Before It's Over

Живая музыка была тяжелым наркотиком – Леда всегда знал об этом. Первая гитара попала в его руки задолго до того, когда он попробовал алкоголь или начал интересоваться сидящими за соседними партами девчонками. Быть может, поэтому Леда крайне редко напивался всерьёз и ни разу в жизни не влюблялся по-настоящему. Музыка могла заменить все прочие радости, а ещё – заполнить любую пустоту. Уже много лет в жизни Леды не было ни дня, чтобы он хоть раз не взял в руки гитару. Даже если был занят какими-то прочими делами, даже если валился с ног от усталости, он всё равно находил минутку для любимого инструмента. Не обязательно для пользы дела, а просто чтобы сжать гриф пальцами, закрыть глаза, легко коснуться струн и услышать, как те отвечают ему тихим мелодичным звоном. Часто перед сном, если он не отключался от усталости сразу, Леде чудилось, как он снова чувствует под подушечками пальцев жесткие струны и слышит новые либо же наоборот давно знакомые аккорды. Даже в худшем из кошмаров Леда не желал задумываться о том, что бы с ним было, не подари ему родители когда-то давным-давно гитару. Репетиция уже заканчивалась, и прошла она просто замечательно. Леда буквально лупил по струнам, с азартом и какой-то подростковой бесшабашностью, чувствуя, что впервые за несколько дней сковавшее все его внутренности напряжение наконец отпустило, а в голове прояснилось от тяжелых, тягуче невёселых мыслей. Когда отзвучала последняя мелодия, и Леда не без сожаления стянул через голову ремень инструмента, он с запозданием ощутил, что аж с ног валится. Усталость была не столько физической, сколько моральной, но от этого не менее приятной. Словно Леда выплеснул всё накопившееся с прошлой субботы. – Классная песня получилась, – искренне сказал он Рю, который являлся автором последней композиции. – Точнее, получится. Когда думаешь закончить? – Дай мне еще пару дней, подумать надо, – Рю улыбнулся как обычно немного сконфуженно и опустил глаза. Он каждый раз реагировал на похвалу, как страшненькая девочка, которой вдруг сказали, что она красивая. Сиди теперь и думай, искренним был комплимент или его произнесли вслух исключительно из вежливости. Этим Рю почему-то нравился Леде, хотя, казалось, должно быть наоборот. Сам-то Леда никогда не стеснялся того, что делал, и не считал, что похвалы ему говорят из лести. Наработки у Рю были хорошие, а знание английского на приличном уровне так и вовсе бесконечно радовало. В свое время Джури так хорошо давались английские песни, а вот писать их... Ощущение было таким, словно стрельнуло в больном ухе, и Леда, поморщившись, быстро опустился на корточки, чтобы завязать шнурок. Показалось, что сейчас на его лице отразятся те эмоции, которые лучше никому не видеть. – Я тогда, пожалуй, пойду? Тороплюсь немного, – Рю неуверенно мялся на пороге, и Сойк, который в это время откручивал крышку уже второй бутылки с водой, махнул ему рукой: – Давай. – Завтра в восемь, – добавил Леда, вставая и отряхивая и без того чистые джинсы. В напоминании нужды не было, Леда прекрасно знал, что Рю никогда не опаздывает, и сказал это больше по привычке. Как же хорошо и комфортно было работать с обязательными аккуратными людьми. Леда по сей день до конца не верил своему счастью. Рю кивнул, скрылся за дверью, и Леда с Сойком остались одни. У Кейты накануне вылетела пломба, но каким-то чудом ему удалось записаться к стоматологу на следующий же день, и с репетиции он ушел на полчаса раньше. Что не помешало остальной группе прогнать несколько песен без вокала. – Ты прямо в ударе сегодня, – заметил Сойк, неторопливо стягивая с пальцев перчатки. – Странно, что не задымились ни руки, ни струны. – Соскучился по игре, – отмахнулся Леда. – Ты же знаешь, я так отдыхаю. – И психуешь, – вставил Сойк. – Что? – воззрился на него Леда. – Что? – невозмутимо отозвался тот, глядя в глаза. Сойк редко лез в душу Леды, Леда отвечал ему тем же, но сейчас, когда дело косвенно касалось самого Сойка, а заодно их первой