Четвертый период

Платье Нанаба выбрала фиолетовое, потому что любила цвет, а Майк уже сам вызвался надеть рубашку в тон. Даже не галстук — рубашку! — Мы всё-таки пара! — ответил он на Нанабины заверения, что это необязательно. — Но это же не свадьба, — смутилась она. Майк с прищуром на неё посмотрел и шепнул заговорщицки: — Мы тренируемся. Нанаба залилась краской, прижала тыльные стороны ладоней к щекам и выскочила из примерочной. Майк с ворохом рубашек выбрался следом, нагнал её, чмокнул в макушку. — Ну ты чего? — Шутки у тебя. — Какие тут шутки, — сказал он, дыша Нанабе в волосы. — Так какую брать? Светлее или темней? Фиолетовых рубашек в магазине оказался приличный выбор, и они пожалели, что не взяли с собой лоскут ткани с платья, судить о цвете по фото достоверно нельзя, а Нанаба уже через пару минут совсем запуталась: то ей казалось, что платье цвета более насыщенного, то сомневалась, нет, она же блондинка, слишком яркое платье сделала бы её бледной, а ей в нем действительно хорошо. — Ну, хочешь, съездим да точно посмотрим, — предложил Майк. — Время ещё есть. — Да таскаться опять… Нет, всё, я выбираю вот эту, — и зажмурилась, чтобы снова не передумать. Цвет совпал идеально, будто рубашку и платье шили из одного отреза. Нанаба сбилась со счета, сколько раз её об этом спросили. Директор Закклей подошел, чтобы с ними сфотографироваться и сказал, что они самая яркая пара на школьном балу. Нанаба возразила, что им ни по чем не переплюнуть Ханджи, которая, хотя и в классических цветах, всё же определенно самая экстравагантная выпускница, мистер Закклей ответил, что с Ханджи уже сфотографировался, а как же, он уверен, что в будущем она изобретет что-то эдакое и прославит родную школу на весь мир. — А какие у тебя планы? — спросил он Нанабу. — Языки, переводы, — ответила она. — Европейские? — Восточные. — Это по-настоящему дальновидно, — похвалил директор, обернулся к Майку и потрепал его за локоть. — А ты? Не передумал? Значит, будущий инженер. — Через неделю вступительные, — ответил Майк. — Ну давай. Главное — сохранять спокойствие, это тебе по силам. Поможешь как-нибудь старой провинциальной школе, а? Майк ответил, что обязательно, и директор, уходя к следующей группке выпускников, пожелал им успеха в жизни и стать счастливыми, что бы там ни вышло с профессиями. И никаких, подумала Нанаба, глядя в его затянутую строгим пиджаком спину, берегите друг друга, любви и прочей романтики. Сколько он видел вот таких парочек на выпускных. Но мы-то не все, посмотрела Нанаба на Майка, а тот улыбнулся ей, словно подумал о том же. Мы — не все. Мы любим друг друга больше всего на свете. Праздновали выпускной, по традиции, в школе. Под праздничный зал отдали школьный холл, большой, разграниченный колоннами, но это оказалось даже удобно: ровно между ними зона для танцев, а в глубине, перед одной из лестниц, обустроили сцену. Самой Нанабе от украшения зала удалось улизнуть, а вот Майка успели запрячь и несколько дней он убил на то, что носил стулья, столики и держал стремянку, пока другие развешивали бумажные гирлянды. Цветы, конечно, привезли в сам день торжества, но что могли сделать заранее — сделали. Верховодила Хитч, и Нанаба даже не знала, то ли удивляться этому, то ли наоборот — чего ещё было ждать. Последний раз школьная дива в центре внимания и её слово имеет вес. На выпускной бал Хитч Дрейс пришла в сопровождении Марло Фройденберга. — Господь всемогущий, — присвистнул Майк, — да он таким счастливым не был, даже когда мы кубок выиграли. О да, «Демоны» выиграли кубок. Нанаба следила