***
В первый раз, когда это происходит, Казекаге говорит себе, что в долгосрочной перспективе беспокоиться не о чем. Гаара, который теперь уже совсем не тихий трехлетка, стал бродить по улицам в одиночку, когда Яшамару не имеет возможности находиться рядом. Если Яшамару должен отправиться на миссию или подменять кого-то в больнице на несколько часов (здесь каждый выполняет двойную работу, даже тот, у кого есть постоянное задание по уходу за ребенком), или ему нужно ехать куда угодно, куда он не может взять с собой племянника, Гаара обычно предоставлен самому себе. Гаару не могут принять в жилую часть Правительственного комплекса по понятным причинам, да и список желающих нянчиться с ним не особо велик. Поэтому Яшамару должен оставить его одного, и, в конце концов, ребенку становится скучно, и он начинает бродить по узким улочкам и переулкам Песка. Проблема не в дневных скитаниях Гаары. Когда он бродит по ночным улицам, появляются первые признаки грядущих событий.***
Никто точно не знает, что это было. Этот человек не был ни пьян, ни слепой, ни иностранец. АНБУ, наблюдавший за разворачивающейся сценой, не уверен, что этот человек сказал Гааре, потому что находился достаточно далеко, и не уверен, что означали его жесты из-за темноты безлунной ночи. Он не уверен, что случилось. Может, он угрожал Гааре, а может, нет. Но то, что произошло потом, предельно ясно. Песок набрасывается на него, и мужчина кричит, жалкий вой поднимается в ночи. Черная кровь пропитывает песок; пальцы роют борозды в пыли, а затем их охватывает. АНБУ движется быстро, и человек выживает. Гаара дрожит, переживая то, что случилось, и один из агентов отводит его обратно в дом Яшамару, где его ждет дядя. Получив отчет, Казекаге обеспокоен, но он изо всех сил старается выкинуть его из головы. Никто не умер, и Шукаку не показался. Есть непоколебимая правда, которая смотрит ему в лицо. Так все и началось с прошлыми носителями. Они нападали на кого-то без видимой причины и не убивали, но так все началось, вот так всё начинало рушится. Розовые завитки света рассекают рассветное небо на тысячу частей. Казекаге кладет на стол этот наспех нацарапанный отчет и устало вздыхает. Истина сидит напротив него и смотрит тихо, терпеливо, но он не обращает на это внимания. Он логически знает, что это значит, к чему это приведет и что в конечном итоге придется делать. Но логика и эмоции настолько разделены, что никогда не встречаются. Так что в первый раз, когда это происходит, он закрывает на это глаза. Предсказания ясны, но он старается этого не замечать. Так много его надежд связано с тем, что Гаара вырастет в стабильного человека. Все будущее этой деревни зависит от того, станет ли Гаара надежным шиноби Песка. Он вспоминает эту бледную, как луну, безмолвную ошибку ребенка, вспоминает глаза и руки и закрывает глаза на одну ночь крови.***
В следующий раз игнорировать это не так-то просто. Шиноби в отпуске и его ребенок идут средь бела дня по одной из девяти главных дорог. Гаара идет по той же улице в противоположном направлении; он замечает девочку примерно его возраста и с надеждой улыбается, возможно, надеясь на кого-то, с кем можно поиграть. Девочка уклоняется от Гаары и его песка; шиноби замечает его, узнает его и роняет пару резких слов. - Держись подальше от моей дочери! Чунин будет жить, хоть его карьера и закончена. Его дочери повезло меньше. Члены совета хмурятся и ворчат между собой, и Казекаге не может оторвать глаз от фотографии девочки, сделанной на месте происшествия. Она была счастливым ребенком с золотисто-загорелой кожей и волосами, которые блестели бронзой на солнце; все, кто ее знал, согласны с тем, что она была милой. Теперь в ней едва ли можно узнать ребенка или даже человека. Все, что от нее осталось, это ее глаза. Ее широко открытые глаза, тупо смотрящие на безжалостное солнце. Это все, что он может видеть.***
