***
Чтобы полностью поделить капитал, понадобилось еще две недели. Пока Габриэль решал финансовые вопросы, женщины тоже даром времени не теряли: Натали укатила на два месяца в жаркие страны, чтобы поправить душевное здоровье, а Маринетт подыскивала подходящее жилье. Жизнь в отеле была по-своему хорошей, но муж мечтал о собственном уголке, и она полностью разделяла его желание. Однако даже при многомиллионном счете в банке покупка квартиры оказалась той еще проблемой. Вместе с агентом по недвижимости они объездили почти весь левый берег Сены, но так и не нашли жилье, которое бы полностью удовлетворило их запросы. Под конец Маринетт от усталости уже слабо соображала, куда они едут и что смотрят. Ей до безумия хотелось вернуться в отель и отдохнуть, но Габриэль клятвенно пообещал, что это последняя поездка, и она нехотя уступила. Как позже выяснилось, муж был прав: едва переступив порог квартиры, Маринетт резко передумала уезжать. — А можно я останусь здесь насовсем? — попросила она, с восхищением осматривая старинные потолки. - Я как раз собирался сказать то же самое, — улыбнулся Габриэль и удовлетворенно выдохнул. — Чувствуется дух старой Франции. Маринетт как завороженная сновала по комнатам, уже прикидывая, какая мебель где будет стоять. Если только вид из окна не подведет… Она не раздумывая отодвинула тюль и через секунду зашлась громким смехом. — Что случилось? — тут же поинтересовался муж. — Кажется, мы не учли некоторые тонкости, не находишь? — сказала Маринетт, и Габриэль вынужден был подойти к окну, чтобы понять, в чем дело. А когда увидел причину ее веселья, тоже расплылся в улыбке. — Разве это не считается огромным плюсом? — Шутишь? Пекарня моих родителей через дорогу! — И это повод для огорчения? — удивленно спросил Габриэль и мягко приобнял жену со спины. — Брось, неужели ты готова отказаться от идеальной квартиры только из-за того, что твои родители живут рядом? — Нет, я безумно рада вернуться в родные места, но учти: когда мои папа и мама узнают, где мы живем, они придут с инспекцией! Тебе придется ходить на семейные ужины не меньше двух раз в неделю! — Веришь, за столько лет я уже и забыл, что такое ужин с семьей. И не вижу ничего плохого в том, чтобы освежить память… Брось, Маринетт, мы же не подростки! Мы взрослые самостоятельные люди. И потом, кто не рискует, тот не пьет шампанское! Он был твёрдо настроен остаться здесь, и Маринетт, немного поторговавшись с собой, уступила. Может, перспектива совсем не такая и страшная? Но, зная о том, как родители сейчас относятся к Габриэлю, она допускала, что возможен любой поворот событий… Они перевезли вещи за два дня. Старую мебель, оставшуюся от прежних хозяев, решено было сохранить, поскольку квартира бы потеряла былую привлекательность. Габриэль и Маринетт взяли только самое необходимое, а остальное имущество отошло Адриану вместе с дарственной на особняк. Пусть они с Кагами сами решают, что оставить, а что выбросить. Маринетт наивно полагала, что ее родители узнают о переезде не раньше, чем через неделю. Однако вскоре поняла, что недооценила старую поговорку: «Париж город маленький». Чета Дюпен-Чен неожиданно возникла на пороге их квартиры, едва они с Габриэлем закончили разбирать последние коробки. Как Маринетт и предполагала, мама тут же настояла на совместном ужине. Весь вечер женщина сидела как на иголках и готовилась защитить мужа. Ее заметное волнение смутило всех членов семьи, и когда Габриэль как бы ненароком поинтересовался, что случилось, Маринетт тут же выпалила свои опасения — прямо при родителях. Сказать, что Тома и Сабин поразились, означало не сказать