Четвертый период

— Ты встречалась с капитаном футбольной команды? Серьезно? Рене навалилась грудью на столик и, пытаясь поймать взгляд Нанабы, вертела головой. Нанаба следила за непрерывной рекой машин за окном. Машины еле ползли. Судя по всему, где-то впереди образовалась пробка. Хорошо, что Нанаба сегодня оставила машину на парковке у дома. Плохо, что Майку, возможно, будет трудно подъехать к месту встречи. Ко всему прочему небо затянуло иссиня-черным полотном туч, и только чудо сможет спасти город от дождя во второй половине дня. А Нанаба не взяла с собой зонт. Потому что не смотрела прогноз накануне. Накануне она вообще была слегка не в себе. Они столкнулись с Майком случайно, в приемной Димо Ривза, директора логистической компании. Нанаба иногда сотрудничала с ними в качестве синхронной переводчицы на переговорах с корейцами и японцами. Майк пришел по каким-то своим делам. Сперва они разминулись, как чужие и незнакомые. Потом замедлили шаг. Поворот. Слабые, неверящие улыбки. — Нанаба? — Майк? Рывок, пожалуй, слишком эмоциональный и резкий, и неловкие, какие-то медвежьи объятия, когда Майк сгреб её и почти приподнял над полом. Нанабе показалось, что он вырос с тех пор, как они виделись последний раз, хотя вряд ли такое могло быть, ему уже было двадцать, а после двадцати, кажется, не растут. Она просто отвыкла, какой он высокий, вот и всё. Просто отвыкла от него самого. Забыла. Но в долю секунды вспомнила, когда он сомкнул руки у неё на спине и, счастливо и глупо, очень открыто, как он всегда умел, улыбнулся. — И правда ты! Черт возьми, я думал: не может быть, не Нанаба, а это ты! Нанаба пожала плечами: — Я. На самом деле она-то узнала его сразу же, это на осознание ушло пару шагов, а так — Майка ведь не узнать невозможно. Майка видно издалека. Он позвал её в бар поблизости, она согласилась. Они выпили по коктейлю, потом ещё по одному. Майк настаивал на том, чтобы заплатить, Нанаба отказалась, а потом он подвез её к дому. Вчера она тоже была без машины, Ричард, приятель, должен был заехать за ней, но Нанаба позвонила ему из бара и отменила договоренность, встретила, дескать, школьного друга. — «Школьный друг», — сказал Майк, вертя в пальцах бокал «Пина Колады» без рома, — это теперь так называется? Отличное название для безалкогольного коктейля. Нанаба шутливо стукнула его в плечо. Майк был в темно-синем костюме, оттенявшем цвет его глаз, и выглядел, надо сказать, потрясающе. Нанаба оглядела себя в зеркале уборной и решила, что возраст, пожалуй, пошел ей на пользу, и в тридцать её белокожесть и короткая стрижка придают ей скорее утонченный вид, чем болезненный. Этот серый джемпер, правда, совсем не подходящая одежда для встречи с человеком, которого видишь впервые за десять лет, но это, в конце концов, не свидание. Нет ведь, правда? И сегодняшняя встреча тоже свиданием официально не будет. Майк просто пригласил её в кино, потому что выяснил, что она всё так же следит за творчеством Макото Синкая, а он видел афиши и знает, что прокат с субтитрами идет буквально последние дни. Спросил, не ходила ли она ещё. Нанаба, бог знает зачем, соврала, что не ходила, и он просто (как он делал это всегда, непринужденно и с легкой улыбкой, почти претендующей на ухмылку) сказал: — Так давай сходим, а то не успеешь же! Работаешь много? — Ну да, — сказала Нанаба, и они заказали билеты прямо из бара. Остались неплохие места в конце зала. Майк не стал шутить про задние ряды, Нанаба была ему благодарна. Он её старый друг, у них чудесное общее прошлое, что им мешает после десятилетнего перерыва сходить в кино? Нанаба решила, что ничего. Сходит со школьным другом. И только выскочив в перерыв съесть ланч, сказала подружке и коллеге Рене: — Вчера в приемной Ривза встретила свою первую любовь. — Шутишь! — засмеялась Рене. — Нет, правда. Он