Они продолжают приходить, продолжают случаться. Поступают новые отчеты, раз в два месяца, раз в месяц, раз в две недели или раз в неделю о каком-либо происшествии. Смерти или увечья. Кровь окрашивает стены и оставляет коричневые пятна на белом оштукатуренном камне даже после того, как его вытерли. О госпитализациях и тихих похоронах. Наиболее частыми целями Гаары, кажется, являются другие дети, его ровесники, пытаясь удержать их от бегства от него, когда он пытается с ними поиграть. Родители оплакивают своих потерянных детей и проклинают виновных. Они начали называть ребенка Сабаку-но Гаара, Гаара Песчаного Водопада, из-за волны песка, которая поднимается над ним, когда происходят атаки. Приливная волна песка, обещающая смерть несчастным жертвам, так же как приливные волны предвещают смерть приморским городам. Все это возвышается над телом хрупкого ребенка из пустыни. Взрослые его избегают. Дети убегают, когда видят его. Члены совета всерьез начали повышать голос. - Что-то должно быть сделано, и в ближайшее время! - Страх перед ребенком отпугивает торговцев! - К тому времени, когда самое молодое поколение станет достаточно взрослым, чтобы стать шиноби, их почти не останется! Все это и многое другое, протесты, которые нельзя сбрасывать со счетов или игнорировать, удваиваются с каждой новой атакой. И теперь об этом узнали и даймё. Казекаге гримасничает, вспоминая полученное письмо, морщится, зная, как плохо получилось, что даже даймё, который едва ли утруждает себя вниманием к тому, что происходит в его стране, знает, что происходит. «Совершенно неконтролируемый… Если Песок не может считаться способным контролировать своих джинчуурики… Какой позор… Посмешище… Вопросы финансирования… Нельзя рисковать деньгами, когда деревня может быть уничтожена в любой момент…» Слова застревают в его голове, и он слишком остро чувствует их истинность. В то же время он расстроен, потому что все эти люди говорят ему об этом, как будто это не приходило ему в голову. - Что случилось в этот раз? – спрашивает Казекаге. Яшамару разочарованно качает головой и кладет руку на забинтованный лоб, его рукав задирается, обнажая еще больше бинтов. Это не первый раз, когда у них был такой разговор, не первый раз, когда Яшамару ранен, в синяках и истекает кровью после одной из атак своего племянника - всегда из-за того, что он физически защищал предполагаемых жертв Гаары. Однако ответ, который он дает, такой же, как всегда. - Я не знаю, - бормочет он, обнимая себя так, как будто у него болят ребра - и, вероятно, они-таки болят. - Я не был там, чтобы увидеть, что его разозлило. Я не могу быть с ним двадцать четыре часа в день, - резко добавляет он, заметив взгляд Казекаге. Да, в этом-то и проблема. Гаара редко нападает на кого-то, когда с ним Яшамару, и обычно его прибытия на место нападения достаточно, чтобы заставить мальчика остановиться. Но все же становится все более и более болезненно очевидным, что мальчик теряет контроль. Достатточно взглянуть на отчеты, накапливающиеся на столе Казекаге, и на количество капель крови, смешанных с дорожной пылью, чтобы убедиться в этом. Морщась, Яшамару опускается на стул, и его дыхание выравнивается. Свет умирающего дня добавляет красок его щекам (ну, той их части, которая не спрятана под лейкопластырем), но все, что он делает, заставляет его выглядеть так, будто он весь в крови (снова). - Я не понимаю, почему ты не идешь в больницу. Или, по крайней мере, не применяешь на себе исцеляющие техники. Вид Яшамару в этом состоянии поистине прискорбен, но Казекаге не может понять, почему Яшамару, медик с немалыми навыками, позволял себе ходить раненым, если он мог что-то с этим сделать. На это Яшамару лишь вяло машет рукой. - Самые худшие из моих ран уже вылечены. Я не собираюсь тратить свою энергию на раны на теле, которые заживают через неделю или около того. Иногда небольшая боль - это хорошо, - замечает он, его голос становится странным, причудливая нота, -Это дает мне знать, что я все еще жив. Казекаге, на самом деле не обладает никакими поэтическими наклонностями, и ему нечего на это сказать. Некоторое время между