ничего. Но, к счастью для Маринетт, полностью развеяли ее страхи. Отец по-доброму засмеялся и сказал примерно то же, что и Габриэль: Маринетт давно взрослая и в состоянии сама решать свои проблемы. Правда, мама все же немного расстроилась — дочь подумала о ней так плохо, — однако тут же оттаяла, стоило Габриэлю заинтересоваться сладким. — Тебе же нельзя! — возмутилась Маринетт, зная, как трепетно муж относится к своему внешнему виду и к фигуре в частности. — Если нельзя, но очень хочется, то немножко можно, — ответил Габриэль, окончательно прельстившись тарелкой пирожных и совершенно умилив тещу своим аппетитом. «Кажется, мама нашла себе дегустатора для будущих кулинарных шедевров», — невольно подумала Маринетт, зная, что отец равнодушен к пирожным и любит выпечку из дрожжевого теста... С тех пор сладости в их квартире никогда не переводились. Глядя на Габриэля, увлеченно поглощающего десерты, Маринетт уже готовила строгую речь, чтобы спасти себя от жалоб мужа, не способного влезть в свои любимые брюки. Вот только необходимость в нравоучениях отпала: Габриэль хоть и прибавил несколько килограммов, на его внешнем виде набранный вес никак не отразился. — Ты ведьмак! — не сдержалась однажды Маринетт. — Почему ты объедаешься и не толстеешь, когда мне достаточно просто посмотреть на еду — и я поправилась?! — Просто у меня хороший метаболизм, — ответил муж, уминая четвертое по счету пирожное. — Но я тоже так хочу! — простонала женщина, всеми силами не обращая внимания на то, как чувственно он слизывает крем с пальцев. — Кому продать душу, чтобы есть все, что угодно, и не толстеть? — Если ты хочешь есть любую еду и не поправляться, у тебя два пути: изнурительные занятия спортом и продолжительный секс. Лично я голосую за второй вариант. «Паршивец», — мысленно огрызнулась Маринетт, проигнорировав откровенный намек. Их интимная жизнь тоже стала другой. Габриэль частенько шутил, чтобы любимая ловила момент, поскольку годы берут свое и он в шаге от того, чтобы подсесть на стимуляторы. Но Маринетт нисколечко не волновалась. Муж будто заново решил изучить ее тело, находя чувствительные точки, о которых она раньше и не подозревала. Теперь женщина уверенно могла сказать, что Габриэль по-настоящему любит ее. Это чувствовалось в каждом объятье, в каждом прикосновении и в каждом поцелуе…***
Когда в Париж вернулась Натали, Габриэль будто очнулся от романтического сна, которым они с Маринетт наслаждались последние три недели, и уверенно взялся за создание нового дома моды. И всего через три месяца Маринетт признала, что Санкёр права: знания, опыт и связи сильно упростили им задачу. Маринетт уже предвкушала, как вновь усядется за планшет, как вдруг Габриэль огорошил ее неожиданным решением… — Я стану генеральным директором?! Мое имя будет брендом?! — поразилась она. — Беру свои слова назад, ты точно повредился рассудком. — Вовсе нет, — спокойно ответил муж. — Дважды на одни грабли я наступать не собираюсь. Мне почти пятьдесят, и я, к сожалению, не вечен. Лучше я научу тебя всем премудростям сейчас, чем потом тебя облапошат собственные сотрудники. И это удобно: если я умру, Адриан и Эмили не смогут претендовать на долю в наследстве. — Ты так говоришь, будто уже в гроб ложишься, — обиделась Маринетт. Она всегда напрягалась, когда разговор заходил о возрасте мужа, и всячески избегала темы смерти. И только потом, немного остыв, поняла, что Габриэль поступил очень мудро. После долгих препирательств Маринетт все же убедила Габриэля назвать их модный дом именем, которое уже зарекомендовало себя на рынке. Правда, муж все равно сжульничал, и теперь парижане