был квотербеком школьной футбольной команды. Рене не поверила. Нанаба до сих пор, несмотря на все пошедшие ей в плюс годы, не походила на девушку популярного парня, а все футболисты — популярные парни, так? — Готова спорить, — Рене снова подалась вперед и открывшаяся Нанабе картина её декольте взволновала бы, пожалуй, любого натурала, — он теперь толстый и лысый. Дождь всё-таки начался. Мелкие капли, предвестницы затяжного ливня, облепили зеркальное окно кафе. — Да нет, — Нанаба допила кофе, счет уже оплатили, так что она сняла сумочку со спинки стула и приготовилась встать, — он отлично выглядит. Как и всегда. Первым красавцем школы почти единогласно, включая мнения не только школьниц, но и учительниц, считался умница Эрвин Смит, но для Нанабы весь последний год старшей школы ни один парень на свете не сумел бы затмить Майка Закариаса. А ведь тогда он ещё не отрастил бородку! Которая — господи, даже перед собой стыдно — ужасно ему идет. Нанаба не видела, как летел в неё тот бейсбольный мяч, а даже если и видела бы, ни за что не успела бы увернуться. Так что испугалась она вовсе не перспективы получить вмятину в голове размером с яйцо весьма крупной птицы, а внезапного толчка в спину, из-за которого уронила все свои книги и распечатки, и едва не полетела носом сама. Но тот, кто толкнул, к счастью, сумел и удержать её на ногах, хотя затянутые в джинсы коленки были уже недалеко от земли. Сзади и выше, над Нанабиной макушкой раздалось сначала шипение, словно бы вместо головы у этого невидимого ей человека была разъяренная кобра, следом пара отборных ругательств, и только потом: — Тренируйся на поле, жертва генной инженерии, а не во дворе! Нанаба распрямилась, зачем-то отряхнула невыпачканные колени, обернулась и подняла голову. И ещё подняла. Наконец, дотянулась глазами до лица. На лице выдающейся достопримечательностью, как памятник национальному герою в городском парке, выделялся нос. Нанаба не видела летящего в неё мяча и вообще не знала о нём, а потому процедила: — За такое положено извиняться. Когда Нил Доук толкнул её в прошлом году в столовой, и Нанаба пролила молоко, он и то извинялся, но кому-то, по-видимому, понимание о приличиях не привились и к выпускному классу. — Извини, что спас от сотрясения. Нанаба поджала губы. Выглянула из-за широкой фигуры невоспитанного носача. Позади него, шагах в двадцати, поигрывал пустой перчаткой Зик Йегер. — Извини, — крикнул он со своим непередаваемым немецким акцентом и виновато улыбнулся. — Не рассчитал траекторию. Не бросишь обратно мяч? Мяч лежал в паре метров от дорожки, в траве. Нанаба разглядела его, только когда самоназваный спаситель поднял его и, подбрасывая, направился к Зику. Тот стоял, расставив ноги, со всё той же спокойной улыбкой на еле виноватом лице. — Цела? Пик потянула Нанабу за рукав, и Нанаба обернулась к ней. Поняла, что так до сих пор и смотрит вверх. Опустила взгляд вниз и ещё чуть ниже. — Мяч так летел, я испугалась, хотела крикнуть, но всё равно не успела бы. У Зика очень сильный бросок. Убедившись, что с Нанабой всё в полном порядке, Пик наклонилась и попыталась собрать разлетевшиеся листы. Нанаба присела следом и поспешила сложить на колени упавшие книги. Юбка Пик мела асфальтированную дорожку, левая нога, тоненькая, затянутая в полосатую гетру, торчала в сторону, словно Пик собралась делать выпад вбок, но застыла на середине движения. — Майк был быстрее моего крика, — улыбнулась Пик. — Тренер Шадис не прогадал с квотербеком. Учебник по литературе раскрылся при падении и форзац смялся, Нанаба любовно разгладила его пальцами, потом сильнее, потом и вовсе с нажимом — нет, останется залом, ну черт возьми, новый совсем учебник! — Квотербек? — переспросила она, морщась от досады. — Я думала, Эрвин квотербек. — Ты совсем не следишь