группы, решил сделать исключение. Нехваткой проницательности их барабанщик никогда не страдал. – Всё нормально, – так уверенно, как только мог, отчеканил Леда. – Разве я не вежлив и спокоен, как в лучшие времена? В ответ Сойк неопределенно передернул плечами и подхватил свой рюкзак, и Леде ничего не оставалось, как взять сумку и направиться следом на выход. – Если тебе настолько поперек горла это временное воссоединение, лучше отказаться, – негромко произнес Сойк, пока они шли по коридору. – Мы еще не делали заявления, даже самые близкие не в курсе. Никто ничего не заметит. – Настолько видно, что мне поперек горла? – невесело усмехнулся Леда. Они поровнялись с лифтом, и он нажал кнопку вызова. – Вроде того, – не стал возражать Сойк. Поперек горла было еще мягко сказано. В тот вечер, когда он высадил Агги явно не там, где тому было нужно, Леда нёсся по улице, выжимая педаль газа и проклиная всё на свете: от Джури, которому лезут в голову идиотские идеи, до собственной неспособности иной раз сказать твёрдое "нет". Когда он приехал домой, Кейты там не обнаружилось, и Леда неожиданно даже для себя вздохнул с облегчением. Только тогда он понял, насколько не желал отвечать на простой вопрос: "Как все прошло?" Кейта был скрупулезен и дотошен во всём: конечно же, когда Леда открыл входящие сообщения, первым делом увидел то, которое ожидал. "Неожиданно объявился Такахиро, я уехал, но если ты хочешь..." – это всё, что увидел в превью сообщения Леда, однако открывать, чтобы прочитать до конца, не стал. Он понятия не имел, кто такой Такахиро, зато точно знал, что ничего не хочет. Как же вовремя у Кейты появились дела. Вечер в пустой квартире пролетел быстро, потому что Леда был не один – с ним не расставались пожиравшие его мысли. Два миллиона достойных ответов он придумал на заявление бывшего басиста, и еще составил не менее десятка красноречивых монологов, в которых рассказывал всё, что думал и об Агги, и о Джури, о том, что они сделали с его сокровищем – его первой группой, и даже Сойку немного досталось – за то, что не считал предателей предателями, все эти годы поддерживал с ними приятельские отношения, и вот теперь Леда получил в свои обязательства заведомо ненавистный юбилейный альбом и проклятый концерт, при мысли о подготовке к которому становилось тошно. Потом Леда сел за компьютер, быстро записал всё, что крутилось у него на уме, а после, никому не отправив, удалил. Метод работал – Леда делал так нередко. Если хочешь высказаться, выскажись, но вовсе не обязательно доносить своё мнение до адресата. Стало немного легче, он вышел на балкон и закурил. Закашлялся, глубоко с непривычки затянувшись, оперся на перила и рассеянно уставился вниз. У Леды была старшая сестра в прошлом с богатой и не всегда счастливой личной жизнью. Леда помнил, как он, будучи еще маленьким, неоднократно подслушивал родителей: они вычитывали Эико и говорили, что негоже приличной девушке так часто менять парней. Неразборчивость дочери их всерьёз беспокоила, но прошло время, и Эико как-то постепенно успокоилась, удачно вышла замуж и недавно порадовала родителей уже вторым внуком. Как-то раз, когда они собрались всей семьёй на рождество, Эико в разговоре с Ледой озвучила одну мысль, смысл которой сводился к тому, что первая любовь прекрасна и замечательна, она удивительна хотя бы потому, что всё тебе внове, кажется, что другого такого чувства уже не будет, и нет ничего больнее, чем его неизбежный конец. Но потом встречаешь нового человека, ведёшь себя мудрее и разумнее, и может, уже не любишь так беззаветно, но поступаешь правильно и здраво, строишь действительно серьёзные отношения на многие годы, запоздало понимая, сколько глупых ошибок совершал прежде. – И вот только в этот момент тебя окончательно отпускает, – подытожила рассказ Эико, поднося к своим красивым губам тонкую сигарету. – Только после этого становится плевать на ту самую первую любовь, потому что, как ни крути, она была подростковой фигнёй, и кроме редких воспоминаний