***
Огромный вольфрамовый прожектор в северной части трека с громким хлопком вспыхнул, как гигантская спичка, и серебристый луч осветил арену, которую когда-то называли Гоночным треком ветеранов Вудбери. Искусственный свет заставил более пятидесяти зрителей на западных трибунах подпрыгнуть. Со всех сторон послышались свист и крики, которые поднимались в желтое сумеречное небо и сливались в прохладном воздухе с запахом дыма и бензина. Тени становились длиннее. – Толпа ничего, а? Губернатор изучал немногочисленных, но неистовых зрителей, проводя Гейба и Брюса по лестнице для прессы к наблюдательной вышке, где когда-то местные репортеры и скауты «НАСКАР» передавали друг другу бутылки с «Джеком» и жевали табак, приглядывая за контролируемым хаосом, разворачивавшимся в пыли. Гейб и Брюс шагали за Губернатором, сопровождая его в застекленную ложу и периодически вставляя свое «да, сэр» и «тут вы правы». Когда они уже готовы были запереть дверь небольшой кабинки, снизу раздался голос. – Эй, шеф! – крикнул седой фермер в кепке «КАТ», прежде выращивавший арахис. Он сидел на заднем ряду и поглядывал на Губернатора, который как раз проходил мимо. – Даешь сегодня знатную битву! Губернатор посмотрел на него так, как смотрят на ребенка, который впервые готовится прокатиться на карусели. – Не переживай, дружище! Зрелище будет что надо. Обещаю. Арена ожила. Зазвучали фанфары оглушительного хеви-метала, зрители зашлись нечеловеческими криками, и по команде на их суд из тени северного вестибюля, как потрепанный жизнью Спартак, вышел грязный, морщинистый, необразованный громила, известный под именем Юджина Куни. Его стальные плечи прикрывала старая футбольная экипировка, а в руках он держал заляпанную кровью биту, обмотанную скотчем. Зрители подзуживали его, пока он шел сквозь строй ходячих мертвецов, прикованных к воротам у кромки поля. Твари протягивали к нему свои руки, прогнившие челюсти клацали, потемневшие зубы стучали, тонкие струйки черной желчи поблескивали на тусклом свету. Юджин приветствовал мертвецов, подняв вверх средний палец. Толпа любила этого борца и одобрительно заревела, когда Юджин занял свое место в центре арены, взмахнув битой с преувеличенной торжественностью, которой позавидовал бы любой знаменосец. Воняло гниющими органами и разлагающимися потрохами. Взмахнув битой, Юджин замер в ожидании. Зрители тоже затихли. Казалось, вся арена притаилась в преддверии появления противника. Наверху, в кабине комментаторов, из-за спины Губернатора, наблюдавшего за представлением, Гейб громко спросил, повысив голос, чтобы его было слышно: – Шеф, вы уверены? Губернатор даже не взглянул на него. – У меня есть шанс посмотреть на то, как избивают эту сучку, и не вымотаться при этом. Да, по-моему, лучше и не придумаешь. Донесшийся с поля шум приковал их внимание к лучу света, освещающему южный портал. Губернатор улыбнулся: – Отличное будет зрелище. Но на "сцену" заместо Мишон, вышла Ви,которая шла спокойно тащила за собой охранника, а Юджин и вовсе застыл в шоке-ему обещали бой с дамой с катаной. Ведьма демонстративно игнорировала зомби, и лишь одним точным ударом ножа,перерезала горло "человеку". Девушка не собиралась убивать живого человека, она лишь облачила еще свежего зомби в людскую одежду-вот вам и живой человек. Этот финт нужен для создания паники в городе. – Эй, сукин сын! – Голос принадлежал женщине в потрепанной одежде, которая сидела на среднем ряду между двумя похожими на беспризорников мальчишками в разодранных куртках. Она сердито смотрела на Губернатора. – Это еще что за дерьмо?! Я не хочу, чтобы мои мальчики смотрели на это! Я привожу их сюда на битвы, ради зрелища, а сегодня вы устроили чертову резню! Черт возьми, я не хочу, чтобы мои мальчики наблюдали за убийствами! Толпа взорвалась. Гейб и Брюс заломали женщине руки и повели ее под трибуны. Зрители выражали свое неодобрение. Ропот перерастал в сердитые крики. Большая часть пришедших была согласна с женщиной, но сейчас ими руководило нечто более глубокое. Почти полтора года, проведенных в аду, в лишениях, в скуке и в постоянном ужасе, нашли свое воплощение в неистовых воплях и стонах. – Вы травмируете их! – продолжала женщина, перекрикивая гул. – Я пришла посмотреть на драку – сломанные кости, выбитые зубы, – а не на это! Это ни в какие ворота не лезет! ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?! Губернатор помедлил на лестнице и взглянул на толпу. В нем бушевала ярость, которая пожаром охватила все до последней клетки его тела, заставив глаза затуманиться, а спину похолодеть. Глубоко внутри он мучился… «Контроль… Контролируй ситуацию… Выжги эту язву… Выжги ее сейчас же!» Женщина на трибунах заметила, что он пошел прочь. – Эй! Черт вас дери! Я с вами говорю! Нечего бежать от меня! Вернитесь сейчас же! Губернатор спустился по ступенькам, не слыша свиста и криков, и ушел с мыслью о мщении и адских муках. Нужный эффект превзошел ожидания Ви- разозлить губернатора и чуть подорвать репутацию его, это был высший пилотаж. Хотя цена этого финта была тяжкая.В подземном коридоре раздавалось эхо шагов. Они быстро приближались: кто-то спускался по лестнице, пропуская ступеньки, двигаясь резко и решительно, привлекая в темноте внимание Гейба и Брюса. Двое стражников стояли возле самой дальней камеры, пытаясь восстановить дыхание после схватки с Ведьмой, ведь после такой наглости опускать её никто не собирался. Это была жертва радис спасения: Мишон должен был спасти один подговоренный Мерлем охранник, а группа Рика уже была недалеко от городка, Ви лишь отвлекала Филиппа. Неровный свет лампы отбрасывал тени на их лица.