за школьной жизнью. — Пик, зажав собранную стопку листов под мышкой, поднялась, уперев руку в правое колено, Нанаба искоса наблюдала, как она прикусывает губу. — Эрвин в этом году будет ездить на курсы при колледже, так что квотербеком теперь будет Майк, а Эрвин — центральный нападающий. — Очень ценная информация, — Нанаба поднялась и сама, перехватила стопку, показала глазами, чтобы Пик клала бумаги сверху, но та не торопилась, так и стояла, зажав их под мышкой. — Что я должна с ней делать? — О боже мой, Нанаба, капитан футбольной команды спас тебя от профессионального броска бейсбольным мячом в голову! Конечно, ты немедленно должна размечтаться, как вы поженитесь, и ты нарожаешь ему детей. — Ну хвала небесам, — Нанаба задрала голову к ясному августовскому небу, — наконец-то мне есть о чем помечтать перед сном! Нанаба шутила, но весь следующий урок мучилась тем, что не могла вспомнить фамилию новоиспеченного квотербека. Они не пересекались в школьной жизни, но когда-то Нанаба, конечно же знала, как его зовут, потому что все так или иначе знают всех, даже условно новенькие (Нанаба переехала в прошлом году и новенькой уже не считалась), но фамилия, как назло и как это бывает, когда мозг словно нарочно хочет тебя помучить, не выдавая самую пустяковую информацию, так и оставалась в тени долгосрочной памяти. Что-то греческое на слух или вроде того. Его звали Майк Закариас. Нанаба так и не вспомнила, ей об этом сказала Пик, не преминув ехидно улыбнуться: ага, втрескалась! Нанаба не стала отнекиваться и спорить. В конце концов, любая влюбленная девушка думает, что все вокруг влюблены или вскоре должны влюбиться. Даже если их собственная любовь не взаимна. Карла Йегер скрестила затянутые в узкие брюки лодыжки и спросила: — И вы прочитали тоже? Майк Закариас сложил перед собой руки и ответил: — Ещё в прошлом году. Осталось много вопросов. На парте перед ним лежала тетрадь на пружине и карандаш, Нанаба отметила, что он не удосужился принести даже ручку, и тут же об этом забыла, новенький слушатель факультатива всё равно ничего не записывал. Карла Йегер подняла бровь и предложила: — Задайте один. Она никогда не спорила с учениками, даже если они несли, по её мнению, полную чушь. Просила аргументировать. Задавать вопросы и отвечать на них. Если ученик смог, значит, его мнение имеет право на существование, даже если никто в классе с ним не согласен. Первые десять занятий факультатива по литературе были посвящены литературе американской, и Нанаба записалась, потому что, во-первых, ходила к Карле и в прошлом году, на курс мифов Древних Рима и Греции, и ей нравилось, а во-вторых, чтобы набрать необходимые факультативные часы, и лучше уж ходить сюда, чем, скажем, на математику. Нанаба не планировала связывать свою будущую профессию с точными науками. Класс набрался небольшой, идеально для горячих дискуссий. Отмалчиваться Карла не позволяла, безудержно делиться мыслями и впечатлениями, впрочем, тоже, достаточно того, что ученицы и ученики вникают, а не просто просиживают штаны, пока на улице плохая погода. Погода в эти дни стояла отличная, однако Майк Закариас, вместо тренировочного поля, предпочел класс Карлы Йегер, и следующей Нанабиной мыслью, после наблюдения о карандаше, было, что он пришел сюда на спор. Парни обожают спорить о ерунде. Например, что кому-то, допустим новому капитану футбольной команды, слабо отходить десять занятий по американской литературе. Эрвин Смит производит впечатление человека серьезного, но да, парни обожают спорить со своими друзьями, хотя сам Эрвин, как Нанаба со смешками догадывалась, ходил именно сюда, а не куда-то ещё, потому что сам смахивал на какого-нибудь сугубо положительного книжного героя. Карла оттолкнулась основаниями ладоней от столешницы, развернулась и уже собиралась было