ничего уже не стоит. Леда слушал и кивал. Ему нечего было возразить или добавить: удивительной подростковой любви с ним не случилось, он вообще весьма смутно помнил лицо девушки, с которой лишился девственности, и ни о ком из своих бывших не горевал. Лишь много позже, играя уже в FarEastDizain, Леде на ум пришла странная ассоциация. Рассуждения сестры о первом бессмысленном, но таком упоительном, многому научившем чувстве с массой ошибок и глупостей, можно было с таким же успехом применить к первой группе – первой серьёзной попытке создать что-то стоящее и настоящее. К проекту, который, как и первая любовь, был просто обязан закончиться плохо, но после которого обязательно должно прийти нечто куда более стоящее. Теперь осталось разобраться, как сделать, чтобы его, выражаясь словами Эико, наконец "отпустило". – Я не против нашего временного воссоединения, – молчание затянулось, лифт успел доехать до первого этажа, и Сойк, вероятно, даже не ждал, что Леда вообще ответит. – Действительно, не против. Мне кажется, идея хорошая. – Вот как? – нейтрально отозвался Сойк, явно ожидая продолжения. – Но объявить об этом надо поскорее, пока я не передумал, – сердито добавил Леда. Они вышли на улицу и, не сговариваясь, остановились. Леда вдохнул полной грудью свежий осенний воздух, пока Сойк прикуривал. – Что, даже не спросишь, почему я могу передумать, если сама задумка мне нравится? – устало поинтересовался Леда, засунув руки в карманы куртки. – Думаю, я и так знаю, – зачем-то кивнул Сойк. – Ты его случайно не прибил, пока домой вез? От досады Леда скривился. Быть предсказуемым никому не нравится. – Почти, – честно признался он. – И до дома я его не довёз. – Даже так? – Даже так. Я вообще не понимаю, как можно было совсем не измениться за столько лет! – Совсем не измениться? – Сойк глядел на Леду немного удивлённо, как будто вопросительно, но Леде отчего-то в его взгляде виделся подвох. – Совсем! Люди взрослеют и умнеют, но к некоторым возраст приходит один. Как можно оставаться всё таким же мечтателем-придурком, как и в двадцать лет, ты можешь объяснить? Как можно плевать на всё и всех, сначала согласиться участвовать, а потом сидеть и зевать? Меня вообще поражает, что у него может быть своя группа! Если бы не знал наверняка, в жизни не поверил бы. Они еще умудряются что-то записывать. Ты себе можешь представить, чтобы Агги закончил хоть что-нибудь начатое? Хоть одну песню?!. Тут Леда осекся, потому что Сойк, который смотрел на него, все больше округляя глаза, неожиданно расхохотался. – Что?.. – оторопело спросил Леда и невольно отступил на полшага назад. Сойк вообще редко смеялся, а чтобы так – чтобы ржать чуть ли не до до слёз – Леда вообще не мог припомнить. – Значит, Агги совсем не изменился, – чуть успокоившись, выдохнул Сойк и затушил окурок. – Ну-ну. – Что ты хочешь этим... – начал было Леда, когда до него вдруг дошло. – Так. Это вообще не смешно. – Это очень смешно. Я сейчас будто на шесть лет назад вернулся. – Ничего подобного, – моментально вскипел Леда. – Агги, может, и не изменился, вот только не он один. – Мне и не надо меняться! – возмутился Леда. – У меня всё в порядке! – Конечно, ты идеален с самого начала, – кивнул Сойк и снова рассмеялся. Злиться на него Леда никогда не умел, да и по правде не хотел. Желание спорить исчезло так же внезапно, как и появилось. Устало поглядев в сереющее вечернее небо, Леда уже не впервые пожелал себе пережить сумасшедшую авантюру, в которую он ввязался по доброй воле. – Не обижайся, – Сойк хлопнул его по плечу. – Просто со стороны вы действительно забавно смотритесь. Как дети. – Когда взрослые выглядят как дети, это уже само по себе не забавно, – хмуро отозвался Леда и тут же сменил тему: – Давай подвезу, если ты не за рулем. – Я за рулем, – мотнул головой Сойк. – Но спасибо за предложение. На этом они попрощались, и Леда, который не так давно чувствовал облегчение после продуктивной репетиции, шел к своей машине и снова хмурился от неприятных