с трибуны, не дыша, как Майк обходит одного защитника, как Эрвин валит с ног второго, как Майк делает пас, Леви подпрыгивает высоко-высоко, оказавшись вдруг над головами рослых соперников, и бежит, зажав мяч так крепко, как только возможно. В шестиочковой зоне он, кажется, даже не понял, что уже добежал. И был, пожалуй, самым растерянным раннинбеком, сделавшим тачдаун в четвертом периоде. Первым его настиг Эрвин. Схватил поперек торса и подбросил в воздух. Вторым их нагнал Майк. А дальше: Оньякопон, Райнер, Марло, все игроки один за другим. Команда соперника понуро брела по полю, команда «Демонов» срывала голоса криком сумасшедшего счастья. Нанаба с Ханджи как сидели, вцепившись друг в друга, так и не могли разжать пальцы ещё очень долго. Это была как будто и их победа. Пик рассказала, среди старшеклассников много болтали, что якобы Оньякопон в раздевалке заявил перед всеми: если команда выиграет кубок, он пригласит Ханджи на выпускной. На выпускной Ханджи пришла с Эрвином Смитом. Оньякопон ходил хмурый, Моблит, Нанаба видела его накануне, сиял. — Неужели правда пойдет с Эрвином? — спросила Нанаба Майка за неделю до бала. — Они ещё в первом классе договорились, что если будут без пары, то вместе пойдут. Ну, Эрвин с Леви, как ясно, пойти не может, а Ханджи… Она решила, что так честней. Копон в курсе, что они с Эрвом договорились в детстве, думаю, ему от этого легче. Эрвин в смокинге был просто скандинавским богом, но фиг там, чтобы смокинг шел ему больше, чем самой Ханджи. Вот на ней он сидел просто роскошно! И белая сорочка, и черная бабочка, и стильные очки в черной оправе, и зачесанные назад волосы. Ханджи и Эрвин, появившись в зале, произвели настоящий фурор. Леви и Пик явились куда скромнее. — Что? — переспросила Нанаба, когда Пик сообщила ей, с кем придет на выпускной бал. — Мне тут ухо на секунду заложило. — Я приду, — повторила Пик, — с Леви Аккерманом. Не впадай в прострацию, это я ему предложила, он подумал и согласился. Посуди сама, мы не будем смотреться, как карикатура на своих спутников. Они сидели в машине, Пик, как обычно, подвозила Нанабу в пятницу, хотя горы школьных учебников она с собой уже не таскала. — То есть… Ты выбрала себе партнера по росту? Пик расхохоталась, довольная. — Ну да! Тем более, я уверена, он отличный кавалер, просто сам это в себе не раскрыл. Плюс безопасность, думаю, никто не будет держать дистанцию лучше, чем гей. Нанаба посидела, рассматривая свои ногти, и всё же спросила: — Мне казалось, Зик тебя пригласил? Не это ли то, о чем Пик могла только мечтать ещё в начале учебного года? — Да, пригласил, — подтвердила Пик. — Но я ему отказала. — Она перехватила Нанабин вопросительный взгляд и пожала плечом: — Он хороший парень, это бесспорно, но, к сожалению, у нас куда меньше общего, чем я думала. —То есть ты — ты! — ошиблась в человеке, я правильно тебя поняла? Пик шутливо развела руками и стала похожа на мультяшного персонажа: — Что ж поделаешь. На выпускной она пришла в длинном платье с пышной юбкой. Они с Леви прошли через холл очень медленно, он вел Пик под руку, а она шла. Очень плавно шла. Будто плыла над полом. Летом Пик, как она по большому секрету рассказала Нанабе, ждала операция в клинике доктора Йегера. В случае успеха самой операции и правильного ухода в восстановительный период после неё, у Пик были все шансы если не вылечить ногу полностью, то хотя бы избавиться от хромоты. — Я-то привыкла, — сказала она, — но хотелось бы быть мобильнее. Есть у меня такая мечта. Нанаба всем сердцем верила, что всё получится. Зик Йегер на выпускной