Несмотря на свою худобу, Ведьма оказывала яростное сопротивление. На мускулистых руках Гейба красовались рубцы от ее ногтей, а Брюс потирал щеку прямо под правым глазом, куда эта она угодила своим локтем. Но все это не могло сравниться со смерчем, который приближался к ним по узкому коридору.Мужчина отбрасывал длинную тень, подсвеченный сзади заключенными в сетку лампами. Подойдя ближе, он остановился. Кулаки его были сжаты. – Ну? – сказал он, не доходя тридцати футов до камеры. Голос отдавался эхом, на узком лице лежала тень. – Она там? – Голос его звучал странно, искаженный от гнева. – Вы бросили ее назад в камеру? Она связана? ХОРОШО?! Гейб тяжело сглотнул. – Мы бросили ее назад, да… Но это было непросто. – Шеф, может, если мы… – вступил Брюс. – Заткнись! ЗАТКНИСЬ, ТВОЮ МАТЬ! По коридорам прокатилось эхо. Последовавшая за ним тишина могла проморозить целое озеро. Губернатор взял себя в руки. Он успокаивался, вдыхая и выдыхая, и странным образом держал нож, как будто бы собираясь атаковать своих подручных. Затем он пробормотал: – Если вы не отговорите меня, я зайду туда и рассеку чертову тварь надвое, вонзив ей эту штуку промеж ног. Ответа от двух других мужчин не последовало. Идей у них не было.Молчание казалось ледяным. Осторожно пробираясь по центральному коридору, избегая освещенных лампами мест, спускаясь по лестнице на следующий уровень и быстро делая два поворота, Мартинес безмолвно молился о том, чтобы никто их не увидел. О плане знали только он сам и Губернатор, а ребята вроде Гейба и Брюса привыкли сначала стрелять, а уж потом задавать вопросы. Точнее, не задавать их вовсе. Когда они подошли к одной из камер, Мартинес молча поднял руку, предупреждая Рика. Мужчины остановились у двери. – Думаю, ты уже знаком с моим сообщником, – прошептал Мартинес и быстро распахнул металлическую дверь. На цементном полу темной камеры без сознания лежали двое подручных Губернатора – Пенни и У, – избитые и окровавленные, но все еще живые. Над ними возвышался третий человек в защитной экипировке. Он тяжело дышал, кулаки его были сжаты, в одной руке виднелась полицейская дубинка. – ГЛЕНИ! Рик ворвался в камеру и подбежал к молодому человеку. – Рик, боже, ты жив! Молодой азиат в черной, похожей на спецназовскую, экипировке обнял Рика. Круглое мальчишеское лицо, темные миндалевидные глаза и короткая стрижка делали юношу похожим на новобранца, который успел пройти лишь базовый курс подготовки. «Или на бойскаута», – подумал Мартинес, стоявший в дверях и наблюдавший за трогательной встречей. – Я думал, ты труп, приятель, – сказал азиат. – Мартинес твердил, что видел тебя, но не знаю… Пожалуй, я этому не верил, пока мы не встретились. – Он посмотрел на культю Рика. – Боже, Рик, было столько крови… – Я в порядке, – ответил Рик, посмотрев вниз и прижав замотанный окровавленным бинтом обрубок к животу. – Думаю, мне повезло, что этот придурок забрал у меня только руку. А ты как? – Он потрепал юношу по закрытому марокеновыми доспехами плечу. – Мне сказали, что тебя отпустят. Будто ты рассказал что-то о тюрьме, и они хотят, чтобы ты привел их прямо к месту. Юноша нервно рассмеялся, и Мартинесу показалось, что его смех напоминал скорее дыхание запыхавшегося пса. – О, да они даже не задавали мне никаких вопросов. – Лицо его изменилось: глаза сузились, челюсти сжались. Он посмотрел под ноги. – Рик, я целый день сидел в гараже по соседству с камерой, в которой держали Мишонн. – Последовала пауза, в глазах юноши промелькнуло отвращение. – Рик… Он снова остановился. Казалось, ему сложно было даже вдохнуть, не говоря уже о том, чтобы описать происходившее. Стоявший в другом конце комнаты Мартинес внимательно слушал их разговор. Он впервые услышал имя чернокожей женщины, и по какой-то причине от одного его звука – Ми Он? Мишин? – ему стало не по себе. Он не мог понять почему. Рик снова потрепал юношу по плечу. – Все в порядке, Глени. Мы вытащим ее и выберемся отсюда. – Рик, я люблю Мэгги, – наконец сказал азиат, посмотрев на друга влажными глазами. – Я не хочу никому зла… но то, что я слышал… то, что они делали с Мишонн… – Он снова замолчал, а затем взглянул на Рика и дрожащим голосом сказал: – Мне кажется, я бы рассказал что угодно, лишь бы они прекратили. – Он проглотил стыд. – Но они даже не спрашивали. – Пауза, гневный взгляд. – Как будто бы они устроили все это, чтобы поиздеваться надо мной. В этот момент в разговор вступил Мартинес, готовый сдвинуть дело с мертвой точки. – Это почти так, – сказал он низким и хриплым голосом, а затем угрюмо посмотрел на каждого из мужчин и продолжил: – Филип – Губернатор, или как угодно еще, – постепенно переходит все границы. Я слышал о всяком дерьме – ну, знаете, шепотки, слухи… Но верить им мне не хотелось. – Мартинес глубоко вздохнул. – Просто решил не обращать на это внимания – так ведь ничего не надо предпринимать. Но увидев тебя, – он кивнул Рику, – я заподозрил, что ответственность за «несчастный случай», который произошел с твоей рукой, лежит как раз на нем. Рик и Глени переглянулись на другом конце комнаты, без слов поняв друг друга. Мартинес заметил это, но не показал виду. – Он сказал мне встать на место одного из его стражников, – уже тише продолжил Мартинес, – покараулить гараж, в котором держали Гленна. Я не знал, что там узники. Я в основном занимаюсь охраной территории – все время провожу на баррикадах. – Он снова вздохнул и посмотрел на собеседников. – Я не мог допустить, чтобы все это продолжалось, – нужно было покончить с этим чертовым безумием. – Он