Катарсис

Просыпаться было приятно. Ричи по-прежнему его обнимал. А ещё дышал в шею, заставляя кожу покрываться мурашками. Эдди позволил себе продолжить лежать, не двигаясь, слушая дыхание Ричи. Потом он попытался выпутаться из объятий, что было непросто по ряду причин: во-первых, Ричи во сне забросил на него ногу, а руками крепко прижимал к себе, словно боялся, что Эдди собирался сбежать среди ночи; во-вторых, стоило Эдди зашевелиться и попытаться скинуть хотя бы одну из чужих конечностей, как Ричи тут же стонал ему в ухо и сжимал руки вокруг тела Эдди ещё сильнее. В конце концов, пыхтя и елозя на простынях, Эдди сумел выбраться. Ричи что-то пробурчал во сне, поморщился, а потом обнял подушку Эдди руками. Это выглядело невыносимо мило, и у Эдди потеплело в груди, что он решил стоически проигнорировать. Он не стал будить Ричи из-за страха, что та вчерашняя атмосфера осталась в предыдущем дне, а сейчас, утром, всё будет по-старому: Ричи глупо шутит, а Эдди велит ему заткнуться. Никаких откровенных разговоров, рассказов о созвездиях и держаний за руки. Он встряхнул головой, не дав себе погрузиться в утреннюю меланхолию, что определённо закончилось бы плохо. Вместо этого Эдди спустился вниз, на кухню, чтобы приготовить завтрак. Сам он не ел утром, но Ричи любил яичницу (по словам Стефани), так что Эдди достал яйца из холодильника, поставил разогреваться сковороду, при этом стараясь не думать для кого именно готовил. Яичница была блюдом простым настолько, что сделать её могла даже Стефани с её-то кулинарными талантами, а Эдди и подавно. Только вот мысль, что готовил он не для себя или сестры, как привык, а для Ричи, Ричи Тозиера, заставляла сердце совершать кульбиты в груди. «Наверное, так и ощущается инфаркт, — решил Эдди». Стоило ему поставить тарелку на столешницу, как, точно почуяв запах, на кухню вошёл Ричи. Он был во вчерашней одежде, ужасно помятый и наверняка с похмельем, но несмотря на это послал Эдди лёгкую улыбку, перед тем, как сесть за стол. Улыбка эта заставила Эдди по-дурацки улыбнуться в ответ. Он сел напротив, сжав в руках кружку с кофе. Это напоминало утро двух месяцев назад, вот только с тех пор между ними многое изменилось. — Очень вкусно, — пробормотал Ричи, в перерыве между пережевыванием еды. Эдди, похоже, ошибался, потому что Ричи похмелье не докучало — он ел и не выглядел так, будто его сейчас стошнит в тарелку. Кофе почему-то горчил, но Эдди продолжал пить, наблюдая за тем, как Ричи ест. Ему было любопытно, захочет ли Ричи поговорить о вчерашнем. Эдди почти хотелось, чтобы Ричи заговорил. Сам он не находил в себе смелости. Даже слов связать не мог, как ни пытался. Да и что ему сказать? Ричи свои проблемы со Стефани решил, даже родителям признался, а это уже вдвое больше, чем сделал Эдди. Он и не должен начинать разговор о вчерашнем, а вот Эдди должен. Ещё ему нужно поговорить со Стефани и перестать вести себя, как чёртов идиот. Злость на себя была привычной, так же, как и чувство вины, поэтому он не пытался её унять. Она бурлила внутри, словно эдакий живой организм, и Эдди удивился, когда, не успев себя остановить, выпалил: — Нам нужно поговорить. Ричи спокойно проглотил последний кусок яичницы, отодвигул тарелку и выжидающе уставился на Эдди: — Хорошо, я не против. Давай поговорим. Эдди надеялся, что Ричи откажет и соврёт, мол, ему нужно срочно куда-то уйти (так сделал бы сам Эдди на его месте), поэтому растерялся. С чего начать? О чём, собственно, говорить, если Эдди даже не рассказал ничего Стефани? Он задумался и тут же себя остановил. Как там тогда сказал Ричи? «Ты слишком много думаешь»? Что