не пришел. Перед вступительными экзаменами он полетел навестить бабушку и деда. Его сопровождал отец. А вот Карла пришла проводить учеников и учениц во взрослую жизнь. Правда, ушла пораньше, чтобы не задерживать няню. Кит Шадис обошел всех своих ребят, каждого обнял, пожелал что-то каждому и вскоре тоже ушел. У Майка после его слов было такое растерянное лицо, что Нанаба, отбросив сомнения, что это невежливо и не её дело, спросила: — Что он тебе сказал? — Да так… Походу, Кит выпил лишнего. Распереживался старик. Всеобщим голосованием выбрали короля и королеву бала, Майк с Нанабой проиграли всего три голоса, но с достоинством уступили победу Эрвину с Ханджи. Те, на каждом шагу рискуя потерять бутафорские короны, прошлись через холл в зажигательном танго, при этом Нанаба заметила, что Ханджи минимум четырежды наступила Эрвину на ногу, но тот не повел и бровью. Хитч даже не морщилась и не закатывала глаза, аплодировала вместе со всеми. Аплодировал и улыбался Леви. Смеялась, что-то говоря ему на ухо, Пик. Оньякопон, который пришел один, наконец-то развеселился. И вообще атмосфера была самая замечательная. Чудесный школьный выпускной, на котором Нанаба и Майк танцевали столько раз, что сбились со счета. По законам жанра, сказала она ему, мы должны лишиться девственности именно в эту ночь. — По каким ещё законам? — Ну как в кино. — Хм, а что насчет историй, когда со школьной скамьи и до гробовой доски или как там? Пока смерть не разлучит нас? Нанаба осторожно, чтобы не испачкать макияжем рубашку, прижалась к его груди. Говорят, школьные романы недолговечны и сразу же за воротами школы теряют силу. Но мы-то не все, думала Нанаба, жмурясь от непонятно откуда подступающих слез. Мы-то не все, правда? — Дай угадаю, — сказала Рене, — у него в колледже сразу кто-то завелся? — Не у него — у меня. — Нанаба подперла щеку ладонью. Дождь усиливался, потоки воды скрыли поток машин. — А может и у него, мы в этом друг другу не признавались. Они расстались без упреков и ссор. Расстались, как взрослые. Первое время переписывались без перерыва. Ну ладно, может, с перерывом на самое важное, на те же занятия, где по преподавателям сразу же было видно: сачкование равно смерть (в смысле, хрен тебе, лодырь, а не экзамен). Писали утром, едва проснувшись, как в школе, созванивались и подолгу болтали вечером. Нанабина соседка по комнате сравнила их с парой неразлучников, дескать, те так же воркуют, воркуют, щебечут, куда блевать? А дальше всё реже, реже. Теперь и не вспомнить, кто первым пропустил утреннее сообщение. Может быть, даже сама Нанаба. Ивер появился на втором месяце её обучения. Третьекурсник. С Нанабу ростом, глаза почти черные, волосы в художественном беспорядке, но сразу видно — так и должно быть. Он ходил на спецкурс по литературе, куда, по старой памяти, записалась Нанаба. Читал Бирса и Стейнбека, обожал Хемингуэя, ругал Миллера за сексизм, и Нанаба сама не догадывалась, что может так быстро влюбиться. Не в полном смысле. Обаяние интеллекта или вроде того. Как она могла устоять? И перед всем остальным тоже. Всё было новое. Столько нового. Столько… И у Майка один в один. Они не успевали делиться друг с другом! А потом, незаметно, прошла и потребность в этом. Поначалу они встречались каждые выходные. Вместе провели Рождество. Но уже весной Нанаба хорошо понимала: всё близится к концу. Любила ли она Майка? Наверное, ещё любила. Наверное, первое чувство надолго остается в душе, оставляет длинный глубокий след, который долго-долго потом стирается, осыпается годами, как краска, и всё равно