опустил глаза. – Черт возьми, мы же все еще люди! Рик задумался над его словами и медленно облизал губы. Морщины на его лице стали глубже. Он посмотрел на Гленна. – Пойдемте! – Мартинес услышал достаточно, а часы тикали. – Надо выбираться отсюда. Рик кивнул Геенну, и тот опустил защитный козырек. Затем все трое выскользнули из камеры и пошли по коридору в сторону выхода. На самом нижнем уровне почти десять мучительных минут Гейб и Брюс не сдвигались с места и стояли возле грязной шлакоблочной стены, примыкающей к камере. Губернатор шагал перед ними из стороны в сторону, держа в руках нож. Коридор освещали стоваттные лампочки, он оказывался то на свету, то в темноте и бормотал что-то себе под нос. Глаза его остекленели от ярости и безумия. Каждые несколько секунд из-за металлической двери гаража доносился едва слышный шепот женщины. С кем она, черт возьми, разговаривала? Что за недуг поразил мозг этой женщины? Гейб и Брюс ждали приказаний, но давать их никто не собирался: казалось, Губернатор боролся с жуткими голосами в своей голове, пытаясь мечом разрубить на кусочки все свои проблемы. Он то и дело хрипло и гневно бормотал: – Черт… черт… как это… черт… какого черта?… В какой-то момент Гейб решил заявить о себе: – Эй, шеф, может, проверить те городки к югу от Олбани? Есть несколько возле… – Заткнись на хрен! – Губернатор шагал из стороны в сторону. – Придется теперь собирать новых кусачих для битв! Искать новых борцов! ЧЕРТ! – Шеф, а что, если мы… – вступил Брюс. – ЧЕРТ! – Нож просвистел в воздухе. – Чертова стерва! Губернатор повернулся к двери и изо всех сил врезал ботинком по ржавым железным панелям. Раздался грохот, на двери образовалась огромная вмятина. Гейб и Брюс вздрогнули. – ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! – Губернатор повернулся к подручным. – ОТКРЫВАЙТЕ!!! Гейб и Брюс обменялись быстрым взглядом, и Брюс подошел к двери, обеими руками взявшись за створку. – Я хочу, чтобы ее проклятые кишки разлетелись во все стороны, – проревел Губернатор. Дверь скрипнула, и Губернатор дернулся, словно сквозь него пропустили разряд электрического тока. – СТОЙ! Брюс замер, наполовину открыв дверь и придерживая ее своими огромными руками. Оба подручных развернулись и уставились на своего начальника. – Закрывай, – сказал Губернатор. Голос его снова стал нормальным, как будто дернули за выключатель. Брюс взглянул на него. – Хорошо, шеф… Но зачем? Губернатор потер переносицу, затем глаза. – Я собираюсь… Гейб и Брюс замерли в ожидании, еще раз обменявшись взглядом. Наконец Брюс облизнул губы. – Вы в порядке, шеф? – Мне нужно поспать и обдумать это, – тихо ответил тот. – Не хочу сделать что-нибудь такое, о чем потом буду сожалеть. Он глубоко вздохнул и размял шею, а затем развернулся и пошел прочь. – Нужно взглянуть на проблему под всеми углами, – пробормотал он на ходу, даже не смотря на мужчин. – Вернусь через несколько часов. Губернатор исчез за углом в конце коридора, подобно призраку, двигаясь в тускло освещенном коридоре.***
Они быстро пошли по виляющему тоннелю и спустились вниз по рампе. Время бежало. В итоге они оказались в кромешной темноте полуподвального помещения. Гленн примерно представлял, где держали Мишонн, – его сбили с толку бесконечные гаражные двери, похожие друг на друга, и раздражающе одинаковые следы старой смазки на стенах, но он точно помнил, что тащили его по этому уровню. В конце концов они нашли самый дальний и узкий коридор и остановились у поворота. – Я почти уверен, что это прямо за углом, – прошептал Глен, когда они затаились в тени на пересечении двух тоннелей. – Хорошо, – тихо отозвался Рик. – Забираем всех своих, убиваем Губернатора и уходим. – Он взглянул на Мартинеса. – Сколько идти до дома доктора и затем до стены? Можно выйти незаметно? – Обсудим позже! – Мартинес поднял вверх затянутую в перчатку руку, а голос его понизился до шепота. – Подождите… Тихо. Держитесь позади меня. – Он осторожно выглянул из-за угла, а затем снова повернулся к группе. – Я буду чертовски удивлен, если Губернатор не поставил стражника возле камеры с вашей подругой. – Почему бы нам… – начал Рик. – Открытое наступление – не лучшая идея, – предупредил его Мартинес. – Если не хотите поймать пулю. Здесь каждый меня знает. Я пойду один, а когда закончу, позову вас, ребята. Никто не стал с ним спорить. – Эй, как дела, Гейб? – Мартинес нарочито спокойно подошел к последней гаражной двери, махнул рукой и улыбнулся мускулистому стражнику. – Тебя командировали охранять золотой запас, не иначе? Здоровяк в водолазке, прислонившийся спиной к двери, усмехнулся и покачал головой. – Не совсем. Здесь сидит та сучка, которая запорола сегодняшнюю битву. Мартинес подошел еще ближе и встал рядом с Гейбом. – Ого! – Она крепкий орешек, – ухмыльнулся здоровяк. – У шефа нет шансов. Мартинес многозначительно улыбнулся: – Думаешь, я могу взглянуть? Одним глазком. Не получилось рассмотреть ее на арене. Кажется, она хороша. Гейб улыбнулся шире: – О да, она была хороша. Но после того избиения, которое устроил Губернатор, она… Внезапно последовал удар – быстрый и резкий тычок костяшками пальцев в кадык стражника, – который перекрыл Гейбу кислород и лишил его возможности говорить. Застигнутый врасплох, охранник согнулся пополам и принялся хватать воздух. Мартинес добил его прикладом винтовки «гранд» 762-грандкалибра. Тупой удар пришелся Гейбу в затылок. Раздался глухой звук. Охранник свалился на пол лицом вниз, на бетонный пол с его головы потекла струйка крови. Мартинес крикнул через плечо: – ВСЕ ЧИСТО! Беглецы крадучись вышли из темноты в конце тоннеля. Глаза их были широко раскрыты, по венам бежал адреналин. Рик быстро взглянул на Гейба, а затем повернулся к Мартинесу и начал что-то говорить, но Мартинес уже подошел к замку гаражной двери. – Помогите мне открыть дверь. Она вся погнута – не поддается, – хрипло сказал он, вцепившись в край обеими руками. Рик и Глени подошли к нему, и втроем они смогли сдвинуть дверь с места. Петли скрипнули и раскрылись только наполовину. Все они протиснулись внутрь, и Рик сделал несколько шагов в темноту мрачной камеры, провонявшей плесенью, и тут же застыл на месте, парализованный увиденным. Одного взгляда на подругу ему оказалось достаточно, чтобы в глубине души понять: война уже началась. Губернатор в пылу злости совершил ошибку-запер Мишон и Ви в одной камере, обездвижив их только веревками .