Тридцать один день октября

      От края до края вересковую пустошь заливал лунный свет. Серебристые лучи мягко и холодно ложились на сиреневые и розовые цветки, заставляли резные тонкие листья отбрасывать ломаные тени. Переходя друг в друга, они сплетали из света и тьмы ещё одну пустошь ― теневую.       Ту, по которой мчалась в ночи Дикая Охота.       Кавалькада духов, болотных огней и призрачных гончих под предводительством статной эльфийской королевы выезжала на пустоши каждое полнолуние.       Дикая Охота милосердно подбирала всех, кто умирал во сне. И Лия Ильинская, в девичестве Лазарева, не стала исключением.       Лия путешествовала по мраморным садам города Селефаиса в Стране Снов, когда у неё остановилось сердце. Вспоминая прошедшие годы, она вообще удивлялась, что прожила так долго, успела вырастить сына, похоронить мужа и увидеть, как магия заполняет мир.       Лия слушала рассказ царя Серефаиса Куранеса, бывшего когда-то давно таким же сновидцем, как и она, и вдруг мёртвые огни подхватили её, и в следующее мгновение она оказалась одна на бескрайней вересковой пустоши.       Королева эльфов ― суровая и прекрасная ― сама подошла к ней и молча протянула тяжёлый арбалет.       Отныне Лия стала Королевской Охотой. Одной из всадниц, что летят вслед за загоняемой дичью.       Полная луна равнодушно сияла в чёрно-сером небе, а полоса Млечного Пути охватывала верещатник куполом. Ночь гнала чёрных коней Дикой Охоты на запад от луны, а голодные боги, ожившие после прорыва магии в мир, следили за кавалькадой беспокойными зелёными глазами.       Лия ехала верхом, пустив свою лошадь шагом. В темпе медленного аллюра она, подняв голову, смотрела вдаль. Длинные волосы, так и оставшиеся с серебряными прядями даже после смерти, стлались за ней тёмным облаком. Лия опустила глаза и посмотрела на свои руки, белевшие в свете луны.       Она уже и забыла, скольких безымянных духов пустоши отправила на ту сторону милосердным нажатием спускового крючка арбалета. Заблудшие души несчастных, сгинувших в бескрайних верещатниках, выходили в лунные ночи, словно чувствовали приближение Дикой Охоты.       Мёртвые огни на холмах сияли тускло, но манили, и души, а иногда и живые люди, тянулись к ним, словно бабочки на свет. Лия не любила забирать живых, это было делом вереска.       Сунулся ночью на пустошь ― сам дурак. Когда луна высоко, умный человек носа на верещатники не кажет.       Лия улыбнулась сама себе и в следующее мгновение уловила что-то странное на границе зрения и осязания. Она привстала в стременах и вгляделась: на самом краю пустоши двигалась крохотная точка.       Призрачные псы взвизгнули ― она чувствовала их, слышать было не обязательно ― и серыми молниями бросились в погоню.       Гончие Королевской Охоты ― Лии ― взяли след.       Вереск едва заметно колыхался, и по этому следу Лия пустила свою лошадь галопом. Она мчалась по верещатнику, проскальзывала сквозь лунные лучи и не нуждалась ни в чём.       Сегодня она поймает своего духа.       Жёсткие стены вереска смыкались перед бегущим, а тёмная грива лошади Лии чернела в серебристо-розовой тьме. Гончие почти настигли бегущего, но не спешили нападать. Только загнать, остановить, дать хозяйке подойти и выстрелить.       Бегущий явно выбился из сил, но сдаваться не спешил. Они все убегали ― и духи, и живые. Только для духов это было что-то вроде ритуала, а для живых ― спасение от смерти.       Мир рассыпался на осколки из дней под копытами лошади Лии. К своре гончих присоединились болотные огни. Мелькая в вереске, они подсвечивали дорогу, бросали отблески на бегущего впереди.       Он был совсем близко, Лия чувствовала отголоски его дыхания.       Уж не живой ли?       Нет, дух. Бежит по вереску и не отбрасывает тени, а жёсткие растения под ним не колышутся.       Она вскинула арбалет и, оставаясь верхом, прицелилась. Бегущий дух был совсем близко, Лия отчётливо видела его высокую крепкую фигуру и белеющие в лунном свете пепельные волосы с огоньками рыжины.       Лия прицелилась, приноравливаясь к бегу лошади, летевшей по вереску тише ветра. Взяла на мушку бегущего, навела острие болта на сердце и вдруг ощутила странное беспокойство. Что-то знакомое, промелькнуло в фигуре бегущего, что-то горячее и близкое пробивалось к Королевской Охоте из ушедшей жизни.       Рука Лии дрогнула. Болт ушёл ниже и попал в ногу духа. Послышался сдавленный крик, и бегущий рухнул в вереск.       Свора гончих и огней закружилась, не давая духу подняться. Как только Лия, подъехав, спешилась, её спутники отступили в лунные лучи. Неслышно шагая, Лия, вскинув арбалет, приблизилась к раненному духу. Шлейф её платья-амазонки едва слышно шуршал по вереску.       Дух полулежал, обхватив раненную ногу руками. Лия сделала ещё шаг. Она не могла дышать, и сердце у неё не билось, но в это мгновение ей показалось, что она снова жива.       ― Твои гончие взяли мой след... ― прохрипел Вадим Ильинский, приподнимаясь. В его правой голени застрял арбалетный болт, оперённый ястребом. ― Ты будешь гнаться за мною до конца. И не знать мне ни сна, ни покоя. ― Он усмехнулся, и его лицо исказилось от боли.       Хотя… какую боль могла чувствовать душа, забранная вереском?       ― Вадим Борисович?.. ― Лия с трудом выудила из памяти имя.       С того самого момента, за тринадцать лет до её смерти, как Ильинский сгинул на пустоши, Лия думала о Вадиме Борисовиче только хорошее. Она простила ему всё и постаралась забыть плохое. С годами его образ смазался, поселился в сердце теплотой, да так и остался там.       Став Королевской Охотой, Лия почти забыла привязанности, бывшие у неё при жизни.       Она помнила только сына, Серёжу. Сновидца, часто пересекавшего пустоши. В такие дни Лия старалась уводить кавалькаду как можно дальше, только чтобы не наткнуться на сына. Она не хотела, чтобы и его забрал вереск так рано.       ― Да, это я. ― Ильинский смотрел на неё, а Лия вспоминала, как когда-то сравнивала его серо-голубые глаза с камнями в холодной воде. ― Ты ― Королевская Охота?       ― Да, ― прошептала Лия. ― Ты готов навсегда уйти на ту сторону?       Одна стрела в сердце, и Ильинский обретёт покой.       ― Я бы и рад, ― с горечью улыбнулся Вадим Борисович. ― Но ведь ты не выстрелишь. Как тогда, в «Тайге». Лучше бы ты меня пристрелила тогда.       ― Не выстрелю, ― подтвердила Лия. ― И я видела тот вариант будущего, в котором стреляю. Я тоже не выжила. Пойдёшь со мной?       ― Я не нужен Дикой Охоте. Только храбрые сердцем становятся Королевскими Охотниками. Я не такой.       ― Тогда до следующего полнолуния, ― произнесла Лия, присаживаясь и вытаскивая болт из ноги Вадима Борисовича. ― Быть может, однажды я выстрелю, и ты найдёшь свой потерянный рай.