мыслей. Образ Агги настойчиво стоял перед глазами и не желал уходить. Агги действительно не изменился. Ни внешне, ни внутренне. Он по-прежнему носил длинные волосы и складывал губы как гламурная блондинка. Время оказалось бессильно перед его дурацкими привычками и упрямством. Усевшись за руль, Леда вместо того, чтобы повернуть ключ в замке зажигания и тронуться, достал телефон и открыл вкладку твиттера. Сам он обычно публиковал в социальных сетях какие-то рабочие моменты, но ведь он не Агги. Агги в некотором смысле был более открыт миру, демонстрируя самые разные вещи из собственной жизни. – Пух? Серьёзно? – Леда перелистал штук пять фотографий самых обычных пушинок, которые в определённые сезоны года летали по улицам, и хмыкнул: – Точно как ребёнок. Себя Леда ребёнком не считал и с Сойком был категорически не согласен. Разве это не он создал DELUHI? А другие свои проекты? Разве не он писал музыку, успевал поработать во множестве сторонних проектов и виртуозно играл на гитаре? Для него разрабатывали особые инструменты, видеозаписи его игры покупались за вполне реальные деньги. Разве это не доказывало его взрослость и серьёзное отношение к жизни? Стараясь отогнать раздражение, Леда сглотнул и принялся листать дальше. Еда, гитарный гриф, какой-то дурацкий фикус в кадке – что это всё вообще такое? Зачем? Он решительно не понимал, что двигало Агги, когда он выкладывал такие бесполезные посты. Его же читали фанаты, что они должны были о нём подумать? Что вместо музыки Агги думает о своём фикусе? Так пусть знают, надолго его и тут не хватит. Высохнет фикус, как пить дать высохнет. Утешив себя этой мыслью, Леда двинулся дальше, но замер, застыл, не в силах вдохнуть. Он чувствовал себя точно так же, как в детстве, когда на уроке физкультуры тяжёлый баскетбольный мяч ударил его в солнечное сплетение. Воздух просто вышибло из лёгких, а вдохнуть по-новому у Леды не получалось. Он просто оказался не готов. Фотография была плохой и нечёткой, но и её хватило, чтобы Леда ощутил себя выброшенной на берег рыбкой. Он беззвучно открывал и закрывал рот, переживая самые первые, самые сильные впечатления. Агги наверняка смотрел в камеру своего телефона, а казалось, что смотрит он прямо в глаза Леде и прекрасно осознаёт, какой эффект производит. Наконец Леда додумался свернуть твиттер и спрятать телефон в карман от греха подальше. В следующий момент он осознал себя щёлкающим зажигалкой и пытающимся закурить. Сигарета в пальцах описывала замысловатые фигуры и никак не хотела загораться, но Леда собрался с силами и смог. Нет, ну какой же паршивец! Кто вообще надоумил его фотографироваться голым и выкладывать это на публичное обозрение? Внезапная мысль, что этот снимок мог увидеть любой желающий, обожгла Леду и одновременно отрезвила. Его не касалось, в каком виде Агги фотографируется, как живёт и о чём думает. Уже давно они были друг другу никем, даже не приятелями. Их дороги разошлись шесть лет назад, когда Агги захотел уйти, а Леда из принципа не стал его останавливать. Тогда каждый думал, что это не всерьёз, что появится причина передумать и изменить своё решение, но всё зашло слишком далеко. – Вот именно, – процедил Леда, наконец тронувшись с места и вскоре влившись в поток машин. – Это всё слишком далеко зашло. Пусть хоть в полный рост голым фотографируется, я ему не мама! Он буквально уговаривал себя, цеплялся за эти мысли, но перед глазами всё равно стояла одна и та же отчётливая картина: угловатые плечи, тонкие ключицы, подобие орнамента на шее и груди. Ещё и волосы в хвост убрал, чтобы видно было лучше. А губы… Про губы, пожалуй, думать вообще не стоило, а то можно было додуматься до того, что Агги ничего не делал специально. Он просто был таким. Соблазнительным и притягательным. Он притягивал Леду здесь и сейчас, и Леде было чудовищно стыдно это признавать. Стыдно не только перед Кейтой, который никак не заслуживал такого к себе отношения, но ещё и перед самим собой, перед своими принципами и взглядами. Как же