Женщина сидела на полу темной камеры, руки ее были привязаны к стенам. Сначала она не узнала друзей. Длинные дреды падали ей на лицо, грудь поднималась и опадала при каждом болезненном вздохе, по полу во все стороны от нее текли ручейки крови. Она попыталась поднять голову и сфокусировать взгляд неподвижных глаз. – О боже… – Рик осторожно подошел к ней, едва способный говорить. – Ты… Она подняла голову и плюнула в его сторону. Он отскочил, инстинктивно прикрыв лицо. От обезвоживания, усталости и шока слюна ее превратилась в пыль. Она снова попыталась плюнуть. – Эй, Мишонн! Полегче, – сказал Рик, опустившись на колени рядом с ней. – Это я. – Голос его смягчился. – Мишонн, это Рик. – Граймс— едва слышно проговорила она хриплым шепотом, пытаясь сфокусироваться. – Рик? – Ребята! – Рик поднялся на ноги и повернулся к остальным. – Помогите мне отвязать ее! Они все бросились к Мишон, не замечая как в темный угол вжалась Ви, понемногу захлебываясь своей кровью, и кажется было задето легкое. С уст женщины снова раздался хрип: – Ви..она..там..он Рик с Мартинесом принялись отвязывать ее запястья. Пока Мартинес распутывал веревку второй девушке, его терзали противоречивые чувства. Он чувствовал запах бедной Ведьмы, ощущал тот жар, который излучало ее истерзанное тело. В камере пахло отчаянием – потом, открытыми ранами и жестоким сексом. Штаны её держались у нее на талии при помощи веревки, за время пыток ткань изорвалась и была покрыта множеством пятен – крови, слез, спермы, пота, мочи, слюны. Все тело было в ссадинах, как будто кто-то прошелся шкуркой по ее рукам и ногам. Мартинес боролся с желанием признаться во всем этим людям и объяснить им свой план. Глаза его затуманились. Голова кружилась, его тошнило. Неужели все это стоило безопасности этого дрянного города? Крошечного тактического преимущества? Боже, да что же натворила эта девушка, чтобы заслужить такое? На мгновение Мартинес представил, что Губернатор подверг таким пыткам его. Никогда еще Мартинес не чувствовал себя таким сбитым с толку. Все отступили на шаг от Мишонн. Она на мгновение растянулась на полу, лежа на животе и прижавшись лбом к бетону. Ей нелегко было вздохнуть, подняться, привести себя в порядок, и Рик опустился рядом с ней на колени. – Нужна… ты– начал он. Женщина резко дернулась и встала на колени, а затем выпустила из себя всю боль, которая сконцентрировалась в коротком и громком хрипе. Рик и остальные беглецы не сводили с нее глаз. Пораженные ее запасам энергии, они молча стояли рядом, не зная, что сказать или сделать. Как вытащить ее отсюда? Она напоминала паралитика, который пытался забраться обратно в кресло-каталку. Внезапно она поднялась на ноги, подгоняемая лишь яростью, и сжала в кулаки изящные руки. Не думая о боли, она осмотрелась, а затем взглянула на Рика и сказала голосом, хрипящим, как фонограф, на который поставили исцарапанную пластинку: – Давайте выбираться отсюда к чертовой матери. -А где Мерль и Мэгги?-прохрипела Ви, уже застегивая на штанах ремень Мартиноса,-Я тут бесполезна, он что-то залил мне в уши. -Мерль пошел её спасать, с ним Дэрил, и Джек. Ведьма только и могла что смотреть на своих друзей, понимая что Мишон досталось больше чем ей, ведь Ви уже подсадили к избитой Мишон, а злой Филип лишь забрал честь глухой в присутствии Мишон. Они ушли не слишком далеко. Выбравшись с нижнего уровня и поднявшись на один пролет, они пошли по главному коридору и почти достигли его конца, когда Мишонн, теперь возглавлявшая процессию, резко подняла руку, предупреждая остальных. – Стоп! Кто-то идет. Все замерли, прижавшись друг к другу у нее за спиной. Мартинес обошел всю группу и встал рядом с Мишонн, прошептав ей на ухо: – Я разберусь. Никто еще не знает, на что я пошел… Я сделаю так, что вас не увидят. Из-за угла показалась тень, и послышались шаги. Мартинес выступил вперед и оказался в конусе света на пересечении коридоров. – Мартинес? – доктор Стивенс вздрогнул, увидев мужчину в банане. – Что ты тут делаешь? – Хм, док, мы как раз шли за тобой. – Что-то случилось? Мартинес многозначительно взглянул на него. – Мы уходим из этого города. И хотим, чтобы ты пошел с нами. – Что? – Стивенс моргнул, наклонил голову и попытался осознать услышанное. – Кто это мы? Мартинес оглянулся и махнул остальным. На глазах доктора из-за угла друг за другом появились Рик, Мишонн, Глени и наконец Ви. Выйдя из тени, они оказались в резком свете ламп. Все они смотрели на доктора, который смотрел на них, с мрачным выражением лица обдумывая происходящее. – Эй, док, – в конце концов сказал Рик, – что скажете? Вы с нами или нет? Лицо доктора едва заметно изменилось: глаза за очками в тонкой оправе сузились, губы на секунду сжались в тонкую линию. На миг показалось, словно