ж, может пришло время наконец отпустить себя и говорить первое, что придёт на ум, как это делал Ричи. Эдди и без того слишком много думал — он это знал. — Ты мне нравишься. Нет, не так. Я в тебя влюблён. Давно. Наверное, с сентября, но я не уверен, знаешь, я как-то поздно это осознал и не задумывался, когда это началось. Теперь ему удалось удивить Ричи. Эдди получил едва ли не садистское удовольствие, пока наблюдал, как эмоции, одна за другой, сменяются на его лице. Возможно, не думать иногда было полезно. — О как, — выдал Ричи. Эдди вообще-то ещё не закончил, но решил, что если Ричи хочется что-то добавить, это хорошо, потому что его от собственного признания всё ещё потряхивало. Он ведь признался! И кому — Ричи! Его затопило волной облегчения вперемешку с бессмысленным волнением — вдруг Ричи посмеется, обозвет наивным влюблённым идиотом и уйдёт? — Вообще-то, я влюблён в тебя ещё с девятого класса, так что 1:0 в мою пользу, Каспбрак. — Это не соревнование, придур… что? — Эдди моргнул. Послышалось? — С девятого? — Ага, — подтвердил Ричи. Он невозмутимо взял у Эдди кружку (при этом задев его пальцы своими) и отпил из неё. Эдди бы точно возмутился, но сейчас было совсем не до того. — Не уверен, когда это случилось. Возможно, после той сцены в столовой. Ну знаешь, Бауэрс, пюре на твоей рубашке и это… как ты тогда сказал? «Да, я педик, и если вам это не нравится, не мои проблемы»? — Ричи хохотнул. — Легендарно. Нет, правда, я бы даже оставил это в качестве цитаты в своём выпускном альбоме. — Мне вообще-то тогда было пиздец как страшно. Просто, чтобы ты знал. Бауэрс выше меня на голову, все смотрят, клюквенный морс (не пюре!) липнет к коже через рубашку… я думал, умру от страха. — Всё равно это было очень смело, — не сдавался Ричи. Он выглядел решительным, будто готов был спорить до последнего, что было мило. — Я бы так не смог. — Ну да, ты бы пошутил, что трахнул маму Бауэрса вчера ночью, и попросил его передать ей привет. — Точно! Эдди улыбался, но натянуто. Не о том они говорили, совсем не о том. Умение Ричи сводить всё в шутку как обычно помешало, а Эдди, зная, что так будет, не стал ничего предпринимать. Он посмотрел на Ричи: тот сосредоточено что-то высматривал на дне эддиной кружки. «Может, он и на кофейной гуще гадать умеет», — отстранённо подумал Эдди. — Ричи, — позвал он. — Мне нужно рассказать всё Стефани. Ты понимаешь? — Конечно. Зачем ты мне это говоришь? — Я это к тому, что между… нами ничего не может быть, пока она не знает… почему именно вы расстались. Ричи оставил кружку в покое и посмотрел на Эдди, наклонив голову в своём излюбленном жесте. Эдди чувствовал себя так, словно за ним наблюдал любопытный мальчик, нашедший интересного жука, которого он собирался принести домой и разрезать канцелярским ножом. Взгляд Ричи был точно этот нож. — Ты думаешь, что мы из-за тебя расстались? — Ну, насколько я знаю, на вечеринке ты только со мной целовался. Так что очевидно, что из-за меня. — Без обид, Эдс, — Ричи ткнул пальцем в переносицу, поправив очки, — но ты не чёртов центр вселенной. Мы расстались, потому что… потому что я гей, ясно? Да, мы поцеловались. Но я и Стефани расстались, потому что я чувствовал себя просто последним мудаком, когда встречался с ней, а думал о тебе! Может, я и кажусь тебе бессердечным кретином, но ты не один можешь страдать из-за чувства вины. У меня оно, к сожалению, не атрофировано, как все почему-то думают. — Ричи, я вовсе не... — Я знаю, что ты вовсе не…! Стефани была первым человеком, с которым я сблизился после смерти Джейка, и, когда она предложила пойти на свидание, я