видно: когда-то здесь было что-то написано. Она хранила Майку верность. Во всяком случае, физическую. И надеялась, что он отвечал ей тем же. Нет, что Майк не способен на подлость, Нанаба верила всей душой. Всем своим вдохновленным новой жизнью сердцем. Как и Нанаба, Майк ни за что не согласился бы расстаться по телефону или, хуже того, через сообщение. Нет, ну надо же быть людьми. Посмотреть друг другу в глаза. Высказать. Если есть, что высказать. Нанабе вот было нечего, но Майка она готова была послушать. Они встретились в одну из майских суббот. В парке. У пруда, где Майк пригласил Нанабу на школьный бал. Деловито поцеловались в щеки. Расспросили друг друга о делах. Дела были в полном порядке. Майк на лето устраивался подработать в одну проектную контору, кем-то вроде гибрида курьера и секретаря, и всё равно считал, что это будет очень полезный опыт. Нанаба в свою очередь договорилась о подработке в одном журнале на летние месяцы: перевод манги и субтитры к аниме. — Ты молодец, — похвалил её Майк. — Ты всегда была умницей. Нанаба с улыбкой приняла комплимент. Она ждала, начнет ли он первым. Кто из них возьмет это на себя, чтобы потом остался осадок «первая любовь меня бросила» или «я бросила свою первую любовь». В молчании они взошли на мостик через пруд. Немного палило солнце и выведенных на прогулку детей отвели в тенистые места парка, было тихо и пустовато, где-то за изгибом пруда сидела на скамейке пожилая пара. Перед мостом стайкой теснились утки, ждали, не перепадет ли от отдыхающих что-нибудь. Нанаба зарылась в сумку, нащупала пачку луковых крекеров. Майк стоял, сложив на перила руки, и вдруг сказал: — Было здорово, правда, булочка? Почти позабытое прозвище отозвалось в Нанабе маленьким фейерверком смешанных чувств: смущение, нежность и вместе с ними легкое раздражение. Она согласилась: — Да. Ты на меня не злишься? — Ну что ты. — Я не хотела тебя обманывать, я правда верила. — Я знаю. Знаю. — Просто это… Как это объяснишь? Всё стало по-другому. — Да. По-другому. Майк говорил спокойно, и Нанабе, очень боявшейся, что голос в самый неподходящий момент задрожит, тоже было легко и на удивление спокойно. Майк развернулся, взял Нанабу за плечи и успокоил, почти смеясь: — Да всё хорошо, ну брось, в самом деле, — поддел согнутой костяшкой кончик Нанабиного носа, наклонился и стукнулся лбом в её лоб. Легонечко. Утка смотрела, задрав голову, и Нанаба стряхнула в воду прилипшие на ладонь крошки крекеров. Вот и всё. Майк прав, было здорово. Нанаба развернулась и пошла, уверенно и твердо переставляя ноги, а у последней перекладины мостовых перил сердце вдруг сжалось и рвануло наружу: это ошибка. Ошибка! Так просто нельзя. Это же её Майк. Майк! Она обернулась резко, словно бы желая поймать Майка на горячем, даже если бы он хотел успеть отвернуться. Но Майк и не оборачивался, а давно уже сошел с моста. К вечеру ливень стих, но тучи не расходились, моросило. Выходя из ресторана, Майк задрал голову к заслоненному городскими огнями небу и сказал: — М-да. Думал пройтись, но, пожалуй, придется ехать. Нанабина квартира располагалась в получасе ходьбы, и она хотела спросить, неужели он правда готов был топать пешком туда, а потом назад, но не стала. После кинотеатра Майк пригласил её поужинать. За ужином они обсудили фильм, и Майк признался, что хотя и не следил за новиками аниме-индустрии, иногда всё же что-то посматривал, если попадалось на афишах. Просто как глоток юности или вроде того. К тридцати начинаешь ценить такие вещи. — Как родители? — спросил он, наматывая спагетти на вилку. — Как