он занят постановкой диагноза на основании особенно сложного набора симптомов. Затем он сказал: – Мне нужно только забрать кое-какие лекарства из госпиталя, и можем идти. – Он улыбнулся своей фирменной язвительной улыбкой. – За минуту управлюсь. Миновав раскрошившиеся ворота арены, они поспешили пересечь парковку, стараясь не попасться на глаза одиноким горожанам, которые бродили по боковым улочкам. Над ними простиралось ночное небо – буйство звезд, затянутых тонкой вуалью облаков. Луны не было видно. Они двигались группой, очень быстро – но не так быстро, чтобы шумом привлечь нежелательное внимание или создать впечатление побега. Кое-кто из прохожих махал им. Никто не узнавал незнакомцев – Рика и Гленна, – но отдельные прохожие оборачивались, заметив женщину с дедами. Мартинес подгонял беглецов. Один за другим они перепрыгнули через забор в западной части арены и прошли по пустой парковке, направляясь к главной улице. Доктор замыкал цепочку, сжимая в руках сумку с медикаментами. – Как быстрее всего отсюда выбраться? – запыхавшись, спросил Рик, когда они с Мартинесом остановились, чтобы перевести дух, в тени магазина. Остальные сгрудились рядом. – Надо идти так. – Мартинес махнул рукой в сторону пустынного тротуара на другой стороне улицы. – Просто идите за мной – я выведу вас. Они перешли улицу и стали крадучись пробираться в тени. Тротуар тянулся на запад по крайней мере четыре квартала. Пространство под навесами и вывесками было погружено во тьму. Беглецы торопливо двигались в тени, не отставая друг от друга ни на шаг. – Чем быстрее мы уйдем с открытого места, тем лучше, – тихо сказал Мартинес Рику. – Нам нужно добраться до переулка, а затем перелезть через стену. Здесь она не так сильно охраняется, как у главных ворот. Все должно пройти гладко. Они миновали еще половину квартала, как вдруг в темноте раздался голос. – ДОКТОР! Все сбились с темпа. По спине Мартинеса пробежали мурашки. Беглецы застыли на месте. Обернувшись, Мартинес заметил какого-то человека, который только что обогнул здание, оставшееся позади них. Быстро, инстинктивно, даже не смотря, Мартинес положил палец на спусковой крючок винтовки, готовый ко всему. Спустя всего наносекунду Мартинес с облегчением выдохнул и снял палец с курка, поняв, что к ним приближается одна из городских кумушек. – Доктор Стивенс! – крикнула она слабым от недоедания голосом. Стивенс развернулся. – О, здравствуйте, мисс Уильям. – Он нервно кивнул домохозяйке среднего возраста, которая шла прямо к нему. Остальные укрылись в тени, выйдя из поля ее зрения. Доктор встал у нее на пути. – Чем я могу вам помочь? – Простите за беспокойство, – проговорила она, спеша к нему. Волосы ее были коротко пострижены, фигура терялась в изношенной бесформенной одежде. Женщина смотрела на доктора огромными испуганными глазами. Тонкая талия и высокие скулы давали представление о ее былой красоте. – Мой сын, Мятью… У него небольшой жар. – О… Хм… – Я уверена, что бояться нечего, но не хочу рисковать. – Я понимаю. – У вас будет время позже? – Конечно. Я… Я просто… хм… – забормотал доктор, раздражая Мартинеса. Какого черта он просто от нее не избавится? Доктор прочистил горло. – Просто… хм… приведите его ко мне в кабинет сегодня… если можете… я его осмотрю. Я… я постараюсь найти для него время. – Обязательно, я… У вас все в порядке, доктор Стивенс? – Она взглянула на остальных беглецов, притаившихся в тени позади Стивенса, и пытливо посмотрела на доктора своими печальными глазами. – Вы, кажется, расстроены. – Все в порядке, правда. – Он сильнее прижал сумку к груди. – Я просто… Я кое-чем занят сейчас. Он попятился, и Мартинес почувствовал, как его окатило волной облегчения. – Не хочу показаться грубым, – сказал Стивенс женщине, – но мне нужно идти. Простите. Отвернувшись, доктор присоединился к остальным. Мартинес увел группу за угол. На краю тротуара они на минутку остановились, чувствуя, как повышается уровень адреналина. Мартинес подумал было о том, чтобы избавиться от Стивенса и Элис. Они знали слишком много и были слишком тесно вовлечены в местное общество – они могли бы стать обузой. Хуже того, они, возможно, чересчур хорошо изучили самого Мартинеса и могли разгадать его уловку. Может, они ее уже разгадали. Может, они просто подыгрывали ему. – Эй! – шепотом одернул их Мартинес. – Давайте вы разберетесь с этим позже – сейчас у нас просто нет времени! Он повел группу дальше – по тротуару, через очередную дорогу и по боковой улице к переулку, который начинался в двухстах ярдах к югу от них. Обрушившаяся на город тишина пугала Мартинеса. Он слышал гул генераторов и шуршание проводов по стенам. Шаги беглецов казались ему оглушительными, как ружейные выстрелы, а биение их сердец – достаточно громким, чтобы отбивать ритм на параде. Он ускорил темп. Прохожих не было, они остались одни. Мартинес перешел с быстрого шага на бег трусцой, остальные не отставали. Спустя мгновение он услышал, как женщина по имени Мишонн бросила странную фразу в адрес кого-то, кто шел позади. – Не смотри на меня так, – сказала она на бегу. – Обо мне не волнуйся. Голос Гленна был едва слышен за шумом их шуршащих шагов и тяжелого дыхания. – Ладно… Извини. – Тише! Оглянувшись, Мартинес шикнул на них, когда они достигли переулка. Подняв руку в перчатке, он сделал группе знак остановиться, а затем завел беглецов в темноту за угол соседнего здания, где все было забросано мусором. В переулке гуляли черные тени. Вдоль одной из стен выстроились мусорные баки, из которых воняло гнильем, свет давала только мигающая лампа аварийной