обратиться, может быть, к Эрвину, но Майк — заботился ли он вообще о том, какие здесь правила и стоит ли высказываться ещё раз после того, как уже ответил — спросил: — Почему он не сублимирует? Карла вернулась к столу, скрестила лодыжки снова, как человек, уже окончивший разговор, но услышавший вдруг что-то, что его озадачило. Хотя вряд ли невозмутимую Карлу Йегер можно было озадачить вдруг таким вывертом. — Почему же, — возразила она с легкой улыбкой, — Холден занимался фехтованием в Пэнси. Майк пожал плечом с видом «я не настаиваю», но не промолчал: — Не занимался. Это не считается. Он все эти рапиры в метро забыл, потому что фехтование его не увлекало. Баскетболистов он презирает, футбол не любит, ну ладно, пускай не спорт, но что угодно вообще: музыка, рисование. — Он танцует. — Редко. Надо было ему чаще танцевать, и ничего с ним не было бы. Карла легко рассмеялась. Нанаба тоже не удержала улыбки. — Я думала, мы уделим больше времени проблематике закрытых школ, но об этом, наверное, уже в следующий раз. Между партами прошелестел дружный вздох. К занятиям Карлы это отношения не имело, но факультатив стоял в расписании последним, так что школьный день кончен, вместе с ним кончена школьная неделя, впереди пятничный вечер, а кто не любит пятничные вечера? Карла и сама не скрыла улыбки. — Задания пришлю в чат, — сообщила она, складывая материалы, проектор в этот раз не включали, так что и выключать его не пришлось. — Жду вас через неделю. Подумайте, чем мог бы занять себя главный герой, если ничто его по-настоящему не увлекало. И помогло бы это ему или всё-таки нет. Дверь холла открывалась вовнутрь. Ручка во второй раз выскользнула из руки Нанабы, и раздался короткий хлопок столкновения двери с косяком. Нанаба перехватила стопку, подняла плечо, чтобы не соскользнула сумка и предприняла третью попытку. Мимо её плеча протянулась чья-то рука и потянула на себя дверь. Нанаба посторонилась, но стоявший сзади не проходил, тогда она сказала «спасибо» и вышла сама. Обернулась с крыльца. Майк Закариас вышел следом и аккуратно, без стука, закрыл дверь за собой. Ремень сумки натянулся под тяжестью и неумолимо пополз вниз, Нанаба резко вскинула локоть, словно хотела ударить человека-невидимку под дых, но ремень успел провиснуть и теперь больно давил в плечо. Она дернула им, пытаясь подбросить сумку обратно, но та, конечно, оказалась слишком тяжелой для этого трюка. Майк вдел вторую руку в лямку своего рюкзака, и обязательно стал бы похож на ботана из средней школы, если бы не рост и не ширина плеч, потому что не этого ли боятся все те, кто таскает рюкзаки на одном плече, гробя себе осанку. Прямо как Нанаба со своей неизменной сумкой, которая подходит к приличным брюкам и джемперу, а если честно, просто вмещает в себя побольше, чем городской рюкзачок, а не ходить же в школу с двадцатилитровым туристическим. Хотя того, наверное, как раз хватило бы на всё эти стопки, которые она таскает домой по пятницам. — Сумка или книжки? — спросил Майк. — Могу и то и другое взять. Передавленное плечо уже начало понемногу неметь. Нанаба откинулась назад, уложила на себя книжки, обняла стопку обеими руками и решила, что неважно, насколько это удобно, главное дойти до скамейки, потому что до дома она вот так это не донесет, во-первых, нижняя обложка уже скользила под вспотевший ладонью, а во-вторых, угол какого-то учебника впился ей под ребро. Это всемирная история. Точно. Жесткой книжке жесткие углы. — Спасибо, не стоит, — Нанаба попыталась развернуться, всё так же приваливая стопку к себе, как беспокойного младенца, который только-только уснул. Первую ступеньку она не видела, пыталась нащупать её ногой, но слегка потерялась в пространстве и шуршать носком по крыльцу начала за полметра до лестницы. Ладно, неважно, насколько смешно это