бабушка? — О, в полном порядке! Ба в прошлом году ездила с подругой на Кубу, слала мне пейзажи и селфи. Здоровье, конечно, уже подводит, но она не сдается. А как твои? — Порядок. Отец разбил на заднем дворе искусственный пруд, племянники там резвятся вовсю. Сестра пять лет назад родила второго. Майк запил спагетти томатным соком, провел большим пальцем над верхней губой, и Нанаба снова отметила, как идут ему эти усы и бородка. Может быть, делают старше, хотя, скорее, солиднее. — Про Хэма лучше не спрашивать? — шепнул Майк. — Ну почему же. Животные, к сожалению, живут меньше, чем мы. Но он был счастливым псом. А твои коты? — Титана не стало, а Кинг жив. — Да иди ты! — Да! Жив старикан. Уже седой весь, хвост почти весь вылез, но он молодцом! С разговора о семье перешли к разговору об одноклассниках. — С Пик мы общаемся не так часто, как хотелось бы, — призналась Нанаба, — но всё-таки списываемся. Она переехала на север, занимается организацией мероприятий: свадьбы, похороны, переговоры и всё такое. С остальными связь как-то… потерялась. Вы с Эрвином ещё видитесь? С Ханджи? — Ну да! Эрв уже соучредитель одной юридической фирмы, думаю, лет через пять создаст свою собственную. У них с Леви всё хорошо. У Нанабы невольно вырвалось: — До сих пор?! Майк ответил смехом: — Бывает и так. Леви поначалу продолжал работать у Кенни, потом Эрв доучился, и они уехали вместе. — А его мама? — Знает. И в порядке. Они с учителем Смитом теперь, вроде, большие друзья. А Ханджи у нас молодец, занимается какими-то разработками, я в этом не понимаю, но что-то значительное, то ли лекарство, то ли вакцина. — Она биохимичка, да? — Именно. Оба, как выяснилось, слышали, что Зик Йегер работает в клинике своего отца. Кит Шадис по-прежнему тренирует школьную команду по футболу, а Дариус Закклей всё так же директорствует. В машине Нанаба встряхнула влажные от мороси пряди, Майк прочесал волосы пальцами, и в свете уличный фонарей Нанаба увидела, что он улыбается, хотя всего полминуты назад ворчал на испортившуюся погоду. Ещё до того, как он подался навстречу к ней, Нанаба успела подумать, что сегодня не пользовалась духами. Повертела флакон и поставила обратно на полку. Зачем, если не ради этого момента, правда же? Усы и бородка у Майка на удивление не кололись, были мягкими, а когда губы Нанабы соприкоснулись с его губами, на неё нахлынуло такое удивительно светлое чувство, что вряд ли она могла бы с уверенность сказать, что это. Возбуждение? Радость? Воспоминание? — Ты пахнешь всё так же, — сказал ей Майк. Нанаба только пожала плечами, погладила его по щеке, привлекла к себе снова. Майк запустил пальцы ей в волосы, погладил её губы своими ещё раз и отстранился, сел прямо и сказал, немного наклонив голову, чтобы видеть её глаза: — Я хочу пригласить тебя к себе. Нанаба промолчала. Ей правда понравилось целоваться. С этим мужчиной, который вырос из её юной первой любви. — Я знаю, чего ты боишься, — сказал он. Нанаба приподняла брови: — Неужели? — Думаю, да. Страшно всё перепортить, такая хорошая была история. Давай так: если разочаруешься, то забудь, я и тот парень из школы – два разных человека, я никакого отношения к нему не буду иметь. Нанаба не сдержала улыбки: — А если понравится? — Если понравится, значит, я только хорошею с годами. Женщина, выросшая из юной Нанабы Бенар, взялась пальцами за подбородок, словно всерьез задумалась. — Ладно, — сказала она, наконец. — Только у меня завтра не выходной, понял меня, Майк Закариас? — Понял, булочка. Но прежде чем выехать с парковки, они ещё минут пять целовались.