сигнализации, висевшая в дальнем конце. Сердце Мартинеса забилось чаще. Быстро осмотревшись, он заметил вдалеке часового. – Так, подождите минутку, – сказал он остальным. – Я сейчас вернусь. Мартинес приготовился к новому представлению – к роли внутри роли, – сдержал волнение и направился в противоположный конец переулка. В тридцати ярдах от него на подъемнике спиной стоял юный гангстер, в руках которого виднелся автомат Калашникова. Часовой внимательно следил за временной баррикадой из перевернутых стальных панелей. По другую сторону баррикады простиралась темнота – и свобода. – Эй! Эй, дружище! – Мартинес подошел к пареньку, приветливо махнув рукой. Голос его казался спокойным, но властным при этом, как будто бы он прогонял кошку с обеденного стола. – Я тебя сменю! Часовой вздрогнул, развернулся и посмотрел вниз. Совсем юный и нескладный, одетый во все каперские регалии, с повязкой на кудрявой голове, он казался просто ребенком, который играл в полицейского. Еще казалось, что он был слегка под кайфом и как будто бы подозревал что-то. Мартинес подошел ближе. – Давай мне автомат и беги. Я закончу твою смену. Часовой пожал плечами и принялся спускаться. – Ладно, как скажете… – Он спрыгнул на тротуар. – Но… Зачем вам это? Мне нужно заняться чем-то другим? Мартинес потянулся к автомату, который держал юнец, и снова сказал голосом строгого хозяина: – Ничего не спрашивай. Я оказываю тебе услугу. Давай автомат, скажи спасибо – и отдыхай. Часовой с удивлением уставился на него и передал автомат. – Э-э… само собой. Парень пошел прочь по переулку, бормоча себе под нос: – Как скажете… Как скажете… Вы начальник… Я просто исполняю приказания. Беглецы не выходили из тени, пока часовой не завернул за угол и не растворился в ночи, сбивчиво читая какую-то пэр-вечерку. Затем Рик кивнул Гленну, и все друг за другом прокрались в переулок, быстро зашагав по забросанному мусором вонючему тротуару. Мартинес ждал на подъемнике, по-деловому смотря вниз. – Давайте! – Он махнул беглецам, чтобы те поднимались к нему. – Перелезем через стену – и мы свободны. Вся группа собралась у основания баррикады. Мартинес взглянул на них. – Все прошло лучше, чем я ожидал, но нам все равно нужно спешить. С минуты на минуту здесь может появиться кто-нибудь из часовых Губернатора. Придерживая искалеченную руку, Рик поднял на него глаза. – Так, так… Думаешь, мы сами не хотим побыстрее убраться отсюда? Мартинес натянуто улыбнулся: – Хм, ты прав. За спиной Рика раздалось какое-то неразборчивое ворчание, которого Мартинес не расслышал. Рик резко развернулся и посмотрел на Мишонн. Глен и Ви сделали то же самое. В общем-то, все повернулись к стоявшей в тени темнокожей женщине, которая угрюмо и мужественно вглядывалась в ночь. – Я не с вами, – произнесла она таким холодным и безразличным голосом, как будто бы представлялась по уставу старшему по званию. – Что?! – воскликнул Глени. – О чем ты?! Мишонн взглянула на парня темными бездонными глазами, а затем монотонно, как пономарь, ответила: – Я иду к Губернатору. -Я с тобой,-Влезли в разговор Ви, замечая что к ним идут еще три фигуры, знакомые три фигуры. Это были Диксоны и Мэгги, а так же Джек. Им повезло что компания сейчас стояла в слепой зоне, а многочисленные охранники были заняты поиском беглецов-но никто не лез к губернатору. У Мэгги и Гленна были лишь несколько секунд на теплые объятиях,пока мужчина не заметил ссадины и разбитую губу девушки. По Рику было видно, что он рад что все собрались тут-но была еще беда, уйти отсюда незамеченными. С этим помогло Мерль и та карта Ведьмы. Все понимали что Мишон не отговорить, и в помощь ей остаивли Мерля,который сам и вызвался. Остальные под руководством Рика-ушли из Вудбери через тайный ход.***
Тишина, которая обрушилась после заявления Мишонн, казалось, на несколько мгновений поглотила группу, пока беглецы безмолвно оценивали ее намерения, неловко переглядываясь и как будто бы заражая друг друга неведомой болезнью посредством этих взглядов. Все поняли, как она собиралась поступить с Филиппом Лейком, хотя никто и не решился озвучить это, и сначала все ужаснулись именно этому. Но молчание в провонявшем насквозь переулке чересчур затянулось, и Мартинесу, который смотрел на все это с платформы погрузчика, стало очевидно, что неодолимое намерение Мишонн было связано с чем-то гораздо более страшным, чем простая месть. Настали жестокие времена, и жажда расплаты – на глубинном уровне присущая каждому человеку в нормальном мире – теперь взывала к вселенской неизбежности, и теперь это было так же естественно, как стрелять в голову ходячим мертвецам или наблюдать за превращением близкого человека в монстра. В чудовищном новом мире зараженные органы отсекались с невероятной быстротой. Злые люди больше не становились легендами, их не показывали в полицейских шоу. В этом мире их просто считали больными животными, которых надо изолировать от стада. Просто сломанными деталями, которые необходимо заменить. Никто из тех, кто стоял тем вечером у стены, не мог винить Мишонн или удивляться ее неожиданному и непоколебимому решению развернуться и найти раковую опухоль на теле этого города – человека, который надругался над ней, – но смириться с этим все равно было нелегко. – Мишонн, мне кажется… – начал возражать Рик. – Я вас догоню, – перебила она. – Или нет. – Мишонн… – Я не могу уйти, не сделав этого. – Она пронзительно посмотрела в глаза Рику. – Идите. – Затем она повернулась и взглянула на Мартиноса. – Где он живет? – Не могу поверить, что она просто ушла, – сказал Гленн, забравшись на стену. Защитные