выглядит, объективно тут нет ничего смешного, и пусть лучше над ней ухмыляется капитан футбольной команды, чем Нанаба полетит с лестницы и свернет себе шею. Она не двухметровый парень с руками, похожими на ковши экскаватора, и должна соблюдать осторожность. Третья ступенька, четве-ертая. — Извини. Пятая. — Что? — Извини за вчерашнее. Я спас тебя от мяча, но всё равно должен был извиниться. Мы же извиняемся, если наступим кому-то на ногу, это базовые правила вежливости, так что ты была права. Я извиняюсь, за то, что толкнул тебя. — О, — Нанаба попыталась обернуться, опустила локоть, и ремень впился ей в плечо глубже, окончательно пережимая кровоток, и руку она, пожалуй, перестанет чувствовать через минуту. — Да ничего страшного, я этот мяч не видела, и если бы он влетел мне в голову, она, наверное, уменьшилась бы на треть. Спасибо, что предотвратил. Майк догнал её на шестой ступеньке за три шага. — А теперь, когда мы с этим разобрались, я могу взять у тебя книжки, пока они тебе руки не оторвали? В короткой борьбе между гордостью и безмолвным воплем руки с передавленным кровотоком победил здравый смысл. — Почему не оставила в шкафчике? — всё-таки спросил Майк, когда Нанаба уже решила, что без этого обойдется. Они дошагали до ворот, и острые льдинки в кончиках пальцев впивались так сильно, что Нанабе пришлось сжать их в ладони другой руки. Помассировала фаланги, чтобы кровь скорей разошлась. — Я в шкафчике всё оставляю, — продолжал Майк, — вроде, не воруют. — Мне понадобится это на выходных. Майк приподнял стопку на руках: все семь книг. — Вот это всё?! Это ты ещё не знаешь, подумала Нанаба, чем у меня сумка набита. — Ну да. Удобнее готовиться заранее на всю неделю, особенно на редкие предметы, освобождается время в будни. За воротами они свернули налево. Слева, прямо за школьным забором, располагалась уже на две трети опустевшая стоянка. Нанаба придержала шаг и протянула руки, правую, наконец-то, перестало колоть и дергать, кровь разошлась. Если Майк не предложит её подвезти (а с чего бы, да Нанаба и сама отказалась бы, это просто неловко), то руке сейчас опять придется несладко. Секунду подумав, Нанаба перебросила сумку через голову, и ремень вдавился ей в грудь, но так хотя бы не соскользнет. Обычно по пятницам её подвозила Пик. Сегодня Пик не было в школе. Подошел срок трехдневного курса терапии, который, по идее, должен ей помогать, но после которого Пик снова всю неделю будет ходить с тростью, если не с костылем. Нанаба как-то спросила, зачем всё это, если не помогает, Пик с улыбкой ответила, что процедуры имеют накопительный эффект. И поддерживающий. Да, ноге хуже на какое-то время, но это лучше, чем вообще ничего не делать. Если ничего не делать, к тридцати Пик сядет в инвалидное кресло, а так есть шанс, что всё останется на уровне легкой хромоты. И шанс неплохой! Пик ездила на маленьком синем «жуке» с ручным управлением. Ехать ей было в другую от Нанабиного дома сторону, но по пятницам (или в другой день, когда Нанаба не рассчитывала с материалами, и тащила домой какие-то невообразимые стопки бумаги) подвозила её, делая небольшой крюк. Машиной до Нанабиного дома было минут пять, учитывая, что Пик ездила с большой осторожностью, особенно по территории вблизи школы. Майк тоже остановился, но проигнорировал Нанабины протянутые ладони. Сложил стопку на широкий парапет каменной клумбы и снял с себя куртку с эмблемой футбольной команды, рогатой демонической рожей. Все футболисты школы носили их, гордясь, словно бы состояли в элитном клубе. Впрочем, учитывая число побед школьной команды в прошлом и позапрошлом годах, гордость их можно считать вполне обоснованной. Нанаба ждала, что Майк повяжет куртку вокруг талии или перебросит через плечо, чтобы эдак по-киношному махнуть ей рукой, но он постелил куртку туда же, на