Жили-были...

ЭПИЛОГ POV Данька Чернигов провожал меня проливным дождем и тяжелыми свинцовыми тучами, хмуро взиравшими с небес на аппарационную площадку в районе аэропорта. Чтобы написать рапорт и дождаться увольнения в запас пришлось потратить почти месяц. И сейчас, в подобравшейся так близко середине декабря единственной моей задачей было закупиться подарками и вернуться в Зельево. Я ужасно, просто безумно скучал по Няшу все это время. Мы созванивались по возможности три раза в день, порой разговаривая по телефону часами. Ещё никому так часто не звонил. А уж когда удалось наладить видеосвязь, не отлипал от экрана даже ночью, наблюдая за спящим мужем. Как масло покатал на языке этот новый для нас обоих статус. С трудом осознавал: «Да! Я дождался своего часа! Няш теперь мой! Всецело и с потрохами…» Эта мысль вызывала наиглупейшую улыбку на моем лице, что несказанно веселило сослуживцев и являлось предметом глупых шуток, подколов и розыгрышей. Но я не обижался. Пусть шутят, все это наносное, временное. А Добрыня мой по воле соединившей нас Магии.  — Вот, держи, — майор внешней разведки Селиванов вложил мне в ладонь календарик с видом на «Черную Речку» — черниговский международный аэропорт. — Это порт-ключ. Выбил с оказией в министерстве. Теперь тебе не придется делать множественных аппараций. Отправишься прямиком домой, — столько слов, сколько я услышал от него сейчас, не приходилось мне слышать за все годы службы в подразделении. Видимо волнение тоже развязывает язык. А Николай Евгеньевич мне был как второй отец. Да и не только мне. Каждый из пятнадцати ребят в отряде скажет тоже самое, не задумываясь. Теперь их останется четырнадцать. А я — домой к моему Няшу.  — Спасибо, Николай Евгеньевич. Может свидимся еще.  — Все может быть. — Он похлопал меня по плечу, коротко обнял. — Иди, сынок, тебе пора. Ключ активируется через пять минут. Не забывай, пиши. Мягко оттолкнув меня, ссутулился, сунув руки в карманы форменной куртки.  — Иди, Даня, удачи и счастья! Я сделал пару шагов к аппарационной площадке, затем развернулся и отдал честь своему бывшему теперь командиру:  — Служу Отчизне! — А после шагнул в защитное поле, и перегнул пополам календарь. Миг, и я почувствовал знакомый рывок, а через пару мгновений стоял у портала в Дремучий лес. Передо мной расстилался укрытый снежным покрывалом Зельево. Поискав глазами нашу общагу — здание возвышалось недалеко от центра как сторожевая башня, среди укрытых иллюзиями и охранными чарами старинных родовых особняков коренных зельевцев. В общагу мы перебрались через неделю после моей выписки из больницы, прихватив с собой и Юрика. Его родитель шел на поправку, хотя избавиться от большинства шрамов так и не удалось. Лицо Сани стало похожим на пластиковую маску, хотя врачи сделали несколько операций по пересадке кожи, и Саня шутил под улыбки сослуживцев и слезы супруги, что кожа с ягодиц у него на физиономии намного нежнее, чем была прежде и знал бы, прооперировался бы намного раньше. Вывернув на главную улицу на углу у цветочного магазина «Нежная орхидея», я замер у стекла, глядя на кружащуюся в танце хозяйку, попутно собиравшую букет. Толкнул дверь и оказался захвачен сказкой: вальс цветов Чайковского в исполнении бывшей примы русского балета Светланы Русалкиной в окружении кружащихся вокруг вазонов, горшков с цветами и мешков с минеральными удобрениями. Даже хохотнул от парадоксальности и сюрреалистичности момента.  — Привет, красавица! Мелодия оборвалась. Девушка остановилась, сделав вращение в несколько оборотов на кончиках пальцев. И медленно опустившись на стопу. Жемчужного оттенка пуанты при этом трансфигурировались в изящные туфли лодочки на невысоком каблучке. А платье качнулось вокруг ног мягкими складками и замерло. Повернув в мою сторону голову с высоким узлом светло-русых волос на макушке, она улыбнулась:  — Привет, Даня. Могу помочь?  — Можешь не верить мне, Света, но только ты и можешь помочь мне.  — Отчего же, верю… — девушка улыбнулась еще шире.  — Нужны цветы. Просто позарез! — провел ладонью по собственному горлу.— Женщинам моей семьи и Няшу, естественно. Маме и Наталье Сергеевне я кроме букетов вез подарки — павлопосадские платки, отороченные натуральным мехом песца и серебристой лисы, изнутри подбитые мехом нерпы. А вот Добрыне полагался помолвочный браслет — настоящий родовой артефакт со всем набором ограждающих и защитных чар.  — Давай посмотрим, что у нас есть, — букет, что она собирала до моего прихода отлевитировался в ближайшую пустую вазу, а девушка пошла вглубь магазинчика и через минуту вернулась с восхитительными розами бледно-кораллового оттенка. — Думаю, эти подойдут Добрыне. Они такие же нежные и изящные, как твой… супруг? — Игривая улыбка растянула губы. Мы еще не поставили в известность общественность относительно нового статуса нашей пары, но… земля слухами полнится. Естественно каждая собака в Зельево знала, что мы теперь семья.  — Да, — коротко подтвердил я, а Светлана погрозила мне наманикюренным пальчиком. Я ее понимал. Такое событие для нашего маленького захолустного городка, а жители остались в стороне. Она вновь развернулась и оглядевшись вокруг приманила шикарный букет гибридно-восточных лилий:  — Вот это подарок для твоей мамы. Для мудрой женщины, воспитавшей сына. Передай Надежде Аркадьевне, что я зайду к ней завтра, вечерком. Я улыбнулся. Знала бы она, чего это маме стоило. Да, лилии ее любимые цветы полные страсти и изящества.  — Хорошо, передам, — накладывая на очередной букет заклинание стазиса.  — Ну а эти герберы подойдут Наталье Сергеевне, — Света протянула мне шикарный букет из семи гербер едва ли не больше моей головы каждая. Я на мгновение зарылся носом в опьяняюще пахнущие соцветия, а после, расплатившись, покинул магазин. В общаге царила невообразимая суматоха. Все куда-то спешили, что-то перетаскивали в коробках и ящиках, мелькали левитируемые переноски для животных и детские игрушки.  — Даня, ты как всегда вовремя! — старшая по этажу поманила меня рукой. — Присмотри за Верочкой, мне надо вещи собрать, а эта егоза умудряется быть в нескольких местах сразу. Мы все же уезжаем в Колдовстворец.— глаза женщины горели нетерпением и предвкушением новой жизни. Я улыбнулся такой характеристике этой боевой девчушки. Да, Верочки иногда становилось слишком много.  — Так есть в кого. — Хохотнул я под угрожающее шипение нага. — Сейчас только вещи оставлю.  — Нет-нет, бери ее с собой, — вручая мне руку дочери под громкий хохот Няша, появившегося в дверях нашей комнаты.  — Здравствуй, родной!. Я так соскучился. — Добрыня прижался ко мне всем телом, а после поцеловал в губы, в то время, как я стоял столбом, нагруженный вещами, цветами и Верочкой.  — Фу-у-у! Вы чего опять лизаетесь? — скривилась моя подопечная. — Даня, он не девочка! — она возмущённо топнула ножкой и уперла кулачки в бока, став поразительно похожа на свою мать в миниатюре. — Я не буду с тобой дружить. — Надулась она.  — Верочка, даю тебе слово, что больше не буду его сегодня целовать, — вмешался Добрыня, присаживаясь перед малышкой на корточки. — Но все равно люблю Даньку. Улыбнулся мне, поднимаясь и внимательно глядя в глаза своими невозможно синими омутами.  — Я тоже тебя люблю, Няш. — протягивая цветы и мечтая о еще одном поцелуе. Добрыня восхищенно охнул и зарделся как девица: — Мне срочно нужна ваза! **** Петрович устало опустил топор и уселся на пенек потирая глаза. Решив помочь своей соседке, он не предполагал, что за пару часов так вымотается. И в который раз пожалел, что лишился магии. Сейчас бы справился в два счета, а тут маши топором, пока руки не отвалятся. Василиса Микулишна посмотрела на него, качая головой, и проворчала, в душе слезно жалея мужика: «Вот же судьба злодейка! Отыгралась на парне, превратив в подобие богатыря… А ведь какой витязь был!»  — Жениться бы тебе надо, Николай, — она вытерла руки фартуком, наливая большую кружку парного молока и отрезая от каравая ломоть. — Сядь-ка, да перекуси.  — Да кто ж за меня убогого пойдет? Ни одна баба не смотрит, только Яков каждодневно мудами у порога трясет, — ответил принимая кружку и хлеб.  — А ты Якова не хочешь ни под каким видом?  — Блин, Микулишна, вот ты баба мудрая, ведь знаешь же, что довесок у меня в виде сына, да еще и больного насквозь. И зачем мне вешать парню на шею чужое дитя?  — То есть Яков тебе ни под каким соусом не мил? — дождалась от опешившего от такого напора Петровича нерешительного кивка и рубанула: — Так отвадь!  — Да как?! Я уж и говорил, и объяснял, и уговаривал, и даже посылал прямым текстом.  — А он? — старуха остановилась и с хитрым прищуром глянула на него.  — Так люблю говорит, сил нет!  — Знаешь, Петрович, вот ты иногда умный мужик, а порой дурак-дураком. Твой Яков о дитёнке знает?  — Нет, — Петрович боднул воздух, исподлобья глядя на старуху.  — Так проверь его. Ведь сам говоришь, довесок. А кому ты с довеском нужен, коли не любимому человеку. Ведь и сам любишь его как безумный, вот и брыкаешься который год. Петрович поднял голову, вперив в старуху покрасневшие от накативших эмоций глаза. Он и правда не представлял, как жить станет, коль Яшка исчезнет с его горизонта, не появится на пороге с очередным букетом и предложением руки и сердца. От одной мысли душа холодела, покрываясь ледяной коркой. Потому и не говорил о ребенке, прикованном к постели. Но терпеть эту муку больше было невмоготу.  — Скажу, — решительно сжал кулаки. — Вот вечером и скажу. Вечера он ждал с нетерпением, ежеминутно выглядывал в окна, а когда стрелки на часах перевалили за девять отчаялся — Яков никогда не приходил позднее восьми. Да по нему можно было Куранты сверять в первопрестольной. А тут… пропал. Как есть пропал… Злые слезы навернулись на глаза. Что ж не везет-то как! Мысли прервал грохот в сенях и дверь, едва не слетевшая с петель, когда в горницу буквально к ногам свалился встрепанный Яшка, с огромным букетом красных роз. И где он их откопал зимой да в двадцатиградусный мороз! — Николай растерянно шагнул назад, давая парню подняться.  — Петрович…блядское ведро у тебя там, как капкан медвежий. Кажись, я его погнул. Наступил… Эм… Коленька, блин, мочи нет больше терпеть твои закидоны. Выходи за меня, а? — Впихивая в руки свой «миллион» красных роз.  — Яш, ты только не волнуйся. Я… короче, дитя у меня. Не ходячее. Нахрен я тебе с таким грузом? — Петрович нахохлился, ожидая что незадачливый ухажер рванет из горницы теряя тапки. Приготовился залечивать свое разбитое сердце, а его настырная пассия только хлопал глазами, как телок в загоне у Микулишны.  — Так и что? Дитя — это здорово. И мне рожать не придется, — широкое скуластое лицо озарила яркая как солнце улыбка. — Только бы ты рядом.  — Вот придурок! Что несешь? — Игривая оплеуха прозвучала как выстрел. Яшка дернулся, поймал хлопнувшую его по уху ладонь и поцеловал каждый пальчик, пахнувший бензином.  — Так ты согласен?  — Согласен, Яш. — смиренно кивнул Петрович и взлохматил короткие пряди, превратив прическу Якова в воронье гнездо. Яша вновь бухнулся на колени и обнял любимого большими сильными руками под ягодицами, прижимаясь лицом к животу. Он от своего Коли с ума сходил уже третий год. И все думал: коль согласия пришлось ждать почти три года, сколько ж лет придется дожидаться интимной близости? Придется запастись терпением… *** POV Данька Нашу с Добрыней свадьбу праздновали в общаге. В красном уголке, совместив ее с проводами Барышевых. Он уволился из отряда «Витязи» и это место предложили мне. С чем, не раздумывая, я сразу согласился. Так что после новогодних торжеств я заступаю на службу в УМП. Родители правда настаивали на свадьбе в ресторане, а Наталья Сергеевна настойчиво предлагала собственный особняк. Но Няш уперся рогом и сказал «Нет! Мою свадьбу будем праздновать, где я хочу!», при этом грозно сверкая на меня глазами.  — Да кто ж спорит? Общага, так общага! — я поднял руки, сдаваясь. И со скрипом влез в новые туфли. Обувь безбожно жала, но это был выбор моего супруга. И я решил покапризничать в ответ, пообещав отказаться на нём жениться, если он не предпримет хоть что-то, чтобы облегчить мои мучения. Злой как мантикора Няш принес мне новые валенки.  — Вот, — язвительно скривился он, — хотел подарить тебе в качестве свадебного подарка, но раз ты настаиваешь… носи. Его язвительный смех еще долго звучал в коридоре нашего блока, а я любовно прижимал к груди свою обновку. Мой супруг просто неподражаем. И зачем я так долго ждал? Надо было еще в шестнадцать рвануть в Ростов и, отыскав его там, соблазнить… И вот сейчас, я, счастливый обладатель моднейшей черной визитки и прекрасных теплых валенок, стоял возле увитой цветами арки, напротив распорядителя торжеств, роль которого в Зельево опять-таки доверили моему будущему начальнику, Сергею Павловичу, не расстающемуся со своей фуражкой даже сейчас, подкармливая очередной упаковкой М&М-с. У меня порою складывается впечатление, что он и спит в ней. От этих сумбурных мыслей меня отвлекла музыка и шевеление гостей у входа в зал. Я повернулся, пытаясь разглядеть, что их встревожило и ахнул. Добрыня в своем белом как снег костюме, полностью идентичном моему и в таких же белых валенках был прекрасен. На контрасте его глубокие синие глаза казались черными. Он медленно приближался ко мне, ведомый под руку матерью, смотрел в глаза, не моргая. Приняв его руку в свою и сжав холодные пальцы, я одобрительно кивнул распорядителю и потихоньку дотронулся до кармана пиджака. Там, в красном бархатном футляре лежал перстень моего рода, один из пары в брачном комплекте — платиновая печатка с крупным черным бриллиантом. Мы вновь повторили клятвы, и после каждого «да» наши сомкнутые руки овивала шелковая красная лента, символизировавшая прочность связи, чистоту обетов и силу наших чувств. С последним «Да» Магия взметнулась вокруг всполохами цветных спиралей, одобряя и подтверждая брак — равноправный и магический. А на пальце Добрыни сверкало рядом с простым алюминиевым ободком кольцо рода Соловей. Мы развернулись к толпе друзей и близких, не размыкая рук, запустили в воздух сноп цветных искр под громкое «ура!» и радостные крики поздравляющих. Гостей ждал праздничный стол. А нас с Добрыней долгая счастливая жизнь. И кто сказал, что сказки в жизни не бывает? Она есть, лишь верьте в чудо…