доспехи поскрипывали, пока он стоял на ветру у края платформы погрузчика, помогая подняться Мэгги. Девушке было непросто – силы рук не хватало, – и она с трудом лезла на платформу. Крякнув от натуги, Глен перетянул ее через край. – Стоило помочь ей? Я бы тоже с радостью навалял этому парню. Рик стоял на платформе позади Гленна и наблюдал за тем, как Мартинес спустился к Стивенсу, чтобы помочь доктору перебраться через баррикаду. – Поверь мне, Глен, – тихо сказал Рик, – мы были бы для нее обузой. Безопаснее всего выбраться сейчас, пока есть возможность. Доктор забрался на стену и вылез на платформу, присоединившись к остальным. Мартинес проверил, что все в порядке. Все глубоко вздохнули, повернулись и осмотрели неровный ландшафт по другую сторону баррикады. В узком проеме между двумя заброшенными зданиями виднелись окрестные леса. Ночной ветер гонял мусор по пустынным улицам, в отдалении, подобно поверженному гиганту, стоял проржавевший поезд. Луна поднялась высоко и светила в полную силу, молочно-белый свет подчеркивал темноту каждой расщелины, каждого тенистого закоулка, каждого извилистого оврага, в котором могли скрываться кусачие. Рик снова вздохнул и ободряюще потрепал Гленна по спине. – Мишонн может сама о себе позаботиться, – тихо сказал он. – Кроме того, мне показалось, что она хочет одна со всем разобраться. – Дамы вперед, – сказал Мартинес Ви, не замечая гневного взгляда Дэрила, который сделал вид что проверяет лук, махнув в сторону дальнего конца платформы. Девушка нерешительно начала спускаться, тяжело дыша. Мартинес помог ей найти уступ, а затем спустил ее со стены. – Вот так, – произнес он, взяв ее под мышки и случайно дотронувшись до ее груди. – Все хорошо. Ты почти на земле. – Не распускай руки, – бросила Ви, не сводя взгляда с его губ. Спустившись еще ниже, она наконец спрыгнула на дорогу, подняв небольшое облачко пыли. Она инстинктивно пригнулась и внимательно осмотрела опасную зону. Девушка явно была настороже. Следующим Мартинес спустил Гленна, а затем доктора. Мужчины приземлились возле Ви, подняв еще больше пыли. В тишине слышалось лишь их тяжелое дыхание, в ушах отдавались гулкие удары сердца. Каждый изучал лежащую перед ними темную дорогу, которая выходила за пределы города и погружалась в темное небытие ночи. Мартинес почти бесшумно спустился по стене и приземлился с глухим стуком. Оружие ударило его по спине. Затем он снова взглянул наверх. – Так, Рик… Пора. Стоявший на платформе Рик прижал к груди забинтованную руку. – Будет непросто, – пробормотал он. – Поймаете? – Поймаем, друг. – Мартинес протянул к нему руки. – Просто спускайся. Рик принялся неловко спускаться по стене, держась одной рукой. – Боже, – ужаснулась Мэгги, наблюдая за этим. – Не уроните его. Аккуратно! Мартинес, крякнув, поймал немаленького мужчину и опустил его на землю. Рик болезненно вздохнул и огляделся. На другой стороне забросанной мусором дороги в тени пустынной витрины магазина стоял доктор Стивенс. Потрепанная и покосившаяся вывеска гласила: «Корма и семена Мак-Мак-каллимаС облегчением вздохнув, доктор проверил сумку с медикаментами. Стеклянные флаконы с антибиотиками и обезболивающими были нетронуты, инструменты лежали в полном порядке. – Не могу поверить, что мы так просто выскользнули оттуда, – пробормотал он, копаясь в сумке. – Знаете, эти стены построены, конечно, не для того, чтобы сдерживать людей… но… За спиной у доктора в темном магазине Мак-каллима задвигались тени. Никто этого не заметил. Никто не услышал ни неуклюжих шаркающих шагов, которые приближались к говорившим, ни слабого хруста осколков и обломков. – У меня как камень с души упал, – произнес Стивенс, захлопнув сумку.***
– Твою ж мать! Милая, ешь! Губернатор стоял на четвереньках на вонючем ковре в гостиной и протягивал мертвой девочке отрубленную человеческую ногу, которую он держал за большой палец. Японский меч лежал на полу рядом с ним, как сокровище, как талисман, как символ войны, который Губернатор не выпускал из виду с самого побоища на треке, но о его применении он сейчас думал меньше всего. – Не совсем свежая, – сказал он, показав на серые пятна, – но клянусь, еще пару часов назад она ходила по земле! Маленькая тварь дернулась на цепи и остановилась в восемнадцати дюймах от руки Губернатора. Она снова захрипела, как сломанная кукла, и отвела стеклянные глаза от лакомства. – Ну же, Пенни, не так уж и противно. Губернатор подвинулся ближе и помахал залитой кровью ногой перед носом девочки. Нога была довольно большая – непонятно, мужская или женская: пальцы казались коротковатыми, но на ногтях не было ни следа лака – и уже начинала синеть и покрываться трупными пятнами. – Станет только хуже, если ты сейчас же не съешь ее. Ну же, милая, за… Громкий удар заставил Губернатора вздрогнуть. – Что за черт! – Он повернулся к двери на другой стороне комнаты. По двери снова громко ударили. Губернатор поднялся на ноги. После третьего удара с дверного косяка посыпалась пыль, засов тихонько заскрипел. – Какого черта вам нужно? – крикнул Губернатор. – Нечего так колотить в мою дверь! Четвертый удар сорвал засов и цепочку, и дверь распахнулась настежь, ударившись о стену. Во все стороны посыпались щепки и куски штукатурки, ручка вошла в деревянную панель, оставив вмятину. Непрошеный гость по инерции влетел в комнату. Губернатор стоял в центре гостиной – кулаки подняты, зубы инстинктивно сжаты перед началом драки. Он выглядел так, словно увидел призрака, который неожиданно материализовался возле его потрепанного дивана. Мишонн ввалилась в квартиру, едва