мачты.

у меня на губах – кровоточащий мир, вытекающий липким сиропом из ран; на солёных ресницах – хрусталь и огни, что узорами режут зрачков моих мрак. урони меня ввысь – проломлю пустоту и туманом рассеюсь в бетонных гробах. мир очнётся к утру – и к утру я умру, напоследок послав колокольный набат. пепел мрачных ворон окружает мой сон, разъедая нейронную связь в проводах. на часах – пять утра, дымно-серая вонь и дождя отпечаток сквозь прочерки дат. на столе – пистолет, под столом – алкоголь, на кровати – бардак, в голове – пустота, в пистолете – патрон. проливаю огонь по губам и крещу сигаретой гортань; горечь крутит нутро, дым на вкус ядовит. (чистый опиум дорог для этих зарплат) я иду на балкон, пьян [по]пытками жить, и взлетаю с балкона на мокрый асфальт. с неживых фонарей льётся жидкий янтарь, с высоты оседают туман и дожди; из меня льётся жизнь на сырой тротуар, ржавой медью втекая в пролитый бензин, разгораясь напалмом в фрактале цветов, расцветая бензоем в букете отрав; пробежавший болезненной молнией ток меня резким разрядом швыряет за грань, и вздымается к небу разящий пожар, обнажая останки гниющей души... (я не верю, не верю! – что это душа: разве может в ней быть столько фальши и лжи?) на границе миров растворяется кровь. на граните могил стынут пепел и пыль. из запястий сквозь кружево тонких оков, разрывая покров, прорастают цветы, лепестками взрезая тончайшие швы – пульс в бутонах дрожит между нитями жил: каждый новый удар порождает нарыв, из которого льёт заражённая жизнь, с каждой каплей – сильнее; сквозь костную ткань, по узору из трещин на хрупкой броне; с каждой каплей – больнее; до дрожи в руках, до излома биения в проводе вен; с каждой каплей – пьянее; до ряби в глазах, до мурашек и дыбом встающих волос!.. тяжелее всего – возвращаться назад и смотреть, как сгорает единственный мост, за которым на рифы плывёт галеон, неспособный сменить предназначенный курс; орошаемый пеной настойчивых волн, он врывается в шторм так, как я к нему рвусь, и, мятежный, ломает хребты своих мачт, когда парус сжигает лучами заря; он в безумном бреду потопил себя сам, как себя уничтожил когда-то и я. и на длинных ресницах морская вода отражает обломки со дна моих глаз. я впервые желаю вернуться назад, когда рушится мост, догорая дотла. потерявший надежду, я жаждал сломить всё, что было во мне, и из пепла восстать, но мой внутренний феникс, гниющий в пыли, был не в силах гореть в облачении льда. над седым пепелищем звенит пустота и вливается в реквием колоколов. я стою и пытаюсь понять, кем же стал, но не в силах найти подобающих слов. вместо сердца трепещет цветочная гниль, чьи терновые заросли кутают гроб. у меня на губах – кровоточащий мир: я от страха вонзил ему нож под ребро.