согласился, потому что не хотел терять подругу, единственную подругу! А ещё был ты, чёртов придурок, считавший себя лучше остальных. Я не хотел делать твоей сестре больно, но так вышло, ясно? Нам приходится причинять людям боль. Такова цена честности, Эдс! — Ричи! Я понял, хорошо? — Эдди, не успев себя остановить, потянулся через стол и сжал руку Ричи. Он ожидал, что тот выдернет ладонь, но Ричи всего лишь вздрогнул от прикосновения. — Я не говорил, что ты бессердечный кретин, или что ты использовал мою сестру, или что там ты ещё придумал своей дурной башкой. Мне жаль, ясно? Я вёл себя, как мудак с тобой, и я исправлюсь. Но сначала мне нужно поговорить со Стефани, ладно? Ричи освободил руку, взъерошил волосы и глубоко вздохнул. Казалось, ему самому было непривычно испытывать такие внезапные вспышки гнева. — Ладно, — выдохнул он наконец. Эдди встал, чтобы помыть посуду, потому что отчего-то продолжать сидеть с Ричи за одним столом было теперь неудобно. «А ещё был ты, чёртов придурок, считавший себя лучше остальных!» — так сказал Ричи. Но разве так оно и было? Разве Эдди и правда вёл себя вот так? Как тогда Ричи мог в него влюбиться? Ему хотелось спросить, но он почему-то не решался. Ричи же тем временем подошёл и выхватил тарелку у него из рук. — Я сам, ты и так много для меня сделал и сегодня… и вообще. Эдди не стал спорить. В отличие от Ричи, он не кричал и не бросался обвинениями, но чувствовал себя выжатым. Несмотря на этот факт, Эдди окончательно решил, что поговорит со Стефани, расскажет всё, как есть, чтобы наконец сбросить этот груз со своих, а главное с Ричиных, плеч. Когда Ричи принял душ и собрался уходить, вернулась Стефани. Эдди тайно надеялся, что они не пересекутся. Он не знал, как отреагирует сестра на присутствие Ричи в их доме и вообще на общение Эдди с ним. Сейчас её поведение было слишком нестабильно. Сначала Стефани даже не знала о присутствии Ричи: он был наверху, забирал пиджак и телефон, а Эдди остался сидеть в гостиной, краем уха слушая повтор утреннего выпуска новостей. Сестра улыбнулась ему, потрепала по волосам и собиралась подняться наверх, когда по лестнице спустился Ричи. Они замерли, точно скульптуры в музее, даже Эдди перестал дышать. — Привет, Стефани. Стефани молчала, что было для неё нетипично. Она переводила взгляд с Ричи на Эдди, но выглядела скорее удивлённой, чем разозлённой. — Что он здесь делает? — обратилась она к Эдди. — Мы… мы… — Занимаемся математикой, — закончил Ричи. — Эдс полный профан в ней, и математичка заставила меня продолжить его подтягивать. Стефани не выглядела убеждённой, но всё равно кивнула. — Отлично. Вы уже закончили? — Ага. Ну так… я пойду? Пока, Эдс… и Стефани. Ричи отсалютовал Эдди двумя пальцами и одними губами шепнул: «удачи». Когда они с сестрой наконец остались одни, Эдди занервничал. Он глубоко вздохнул, не давая панике распространиться, и напомнил себе, что после этого разговора ему обязательно станет легче. — Стефани, — позвал он. Сестра уже была на середине лестницы. Она замерла, но не обернулась. Плечи её были напряжены. — Можешь вернуться? Нам надо поговорить. — Я знаю, что ты хочешь сказать, — она сделала паузу, вздохнула и закончила: — это ничего, что ты всё ещё дружишь с Ричи. Мы расстались, это, конечно, грустно и всё такое, но ты не обязан игнорировать его. — Стеф, нет, я… — Всё нормально, Эдди, ясно? Правда, я в порядке. А сейчас прости, но мне нужно принять душ и поспать. Эд очень меня утомил, ты ведь знаешь, каким он может быть. Она улыбнулась, но улыбка показалась Эдди фальшивой. Тем не менее он улыбнулся в ответ, так же неискренне: — Хорошо.