его так угораздило? Эйко же говорила… Видимо, Леда всё ещё не перегорел. Грустно, конечно, было признавать, что шести лет как не было вовсе, но теперь, по крайней мере, он признал проблему, а значит, наполовину её решил. Проскочив на мигающий жёлтый, Леда наконец попал на свою улицу и сбросил скорость. Ещё не хватало не справиться с адреналином и нервами. Парковался он так преувеличенно аккуратно, что Кейта, который уже вернулся от стоматолога и заметил его из окна, не удержался от смешка: – Тебя снимала скрытая камера? – Нет, просто… – Леда не придумал, что именно "просто" и махнул рукой. – Настроение такое, не обращай внимания. – Настроение – это поправимо, – Кейта подошёл ближе, положил ладони Леде на талию и мягко потянул его к себе. – Хочешь, попробуем его исправить? – Даже не знаю, – в идеале это должно было прозвучать игриво и однозначно, но голос подвёл, и Леда ответил слишком серьёзно. Он действительно не знал, хочет ли продолжения. И это при том, что у них уже давно ничего не было. – Что-то случилось? – Кейта тут же убрал руки и отступил. – Да ничего, я же говорю, просто настроение такое странное, – Леда поймал себя на мысли, что с удовольствием вернулся бы в студию и поиграл ещё часок-другой. Похоже, Сойк и тут оказался прав, как ни печально было это признавать. Музыка была не только наркотиком, воздухом и смыслом жизни, но и единственным средством снять стресс. А с Агги, по всей видимости, стресс поджидал его постоянно. – Ладно, я не лезу, – Кейта капитулировал. А вот Джури бы никогда так не сделал, внезапно подумалось Леде. Джури бы вцепился в него зубами и дёргал бы до тех пор, пока Леда не рявкнул бы в ответ. Джури тоже был воспоминанием из прошлой жизни, которую Леда всеми правдами и неправдами пытался отделить от себя нынешнего. Джури был тем, кто его предал, хотя формально не сделал ничего такого, за что его можно было бы осуждать. Скорее, это Леда нанёс ему удар в спину, когда решил распустить группу вместо того, чтобы найти им нового басиста. Джури ведь хотел петь и дальше, хотел выступать на сцене. Он обожал DELUHI и выкладывался по полной, не жалея себя. А Леда, пойдя на принцип, лишил его этого. И не только его, ещё и Сойка. Все эти годы Леда не задумывался об этом, продолжая работать с Сойком и время от времени пересекаться с Джури. Он и предателем его не считал долгое время, только потом, когда тот вдруг затеял общую с Агги группу, Леда впал в раздражение. Разве Джури не должен был остаться на его стороне? Разве Джури не страдал от равнодушия и пассивности их басиста? Получалось, что не страдал. И Сойк, что странно, при всей своей трудоспособности и ответственности, не переживал по этому поводу тоже. Даже сейчас, когда они сидели за столом все вместе и обсуждали, какие песни включить в альбом, Сойк и Джури ничуть не беспокоились, что Агги молчит и даже толком не слушает. Наоборот, они оба намекали – да ладно, что уж там, говорили прямым текстом, что это именно Леда не даёт никому права голоса. А какой смысл давать его, если некоторым это нафиг не нужно? Раздражение прибывало, как вода во время цунами. Чтобы хоть немного выплеснуть дурную энергию, Леда взял одну из акустических гитар, что держал дома, и пристроился на кухне. Он прикрыл глаза и позволил рукам самим выбирать, какие аккорды играть. – О, s[K]ape:goat, тысячу лет её не слышал, – заметил Кейта, заглянув на кухню. – Может, кофе тебе сделать? – Спасибо, не хочу, – Леда покачал головой. В голове отчётливо, как если бы это сказал сам Агги, прозвучали его недавние слова: "Давай включим… Она мне нравится". – Мне тоже, – Леда ответил своим мыслям, а Кейта с удивлением переспросил: – Что "тоже"? – А? – Леда вскинул голову. – Я задумался, извини. – Я вижу, – Кейта выдвинул стул и присел рядом. Формально у него даже причина была: кофеварка только-только начала разогреваться, а значит, нужно было запастись терпением и скоротать время. – Кстати, классная песня, будете её играть? – Не знаю пока, – соврал Леда, который точно