привыкали к новому логотипу в виде соединенных букв «G» и «M». — Да ни все ли равно, как мы называемся? — устало спросила Натали, которой уже поднадоело бесконечное бурчание Маринетт. — Главное, что дела идут лучше, чем у конкурентов. Под конкурентами она, конечно же, подразумевала Эмили, которая не так уж преуспевала. Однако Габриэль категорически запретил обсуждать бывшую жену. «Нас это не касается», — говорил он, и женщины послушно умолкали. К слову, он действительно взялся ее обучать, буквально разжевывая все деловые тонкости. Кое в чем помогала Натали, и постепенно Маринетт почувствовала себя более свободно. Зато теперь стало понятно, насколько тяжело было Габриэлю заниматься и организационной, и творческой работой. Именно поэтому модельер и поделил все обязанности поровну: Натали контролировала поставки и рынок сбыта, Габриэль доводил до ума творческие порывы жены, а Маринетт непосредственно руководила персоналом. Надо признать — та еще работенка, но со временем она втянулась…***
Все оставшееся время супруги Агрест посвящали друг другу. Иногда они гуляли по улочкам Латинского квартала, катались на теплоходе по Сене, а по выходным обязательно выбирались в парк или просто за город. А еще Габриэль, как и обещал, купил Маринетт новое кольцо, аккурат на вторую годовщину свадьбы. Она бесконечно радовалась маленькому сапфиру — намного меньшему по размеру, чем топаз, утонувший в Сене, — за что муж не единожды по-доброму подтрунивал над ней. Но Маринетт не обращала внимания: с кольцом или без кольца, она все равно любила только Габриэля и не собиралась менять своего решения. Кагами вместе с сыном — Адриан все еще отказывался разговаривать — навещала их раз в неделю и делилась последними новостями. — Я наконец-то добилась, чтобы имя сменили! — объявила она, приехав поздравить Габриэля с юбилеем. — Больше никакого Эмиля, теперь только Виктор! Адриан и Эмили, конечно, были против, но я поставила ультиматум: или имя, или развод! Супруги Арест, конечно, удивились, но вынуждены были согласиться: «Виктор» подходило малышу куда больше. — Как думаешь, чисто гипотетически, получится в какой-нибудь комнате устроить полноценную детскую? — невзначай поинтересовалась Маринетт, устроившись на диване в обнимку с мужем, когда Кагами и Виктор ушли. — Разумеется, у нас ведь две пустуют, — начал Габриэль, но тут же осекся и изумленно вытаращился на жену. — Погоди, ты… решила, что хочешь детей?! — Возможно, — хитро протянула она, но, увидев его обескураженное лицо, не выдержала и расхохоталась. — Скажем так, я до них доросла. — Я, конечно, счастлив слышать, что ты готова стать матерью, но, боюсь, возникнут проблемы. Сама знаешь, мой возраст не всегда благоприятствует зачатию. Но я клятвенно обещаю, что приложу все усилия и подумаю над проектом детской. — Хорошо, у тебя на все-про все шесть месяцев, — еще ярче улыбнулась Маринетт, не без удовольствия наблюдая, как муж три раза поменялся в лице, а когда осознал сказанное,— так расчувствовался, что не сдержал слез. — И ты все это время молчала? — только и спросил он, утягивая ее к себе на колени. — Я подумала, что эта новость — лучший подарок тебе на пятидесятилетие. — И он действительно лучший, — согласился Габриэль и привлек Маринетт к себе, чтобы поцеловать… Они еще долго будут сидеть в гостиной, обсуждая будущего малыша. А когда придет время ложиться, он не даст Маринетт уйти самой и отнесет ее в спальню на руках. Там, в постели, Габриэль, наверное, в сотый раз скажет: «Я люблю тебя», — однако Маринетт даже не задумается о том, чтобы сомневаться в словах мужа. Теперь она ему безоговорочно верит.