***

— Ещё раз… как она называется? — Черношапочная гаичка. Давай я тебе лучше запишу. — Может, ты лучше за меня её нарисуешь? Стэн что-то ответил, но Эдди не расслышал — он отвлёкся от их с Беверли разговора. В отличие от него, друзья были в отличном, расслабленном настроении. Ещё бы: погода сегодня была солнечной и тёплой, впервые за долгое время, и Эдди бы с удовольствием насладился этим, как и временем, проводимым на свежем воздухе вместе со своими друзьями, пусть они и говорили о совсем неинтересных ему вещах (Беверли внезапно начала посещать курсы искусства. Поэтому они и сидели в парке — её домашним заданием было нарисовать птицу с натуры. Стэн любезно согласился помочь, а Эдди пошёл, потому что не хотел оставаться дома один), но радоваться или хотя бы делать вид отчего-то сегодня было особенно тяжело, будто внутри что-то вышло из строя. Эдди не мог сообразить, что именно, и это никак не помогало улучшить и так испорченное настроение. Он снова перевёл взгляд на друзей: Беверли лежала у сидящего на скамейке Стэна на коленях и сосредеточенно рисовала в альбоме, а Стэн что-то тихо ей объяснял. Эдди подошёл ближе, сел на край скамейки, подвинув ноги Беверли (она в отместку закинула их ему на колени), и постарался вникнуть в разговор друзей, в основном из-за мыслей, которые возвращались к Ричи и Стефани. Думать о них ему не хотелось. — Мы никогда её не дождёмся. Я думала, ты говорил, что в это время они должны быть здесь, — обвиняюще сказала Беверли. Стэн выглядел виноватым: он сосредоточенно всматривался в летающих в воздухе птиц в поисках той, которую хотела рисовать Беверли. — Похоже, я ошибся. Беверли вздохнула. — Просто опиши мне её, а я постараюсь нарисовать с твоих слов, окей? Стэн задумался, но меньше чем через минуту с готовностью начал описывать, без пауз и запинок. В такие моменты он напоминал Эдди ходячую энциклопедию про птиц. — Черношапочная гаичка выделяется своим маленьким пухлым телом, большой чёрной шапочкой на голове, чёрным пятном на горле и белыми щеками. Её крылья и верх тёмные, с зеленовато-серым оттенком, с белыми и чёрными полосками. Грудка по бокам тёмно-жёлтая, в середине белая. Клюв и лапки чёрные. Беверли моргнула. — Так, а теперь ещё раз, и помедленее. — Почему бы тебе просто не найти фотографию в интернете? — спросил Эдди. — Так интереснее, — Беверли пожала плечами и толкнула Стэна в живот, чтобы он всё повторил. Эдди даже стало его жаль. Высказать свои сожаления он не смог, потому что краем глаза заметил знакомого человека у деревьев. — О, черт… Стэн проследил за его взглядом, даже Беверли приподнялась, чтобы взглянуть на того, кто так взволновал Эдди: Ричи Тозиер стоял между деревьев у входа в парк и сосредоточенно что-то (или кого-то) высматривал. — Думаю, он пришёл к тебе, — сказал Стэн. — Но я же ещё не говорил со Стефани, что мне ему сказать? — запаниковал Эдди. — Что ты трус, — Беверли вновь вернулась к рисованию. Она выглядела раздражённой из-за прерванного дела. Эдди в панике посмотрел на Стэна, но даже он выглядел осуждающим. Эдди и сам себя осуждал (он только этим и занимался последние несколько месяцев, чего уж там), но прямо сейчас ему надо было придумать, что делать. Взгляд в панике заметался по парку, пока Эдди не наткнулся на огромный дуб с широким стволом и раскидистыми ветвями. Он в парке был такой один, рос в нескольких футах от их скамейки. Эдди забормотал Стэну так быстро, как мог: — Если он подойдёт, меня здесь не было, ясно? Стэн взглянул