парапет, сложил в середину книги, а рукава завязал узлом. — Так удобнее, — подмигнул он, подняв импровизированный узел. Он двинулся дальше, мимо стоянки, и Нанаба, понемногу отходя от удивления, поспешила за ним. — Значит, занимаешься чем-то ещё? Курсы при коллеже? Если бы, подумала Нанаба, а вслух ответила: — Может быть, со второго семестра. А так у меня язык. И просто — удобнее, когда всё готово заранее. Майк кивнул: — Это разумно. А я себя никак к такому не приучу. Хотя было бы правда удобно, бывает, приходишь с тренировки — уже ничего не хочется, только валяться и тупить в телефон. — А разве сегодня нет тренировки? — Через полчаса. — Майк в очередной раз приподнял узел на руках, словно квадратную гирю. — Как раз успею спасти тебя от грыжи. Нанаба вежливо улыбнулась. На углу Майк придержал шаг: не поворачивать ли, и двинул прямо, следуя за Нанабой. Впереди тянулась зеленая улица. Листья уже начали желтеть кое-где, и дальше, около двора с карликовыми кленами, можно было почувствовать дух подступающей осени, но здесь, среди подстриженных кубом кустарников и цветущих клумб, несмотря на самый конец августа, ещё царило полноценное лето. Решительно отказываться от провожатого Нанаба не стала, тем более он ведь извинился, так зачем строить из себя невесть что? Несколько раз — правда, ещё прошлой весной, когда Пик так же уезжала на процедуры в соседний штат (нужна была какая-то аппаратура, Пик не вдавалась в подробности, которая в местной больнице появилась только в этом году) — Эрвин помогал Нанабе по-джентльменски. Тоже безлошадный, он как никто понимал её пешие упражнения с грузом, так что просто доставал огромный крафтовый пакет из рюкзака, укладывал туда Нанабины книжки, и они будто бы из закусочной возвращались домой, таща с собой целую гору бургеров. Эрвин крепко дружил с Майком. С Нанабой же они были в хороших и почти приятельских отношениях. У них совпадало предмета три, а может и больше, Нанаба не считала специально. С Майком не совпадало ни одного (даже с основными предметами они умудрились разминуться и попасть к разным преподавателям), но теперь он как будто решил эту оплошность исправить. И это, в самом деле, была хорошая тема для отвлеченного разговора. — Как тебе наш факультатив? — Интересно! — отозвался Майк с энтузиазмом, как показалось Нанабе, слегка наигранным. — Но, кажется, я сразу умудрился ляпнуть что-то не то. — Не-ет, — Нанаба помахала рукой и в пальцах смутно отдалось почти полностью сошедшее на нет онемение. — Карла не оценивает взгляды с позиций правильно или неправильно, поэтому у неё так здорово. Пик постоянно с ней спорит, а с Пик, чтобы ты знал, спорить трудно, она всегда права. Майк запрокинул голову, так, что Нанаба видела только его кадык и очень явную (брился он, очевидно, не каждый день) русую щетину, и рассмеялся. — Пик, — спросил он и показал ладонью на уровне пояса, оставил ногу и накренился вбок, — которая вот такая? Губы почти растянулись в улыбке сами, но Нанаба себя осадила и крепко сжала их. Майк кашлянул и пробормотал под нос что-то вроде, что он не хотел, и что для него почти все такие, это не смешно, разумеется. — Жалко, что её не было. — Она в клинике, — пояснила Нанаба. Майк, уже безо всяких смешков, закивал: а, конечно, понятно. Дальше дорога вела через короткий и узкий проулок, Нанаба всегда срезала через него, но вдвоем с Майком им, пожалуй, было бы тесновато, так что она не стала сворачивать, а повела его дальше, вокруг дома с башенками, решив, что крюк-то совсем небольшой. И когда они повернули опять, едва обогнув выстриженные шарами кусты, Майк задал вопрос, ради которого, как потом сообразила Нанаба, и вызвался её провожать. — А Зик Йегер не ходит? Я слышал, они с миссис Йегер не однофамильцы, а родственники, правда, не знаю, какие именно. Когда Зик