она хотела оттолкнуть Казуму, накричать на него, сорвать всю свою накопившуюся от безысходности злость на бедном парне, некстати попавшемся под горячую руку, но тут их с Акутагавой накрыло вспышкой чрезвычайно мощной духовной силы — такой знакомой, такой родной, такой ненавистной. Момо коротко вскрикнула, цепляясь за плечи Казумы. Акутагава не удержался на ногах и рухнул на колени, и, так как он обнимал Хинамори, то и она упала, хотя могла стоять. — Айзен, — прошептала Момо. — Там… Там Айзен. Учитель. Наставник. Капитан. Предатель. Убийца. Он что — принял сторону квинси? Что ж, это было вполне ожидаемо. Тогда — точно конец всему. Может, даже всему миру — всем мирам. Генсею, Уэко Мундо, Обществу Душ… Казума тяжело дышал. Сила реяцу Айзена не позволяла ему даже подняться с земли, но он упрямо не выпускал из рук Момо, и ей было больно от того, как его пальцы сжимали ее плечи, впиваясь в тело, но эта боль была такой незначительной на фоне всего вокруг, что лейтенант не обращала на нее внимания. — Акутагава? — заволновалась Момо, поворачиваясь так, чтобы видеть его лицо. Он был белее мела, губы посинели, глаза заволокла пелена — ну конечно, куда рядовому соваться туда, где сражается так много сильных существ рангом намного выше! Те слабые шинигами, что выжили после первой атаки квинси, по приказу старших офицеров были отправлены в укрытие, им не было смысла драться, иначе это был бы не бой, а убийство. Служащие Готей-13 не должны были стать пушечным мясом. «А он тут потому, что искал меня, — подумала Момо. — Только поэтому». — Акутагава! — Хинамори потрясла парня за плечи, легонько похлопала по щекам и досадливо вздохнула. Теперь она точно не может идти драться. Не имеет права, потому что Казума — часть ее отряда. Ее подчиненный. Она отвечает за него. А Пятый отряд и без того уже потерял слишком много. Момо уложила Казуму головой себе на колени и воздела ладонь над его лбом, активируя кайдо. Она потратила много сил, но на это ей хватит. Подумаешь, привести в чувство рядового. После вспышки реяцу Айзена, что затмила собой все остальные, наступила тишина. Не было слышно взрывов, криков и звона оружия. Полная тишина — но не гробовая и не мертвая. Скорее, умиротворенная, как тишина вечером после жаркого летнего дня. Момо осторожно прислушалась к реяцу, опасаясь своей догадки заранее, и ее глаза изумленно округлились, но не потому, что страх лейтенанта подтвердился. Реяцу квинси больше не было. Вообще. Ни одной. — Поверить не могу, — прошептала Момо, просто чтобы услышать хотя бы свой голос. В окружающем безмолвии ее слова прозвучали почти оглушительно. Ресницы Казумы задрожали. — Хи-на-мо-ри… фукутайчо… — Тш-ш-ш, — прошептала лейтенант, поглаживая его по щеке свободной от сияния кайдо ладонью. — Все хорошо. По-моему, мы победили… Ты не умрешь, это всего лишь слабость от чужой реяцу… Скоро тебе станет лучше… Потом я тебя на гауптвахту посажу… На месяц… Нет, на три… Или лучше пожизненно… Она говорила так, словно пела колыбельную, успокаивая парня. Казума улыбнулся слишком счастливо для того, кому предстоит наказание, и закрыл глаза. Момо продолжала рассеянно гладить его лицо и волосы, пока сама не провалилась в забытье, истратив всю энергию.

***

Потом к ним примчался Хицугая, который в первую очередь после победы над Яхве бросился искать Хинамори. Увидев сестру и незнакомого ему солдата в столь двусмысленном положении, Тоширо хотел спихнуть его с колен Момо, но та ни за что не соглашалась отпустить рядового даже в бессознательном состоянии. Хицугая глянул на форму парня, заметил нашивку с кандзи «пять» и все понял — Момо всегда в первую очередь заботилась о других, а не о себе. Вот и сейчас — отчаянно хваталась за подчиненного, явно ощущая себя ответственной за него. — Давайте помогу, — подошедший Абараи Ренджи оторвал солдата от Хинамори и передал девушку в руки Тоширо. — Она в порядке? — В порядке, — Хицугая сразу это понял. С тех пор, как он сначала увидел истекающую кровью сестру, а потом сам едва не убил ее, Тоширо легко мог угадать, насколько сильно та ранена. Сейчас он мог заключить, что на теле Момо нет серьезных повреждений, разве что царапины и ссадины. Насчет рядового Тоширо не был так уверен, но ему было плевать на него. Важнее жизнь и здоровье Хинамори, а таких парней у нее еще целый отряд.

***

Момо очнулась в палате Четвертого отряда. Она сразу узнала, что это Четвертый отряд — часто просыпалась здесь в последнее время. Однако на этот раз Хинамори не была ранена, даже капельницы в вене не было. У кровати Момо суетилась Кийоне. Услышав ее шевеление, девушка обернулась и грустно посмотрела на лейтенанта. Котецу-младшая могла понять Хинамори, как никто другой, и заглядывала в ее палату каждую свободную минуту, хотя свободного времени у медиков было мало из-за огромного количества раненых. — Хинамори-фукутайчо, вам лучше? Как вы себя чувствуете? — спросила Кийоне, садясь на край ее кровати. Момо моргнула, потерла глаза ладошкой, набрала в грудь воздуха и решилась, впервые произнося это вслух, пусть Кийоне и так знает: — Хирако-тайчо погиб.