на него, подняв брови, но спорить не стал. Его взгляд напомнил Эдди бывшую воспитательницу из детского сада: она смотрела на маленького Эдди точно так же, когда он во сне описал кровать. Эдди спрятался за стволом дерева так быстро, как смог, и застыл, прислушавшись. Ричи подошёл к скамейке спустя минуту, и, хоть не очень хорошо, Эдди мог слышать, о чём он говорит с его друзьями. — Привет, Бев и… — Стэнли. –…И Стэнли. Вы не знаете, где сейчас Эдди? Дома его нет, телефон он не берёт. А нам нужно… заниматься математикой. У него с ней огромные проблемы, вы знали? — Да ты что? — даже с такого расстояния Эдди мог расслышать сарказм в голосе Беверли. — Странно, но он не рассказывал, что вы опять занимаетесь математикой. А тебе, Стэн? — Ни слова, Беверли. — Ясно, — Ричи явно был озадачен. Эдди же едва подавил желание начать биться головой о ствол дуба. — Ну, вы если его увидите, дайте знать, что я его искал, окей? — Конечно, Ричи, мы непременно передадим Эдди, что ты так обесспокоен его успеваемостью. Уверен, это его очень растрогает, — сказал Стэн. — О-окей, спасибо, — Ричи махнул рукой Стэну и Беверли на прощание и ушёл. Эдди же обречённо уткнулся лбом в шероховатую кору дуба, едва удержав обречённый стон. Он начинал ненавидеть себя все больше и больше.

***

Когда Эдди попрощался с друзьями (Стэн смотрел на него очень разочарованно, как отец, который застал сына за курением; Беверли же прямо сообщила, что Эдди ведёт себя, как ребёнок) и вернулся домой, Стефани там не было. Сестра будто чувствовала, что Эдди хочет сказать ей кое-что важное, потому что почти не бывала дома, а если приходила, то была в своей комнате, слушала классическую музыку и повторяла движения из разученного на репетициях танца. Эдди знал, что у неё впереди важное выступление, от которого зависит поступление в выбранный вуз, поэтому решил отложить их разговор на потом. Ричи он об этом не сказал, потому что с тех пор, как он ночевал у Эдди, они больше не виделись. Эдди не искал встречи: ему было стыдно за свое обещание во всём признаться Стефани, которое он до сих пор не исполнил, а Ричи, проявив несвойственное для себе терпение и сдержанность, не докучал Эдди все выходные. Теперь же он хотел узнать, как прошел разговор со Стефани, а Эдди и рассказать ему не было чего. Ну разве только сообщить, что он чёртов трус. — Привет, мам, — Эдди был удивлён. Он думал, что мать сегодня планирует набег на больницу Дерри, чтобы сдать очередные анализы (в последнее время её одержимость здоровьем напоминала паранойю), но сегодня она, по-видимому, сделала себе выходной и заменила поход в больницу просмотром дерьмового шоу по телевизору. — Эдвард. Как прошёл твой день? — Хорошо, — Эдди насторожился: мама очень давно не интересовалась его жизнью (разве что той её частью, что касалась школьных оценок), — А твой? — Мой вполне сносно. Эдди застыл, ожидая продолжения, но мама даже не смотрела на него больше, вновь заинтересовавшись телевизором. — Хорошо поговорили, — пробормотал он, поднимаясь по лестнице. Не успел Эдди дойти до середины, как вдогонку опять услышал голос матери: — Что у тебя с мальчишкой, тем, с которым проводила время твоя сестра? Эдди замер, крепко сжал перила рукой. «Она знает?! Откуда?» — Ничего, ма. А зачем… зачем ты спрашиваешь? — Он приходил сегодня. Очень хотел с тобой поговорить. Я едва его прогнала. Настырный молодой человек. Так чего он от тебя хотел? Ты же знаешь, мне он не нравится. Он из тех отвратительных хулиганов, что