появился в школе в середине прошлого года, все, конечно, обратили на него внимание. Фамилия редкая, это вам не Андерсон и не Смит, немецкая, кажется, хотя по супругу Карлы, доктору Йегеру, трудно было сказать, что он иностранец. Впрочем, как и по Зику, пока тот не заговорит. А фамилия, что же, каких только не бывает, как у того парня, который учился с Нанабой в младшей школе: голубоглазый почти прозрачный блондин по фамилии Чан. Сам Зик почти ни с кем не общался, так что выпытать что-нибудь у него самого было довольно-таки затруднительно, а спрашивать напрямую у Карлы тоже неловко, но Пик, наблюдательная умная Пик, которая пользовалась соцсетями, как гуглом, и они охотно рассказывали ей всё и даже немного больше, знала и через неё потом узнала Нанаба, что Зик — сын доктора Йегера от первого брака. — Как это называется? — спросил Майк. — Пасынок? — Не знаю, усыновляла ли его Карла, но условно — да. И да, он не ходит, в списке его не было, так что и не будет, наверное. Может, не интересуется. Или нет смысла тратить час в школе, когда можно всё обсудить дома. — Насыщенные у них, наверное, семейные вечера. Теперь они шагали прямо, не сворачивая, и в конце улицы уже виднелась зеленая крыша Нанабиного дома. — У вас с Зиком не лучшие отношения, так? Майк подтянул плечо к уху, как будто собирался его почесать. Нанаба вспомнила вчерашнее, как Майк нагнулся и поднял мяч. Было в этом что-то… недружественное. Парни из футбольной команды всегда держались отдельно от бейсболистов, это не новость, просто разные компании с разными интересами, но вроде никогда и не враждовали. Во всяком случае, не стенка на стенку. Может быть, в индивидуальном порядке. До забора оставался буквально десяток шагов, когда Майк всё-таки решил ответить на Нанабин вопрос: — Это из-за поля. — Из-за поля? Футбольного? Майк с готовностью закивал, лицо его озарила почти счастливая улыбка, словно Нанаба сказала что-то очень-очень хорошее. — Именно. Это футбольное поле, все это знают, вот буквально все, — он не сказал «даже ты», хотя Нанабину незаинтересованность спортивной жизнью школы можно было просечь, даже толком с ней не общаясь. — Это наше поле. И раньше Ксавьер это хорошо понимал. — Мистер Ксавьер? Тренер? — Да, бейсбольный тренер. Он всегда занимал поле после нас. Или до нас. Неважно. В общем, мы особо не пересекались, бейсбольная команда в школе никакая, и им, в общем-то, всё равно, когда свой мячик бросать. Майк сделал паузу, и Нанабе это понравилось: он не мел всё, что попадало на язык, и прежде чем выкатить даже заочную претензию человеку, задумался. Но всё-таки выкатил. — До Зика всех всё устраивало. Одному ему неудобно, не знаю, чего он там не успевает, ботинки на завтра почистить, мусор вынести? Без понятия. Но вечером он не может. Ему надо после уроков. Полноценную тренировку на два часа. И Ксавьер теперь продвигает идею, что бейсболисты сроду ничего не выигрывали из-за отношения школьной администрации, а вот если бы им давали нормальные часы для тренировок, то они, конечно же, завоевали бы кубок штата. Три раза. До Рождества. Подул ветер, взъерошил Майку волосы, и он вдруг засмеялся, легко и совсем без смущения. — Ладно, — сказал он, — разберемся. Просто я теперь вроде как капитан, и должен об этом думать. — Волнуешься? — Нанаба не интересовалась спортом в школьных стенах, но спросила с искренней заинтересованностью. Он, оказывается, приятный парень, этот Майк Закариас, совсем не заносчивый, а все нападающие — Пик просветила, что до прошлого года Майк был нападающим — как известно, ужасно заносчивые. — Ну так, — признался Майк. — Поддерживать Эрвина было спокойнее, но он с этими курсами быть капитаном просто не выгребет, хорошо, что вообще остался в команде. По кромке выкрашенного в белый забора стелился плющ. Над плющом показалась лохматая