мужчинами висит тишина. - Что именно с ним происходит? - раздраженно спрашивает Казекаге, когда тишина рушится. На самом деле, он почти не понимает, что в голове у Гаары. Хотя ни один из них не может утверждать, что он читает мысли, Яшамару гораздо ближе к Гааре, чем Казекаге, возможно, он знает какую-то причину, по которой Гаара делает это. Если это что-то, что они могут исправить ... Пожалуйста, пусть это будет то, что можно исправить… По крайней мере, позже… Судорога проходит по измученному лицу Яшамару. - Огромное количество вещей, - мягко указывает он, - неспособность заснуть неизбежно приводила к эмоциональным проблемам. Добавьте к этому тот факт, что Гаара изолирован, не имеет друзей и избегается практически всей деревней. И не забудьте, - его голос становится жестче, - не забудьте тот факт, что Гаару постоянно сопровождает голос, шепчущий в его голове, побуждающий его к насилию. Я думаю, что очень много вещей «происходит» с вашим сыном, Господин Казекаге. То, что Шукаку действует как голос в голове Гаары, его не удивляет. Яшамару уже сказал ему об этом, и последние два хозяина тоже это испытали. Шукаку - это не тот вид биджу, который позволяет своему хозяину (или кому-либо еще) забыть, что он там. Он хочет, чтобы все его признали, вплоть до того, что он назвал Песку свое имя и распространял старый рассказ о том, что когда-то он была человеком-священником - пьяным священником, что вполне уместно, учитывая его постоянно опьяненное поведение при проявлении. Вместо этого его настигает всё более неоспоримая реальность, что всё катится к чертям. - Яшамару, так продолжаться не может, - говорит он, и раздражение в его голосе сменилось чем-то, что он не хочет называть. Яшамару резко поднимает взгляд, его локоть опирается на кухонный стол, а пальцы растопырены по неповрежденной клетке. На мгновение на его лице промелькнуло что-то вроде жалости, краткое и неуловимое, как зеленые ростки в извилистых дюнах. Затем его глаза ожесточаются и становятся больше похожими на стекло, чем на плоть. - Я хорошо об этом знаю, Господин Казекаге, - отвечает он, изображая вежливость, но его голос звучит прохладно, - но не мне решать, что нужно делать.***
Он задерживает их так долго, как только может: совет, даймё и всех остальных, кто убеждает его что-то с этим сделать. Он останавливает их и молится (И вот я снова молюсь, когда не верю в бога) без особой надежды на то, что, может быть, все станет лучше. Что, возможно, Гаара перестанет атаковать жителей деревни, что он не подвергнет Песок опасности до такой степени, что он, Казекаге, должен будет принять меры. Но затем, Казекаге сам становится свидетелем конца атаки. Хотя единственный свет - полная луна наверху, малиновая кровь блестит на земле. Жертва, мальчик-подросток, выскакивает из песка, покрытый рваными ранами, черными синяками и ужасом того, кто столкнулся со смертью лицом к лицу. Но Казекаге замечает не это. Что останавливает его, так это то, что он видит лицо Гаары, когда он натравливает песок на эту недавнюю жертву. До сих пор он представлял себе Гаару робким ребенком. Застенчивый, плохо приспособленный, хрупкий мальчик, который едва ли похож на того, кто держит в себе дух песка и призван стать живым оружием, защищающим Песок. Он прижимает к груди игрушечного медведя, которого так любит, как будто он защищает его от всех недобрых слов и взглядов, которые ему посылают. Этот ребенок совсем не похож на существо, на которое сейчас смотрит Казекаге. Гаара не похож на ребенка, окруженного клубящимся шуршащим песком. Губа скривилась, глаза широко открыты и горят тлеющим огнем, он совсем не похож на того застенчивого мальчика, которого помнит его отец. Как будто другое лицо было наложено на его собственное. Лицо человека, которого Казекаге видел раньше. Животное. Монстр. Последний хозяин Шукаку, доведенный до убийственного безумия перед своей смертью. Это плевок в лицо. И он понятия не имеет, когда это случилось. (В конце концов, он хотя бы признает это.) Что-то нужно делать.