плохо влияют на таких мальчиков, как ты, и тебе незачем с ним… — Мам, хватит! — раздражённо прервал её Эдди. — Мы просто занимаемся математикой. Помнишь, у меня ведь отметки хромают, а Ричи согласился помочь. — Это похвально, но всё равно с ним лучше не общаться, понял, Эдвард? Тебе такие друзья не нужны. «Зато нужна нормальная мать, — подумал Эдди, но согласно промычал в ответ и поднялся в свою комнату так быстро, как смог. Впрочем, даже там ему не суждено было остаться одному. На кровати, сложив ноги под себя, сидел Ричи. Эдди едва сдержал крик, молниеносно закрыл за собой дверь и прошипел: — Ты как сюда попал?! — Через окно, — ответил Ричи так, будто это было очевидно. — Ты его не закрыл, я забрался по решётке, той, что обвита плющом. Эдди поражённо на него уставился. Ричи был безбашенным придурком, определённо, но залезать к кому-то в окно? Даже для него это было слишком. — Мог бы позвонить. Не обязательно было лезть ко мне в спальню. — Типа ты бы взял трубку. — А может и взял бы! — Ага, скорее смыл бы телефон в унитаз, чтобы потом сказать, что потерял, — и тут же, без паузы, он добавил: — я видел тебя сегодня в парке. Прятаться за дубом, серьёзно? Решил проиграть в шпионов? Что происходит, Эдс, не хочешь объяснить? — Ничего! — огрызнулся Эдди, чувствуя, как волна стыда затапливает грудь. Не помогало и то, что Ричи смотрел разочарованно, а не зло, как Эдди ожидал. Он даже не кричал, его голос звучал устало и непонимающе. Эдди потёр лицо руками, пытаясь утихомирить злость, которой Ричи совсем не заслуживал. — Просто не хотел говорить, — признался он. Ричи нахмурился. — Я чересчур настырный? Я дал тебе время, но этого было недостаточно, да? Почему тогда ты ничего не сказал? «Чудесно, теперь он думает, что это он виноват». Эдди был готов застонать от досады. Вместо этого он сел на кровать возле Ричи и потянулся, чтобы взять его за руку. Это странным образом успокаивало. — Нет, я… тут ты не виноват. Это я. Я так и не поговорил со Стефани. У неё важное выступление на носу, и я не хотел… всё портить. Я знаю, что это пустое оправдание моей трусости, но… — Эдс, замолчи, я всё понял. Ты мог мне сказать, знаешь? Я, может, тот ещё придурок и вообще мудак, но понял бы. Ричи сжал его руку в ответ, но в глаза не смотрел. Эдди показалось, что он чувствует себя не совсем уютно, возможно, потому что они держатся за руки. Или он расстроен, потому что Эдди не исполнил своего обещания. Он всё ещё не мог понять Ричи, как бы не старался. Эдди попытался убрать руку, но Ричи не дал: он сжимал её очень крепко. — Я не хотел от тебя прятаться, — тихо сказал Эдди, чувствуя острую необходимость оправдать своё поведение. От его слов Ричи немного расслабился. — Ты очень странный, Эдс, просто пиздец, какой странный. Но это мило, — он, казалось, смутился от своих же слов и поспешил добавить: — Твой новый друг, кстати, тот ещё индивид. «Мы непременно передадим Эдди, что ты так обеспокоен его успеваемостью. Уверен, это его очень растрогает», — передразнил Ричи. — Что за напыщенный придурок. — Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты ревнуешь, Тозиер. —Я?! — искренне возмутился Ричи. — Нисколько не ревную. — Как скажешь. Они продолжили сидеть в тишине. Им предстояло многое обсудить, но отчего-то не хотелось даже начинать. Эдди не знал, как чувствовал себя Ричи, но сам он ощущал что-то похожее на умиротворение. Плохое ещё с утра настроение улучшилось, даже будущий разговор со Стефани не пугал так сильно, пока