белая голова, раздался рык и два отрывистых «рррав, рррав» из разверстой розовой пасти. Майк, которому эта пасть и крупные черные бусины глаз над нею ткнулись в самую грудь, от неожиданности на шаг отступил. — Тихо, Хэм! — прикрикнула Нанаба властным тоном. — Свои. Хэм, трехлетний самоед, заперебирал лапами по забору, и Нанаба знала, что он вовсю машет пушистым хвостом. — У-у-у, какой, — умилился Майк и шагнул обратно, протянув руку, но держал её на разумном расстоянии от черного носа. — Можно? Нанаба сперва сама погладила мягкие треугольники стоячих ушей, а потом уже дала разрешение коротким кивком. Майк осторожно погрузил пальцы в шерсть между ушами. — Хэ-ем! Это что значит? — Сокращенное от Хемингуэя. — Ого! Хэм, навострив уши, поглядывал на Нанабу, будто уточнял: точно свой, ничего, что этот тип меня наглаживает, ты не против? — Ты клевый, — приговаривал Майк. — Какой же ты мягенький. Прямо облако. Твой? — Технически — его покупали брату. Как раз в каникулы перед выпускным классом, якобы он помогал снимать стресс или ещё какая-то отмазка, чтобы наконец-то разрешили завести собаку, но брат теперь в колледже, так что считай — пес мой. Хэм вывалил язык, как бы подтверждая: да, я твой, но у тебя не такие большие руки, чтобы так здорово меня гладить. — А у меня, — сказал Майк, — кот Титан. — Титан? — Ну, он мейн кун, — одной рукой Майк держал узел с книгами, другой гладил собаку, так что прервал второе занятие, чтобы достать телефон. Быстро нашел в галерее фото, и Нанаба подумала, что все, у кого есть домашние животные, забивают их фотками всю галерею. Она сама не исключение из этого правила. — Вот, — Майк отдал ей телефон в руки и вернулся к наглаживанию торчавшей над забором башки. С экрана на Нанабу, будто она лично была ему что-то должна, смотрел в самом деле исполинских размеров кот. Отдельно от кота, как будто мало было этих огромных ушей, длиннющих усов и мощных лап, её до сдержанного возгласа восхитил хвост. Нанаба бывала несколько раз на кошачьих выставках и видела очень больших котов, но этот — а лежал он около горшка с комнатной пальмой, будто нарочно, чтоб показать размеры, — был в самом деле огромен. — Там ещё один, — Майк пошевелил большим пальцем «полистай», — обычный. В полоску. Второй кот, конечно, вполовину (а то и на треть) проигрывал первому в размерах, но выигрывал окрасом: жемчужно серый в белую полоску, как в дорогом костюме. — А этого как зовут? — Кинг. Как Стивен Кинг. — Есть история, которая это объясняет? Майк рассмеялся, но почему-то косил глазами, и Нанаба догадалась, что он, когда достал телефон, посмотрел на время. Тренировка. Может быть, времени до неё меньше, чем он сказал. — Не опоздаешь? — Я быстро хожу. Майк вытянул длиннющую ногу, и Нанаба обратила внимание, какие огромные у него кроссовки. Нелегко, наверное, бывает с выбором обуви, особенно не спортивной. Хэм издал звук: смешанный с влажным вздохом грустный скулеж, и подался за рукой Майка, будто в ней зажато было печенье. — Извини, приятель, ты супер, но мне пора. Он что, понял? — голова Хэма пропала за забором, зашуршали кусты. — Просто устал стоять. Прощание вышло слегка неловким, Майк чуть не ушел вместе с её книгами, потом отдал их вместе с курткой, потом развязывал рукава, уложив стопку на согнутое колено, и Нанаба, наконец, забрала их. — А в понедельник вот так же назад? — спросил Майк, кивая на стопку. Руки он сунул в карманы, будто они вдруг стали лишние, и он не знал, куда деть их. — В понедельник папа меня подвозит. — А. Ну тогда ладно. Нанаба стояла у калитки под сопение невидимого за плющом Хэма — «ну что же ты не заходишь, ну?» — и только когда Майк преодолел расстояние в четыре дома, опомнилась, что не сказала хотя бы «спасибо». Ух, бабушка её отчитала бы! Но утешила себя: ничего, напишет ему в фейсбуке.