знал, что песни не будет ни в альбоме, ни на концерте. – У меня с ней ассоциации не самые приятные. Я же тебе рассказывал, как написал её. – Рассказывал, – Кейта кивнул. – Но уже столько времени прошло. – А что время? – Леда пожал плечами. – В масштабах Вселенной это время вообще ничего не значит. – В масштабах Вселенной вообще ничего не имеет значения, – Кейта усмехнулся. – Впрочем, конечно, это твой концерт, твой альбом – тебе и решать. – Это концерт группы, – зачем-то поправил его Леда, но Кейта только хмыкнул, встал и занялся своим кофе. Леда прикусил язык, чтобы не спросить, неужели Кейта тоже считает, что он способен слышать только себя. Они же нормально работали вместе, без конфликтов, совсем не так, как было в DELUHI. Или у Кейты тоже были претензии, которые он не озвучивал из собственных соображений? Желая любым способом отвлечься от мыслей, которые тут же заклубились в его голове, Леда отставил гитару, поднялся и подошёл к Кейте, обнял его со спины и сунул ладони под футболку: – Что ты там говорил про поднятие настроения? Руки Кейты замерли. Он как раз распечатывал новую пачку кофейных зерен, но сразу отодвинул ее в сторону и откинул голову назад на плечо Леды, который устало и одновременно с облегчением на миг закрыл глаза. Еще одним качеством Кейты, за которое Леда его обожал, было необъяснимое, интуитивное понимание. Порой Леде казалось, что Кейта просто знает, когда не следует спрашивать, иронизировать и когда надо забрать инициативу в свои руки. А еще Кейта очень любил целоваться и мог заниматься этим до бесконечности. До встречи с ним Леда без особого энтузиазма относился к прелюдиям, искренне веря, что лучший секс – секс быстрый, может даже в чем-то жесткий. Но незаметно Кейта перевоспитал его или же научил наслаждаться всерьёз самой близостью, а не стремиться к результату. За спиной продолжала обреченно чихать проклятая кофеварка, которую Леда мысленно поклялся выбросить к чертям, пока они, целуясь и спотыкаясь, пробирались по узкому коридору к спальне В постели они часто менялись ролями, и Леда даже не знал, что ему нравится больше – брать или отдаваться, потому что и так, и так было по-своему хорошо. Невероятной страсти до дрожи в коленях с Кейтой он ни разу не испытал, но Леде за глаза хватало иных чувств и эмоций. Куда более важных, на его взгляд. – Просто забудь, – прошептал Кейта, наклоняясь над ним и слабо улыбаясь. Леда не успел спросить, о чем он должен забывать, потому что в этот момент Кейта опустился на его член, без предупреждения и подготовки, и немного запрокинул голову, закрывая глаза и заметно стискивая зубы. Было чуть-чуть больно и очень, очень здорово. Шумно выдохнув, Леда действительно позволил себе забыть обо всём постороннем. Во время секса он не закрывал глаза, ему нравилось смотреть на Кейту, на его бледную кожу и напрягающиеся мышцы. Из-за своих бесконечных спортивных тренировок без одежды выглядел тот без преувеличения великолепно. Но сегодня Леда сделал исключение. Зажмурившись, опустил руки на его талию и легко поглаживал в такт неритмичным движениям. Даже будучи снизу, Кейта никогда не был пассивен в прямом смысле слова. Леда терпеть не мог партнеров, которые рады упасть на спину и только стонать, пока вся инициатива достается тому, кто берет. В постели Кейта был всегда изобретателен и даже отдавался с азартом. Идеальный во всех отношениях. – Вместе, да?.. – глухо выстонал Кейта, и Леда, мотнув головой по подушке, что должно было означать согласие, сжал рукой его член. Когда после оргазма по телу начала растекаться одуряющая легкость, а Кейта, тяжело дыша, опустился рядом на постель, Леда чуть не выдал глупое "спасибо", вовремя прикусив язык. Кейта от такой благодарности ошалел бы, а он в жизни не смог бы объяснить, почему после отличного секса испытывает чувство благодарности. "Всё потом", – велел себе Леда и, не открывая глаз, сжал влажные пальцы Кейты, чувствуя ответное пожатие. Теперь он действительно смог расслабиться и не думать ни о чем.