Ричи сидел рядом и держал его за руку. Он держал его за руку! Это до сих пор казалось нереальным, потому что Ричи Тозиер не держался за руки. Даже Стефани не раз упоминала, что он не любил таких вещей, но вот он, Ричи Тозиер, сидит на кровати Эдди Каспбрака и крепко сжимает его ладонь, словно боясь, что Эдди собирается сбежать. Ничего такого делать Эдди, конечно, не хотел, но отпускать чужой руки не имел никакого желания — сидеть так было приятно. Будь их отношения нормальными, со свиданиями, романтикой и прочей чепухой, держание за руки было бы привычным, но сейчас, в этот самый момент, Эдди был рад, что у них всё началось не так, как принято. Он чувствовал себя спокойно, пока домой не вернулась Стефани. Ричи, конечно, на тот момент уже не было: он вылез в окно несколькими часами ранее, перед этим бегло чмокнув Эдди в щёку, что смутило их обоих, а Эдди ещё и заставило покраснеть (он-то наивно думал, что это уже в прошлом!). Сначала Эдди лежал на кровати, смотрел в белый, почти до боли в глазах, потолок и улыбался, сам не зная, почему. Потом он вспомнил об уроках и поспешил начать делать хоть что-то, пока не захотел спать. После одиннадцати вечера Эдди едва соображал, а ему ещё предстояло решать математику, что без помощи Ричи всегда затягивалось на несколько часов. Он честно пытался что-то решать, думать и даже вспоминать формулы с теоремами, пока не услышал жужжание телефона. Эдди не любил отвлекаться от уроков и не собирался проверять сообщения, пока до него не дошло, что написать мог и Ричи. Вдруг что-то случилось? Эдди так и не спросил, помирился ли Ричи с родителями после каминг-аута. Может, ему негде переночевать? Пока мысли окончательно не довели его до панической атаки, Эдди взял телефон. На дисплее светилось всего лишь одно сообщение от Бетти, и Эдди честно попытался подавить разочарование.

Эдди, мне ПРАВДА жаль!

Эдди несколько раз перечитал сообщение, пытаясь понять, о чём речь. Он ответил:

Ты о чём, Бетти?

Но, не дождавшись ответа, вернулся к математике. Сосредоточиться теперь было нереально — сообщение не выходило из головы, раз за разом появляясь перед глазами. Он думал, не позвонить ли Бетти, не спросить ли, зачем писать что-то настолько волнующее, а потом исчезать, как поток тревожных размышлений прервал хлопок двери внизу. Эдди замер, чувствуя, как в груди стремительно расползаётся очень неприятное, противное, липкое чувство, что-то напоминающее по ощущениям то самое пятно от морса. Он встал, ноги несмотря на леденящее ощущение, держали его вес крепко, поэтому он без труда спустился вниз, чтобы увидеть там Стефани. Она стояла посреди гостиной всё ещё в своём темно-синем пальто и смотрела куда-то в ковёр, словно потеряла что-то и пыталась это найти. —Ты в порядке? Она вздрогнула всем телом, словно Эдди вывел её из транса, и наконец посмотрела на брата. Эдди от её взгляда стало совсем не по себе. — Что-то случилось? Непонятное ощущение заставило грудную клетку сжаться сильнее, и Эдди с ужасом понял, что это было началом приступа астмы. Несмотря на это, молчать он не мог. Тишина была настолько оглушающей, что давила на ушные перепонки. «Так звеняще тихо обычно бывает перед взрывом бомбы», — подумалось ему. — Я всё знаю. О вас с Ричи. Бетти рассказала мне. Стефани сказала это спокойно. Её лицо ничего не выражало, словно то было не лицо, а маска, одна из тех, что висели на стене в кабинете театрального кружка их школы. Противное, липкое чувство сдавило грудь Эдди ещё сильнее.