не распластавшись на полу под действием силы импульса. Она остановилась в трех футах от объекта своих поисков. Восстановив равновесие, она расправила плечи, тоже сжала кулаки, встала в стойку и слегка наклонила вперед голову, приготовившись к нападению. На краткий миг они замерли, изучая друг друга. По дороге Мишонн привела себя в порядок: на ней был комбинезон, в который она заправила майку, длинные дреды сдерживала повязка. Казалось, она была готова пойти на работу – или на похороны. Невыносимое молчание – противники смотрели друг на друга с чудовищным напряжением в глазах – первым прервал Губернатор. – Так, так, так… – голос его был низким, холодным, без примеси эмоций. – Будет интересно. Драки – спонтанные кулачные бои – бывают разными. На Востоке люди учатся драться в согласии с дзеном – продуманно, четко, академично, – и противники часто встречаются, потратив годы на обучение и умея сражаться с математической точностью. В Азии более слабый противник учится извлекать пользу из силы оппонента, и схватки заканчиваются быстро. С другой стороны, вольная борьба на рингах по всему миру может продолжаться часами, раунд за раундом, и итоговый результат зависит от физической выносливости каждого из соперников. Третий тип кулачных боев характерен для темных закоулков американских городов: там стороны сходятся совершенно в другом противоборстве. Стремительная, жестокая и непредсказуемая – иногда даже неловкая, – обычная уличная драка обычно длится не более нескольких секунд. Уличные борцы, у которых нет особого выбора, имеют склонность с огромной скоростью обрушивать друг на друга удары, ведомые яростью, и потасовка обычно заканчивается вничью – или того хуже, кто-нибудь в конце концов вытаскивает нож или пушку и доводит все до быстрого и смертельного финала. Битва, завязавшаяся в провонявшей гостиной Губернатора, вместила в себя все три стиля и продолжалась в общей сложности восемьдесят семь секунд, в первые пять из которых соперники практически не боролись. Все началось с того, что противники заняли позицию и уставились друг другу в глаза. За эти первые пять секунд они обменялись достаточно большим количеством невербальной информации. Мишонн не отрывала взгляда от Губернатора, и он отвечал тем же – и ни один из соперников ни разу не моргнул. Комната, казалось, замерла, как диорама, скованная льдом. Затем, примерно на третьей секунде, Губернатор на краткое мгновение перевел взгляд на пол справа от него. Он заметил и девочку, и меч, которые находились в зоне его досягаемости. Пенни, казалось, не обращала никакого внимания на человеческую драму, разворачивавшуюся у нее на глазах. Ее синевато-серое безжизненное лицо погрузилось в ведро с потрохами. Меч поблескивал в неровном свете тусклой лампы. В этот миг Губернатор изо всех сил старался не выказать паники и никак внешне не выдать, что он переживает за безопасность мертвой девочки, а также не дать противнице догадаться, что в голове у него уже созрела идея – ведь человеческий мозг умеет генерировать сложнейшие решения за ничтожное время, которого недостаточно даже для того, чтобы зажечь очередной синапс, – схватить меч и быстро покончить со всем этим. За одну-единственную секунду – третью из восьмидесяти семи – Мишонн тоже успела скользнуть взглядом по девочке и заметить на полу кутана. Наступила секунда номер четыре, и Губернатор снова обратился к бездонным глазам Мишонн. В это мгновение она тоже опять взглянула на Губернатора. В следующие полторы секунды – четвертую и половину пятой – враги прочитали то, что было написано у них в глазах. Губернатор понял, что Мишонн знала о его мыслях, а она поняла, что и он знал о том, что думала она, и в следующие полсекунды – вторую половину номера пять – обратный отсчет достиг нуля. Двигатели взревели, раздался взрыв. Следующая фаза противостояния заняла шесть секунд. Губернатор нырнул за мечом, Мишонн проревела «НЕТ!», и к тому моменту, как Губернатор коснулся рукой ковра в трех футах от клинка и попытался пальцами нащупать рядом с собой великолепную рукоятку с изящным змеиным рисунком, Мишонн подскочила у нему с внезапностью молнии. Она инстинктивно нанесла первый удар битвы на одиннадцатой секунде. Нога ее взлетела вверх, в сторону противника. Тяжелый ботинок обрушился на лицо Губернатора пониже виска как раз в то мгновение, когда мужчина дотянулся до рукоятки меча. В комнате раздался сухой треск, словно морковь переломили пополам, с которым кожаная подошва обрушилась на человеческий череп. Губернатор отлетел назад, скорчившись от боли, изо рта его брызнула кровь. Он упал на спину, не сдвинув меч с места. За следующие восемь секунд резкий взрыв сменился тишиной. Мишонн воспользовалась ступором Губернатора – он уже сумел перекатиться и встать на четвереньки, лицо его было залито кровью, легкие вздымались от тяжелого дыхания – и быстро подскочила к клинку. Она подняла его и развернулась назад менее чем за три секунды, а следующие четыре секунды переводила дух и готовилась к смертельному удару. К этому моменту прошло ровно девятнадцать секунд, и стало казаться, что у Мишонн появилось преимущество. Пенни оторвалась от еды и посмотрела на соперников, тихо зарычав. Губернатор смог, пошатнувшись, встать на колени. На лице его, хоть сам он об этом и не догадывался, отразилась чистая, неподдельная жажда крови, а в голове осталось лишь гудение белого шума – как сплошная стена на экране телевизора после окончания вещания, – которое перекрывало любые мысли, кроме желания убить эту чертову сучку в то же мгновение. Он инстинктивно переместил свой центр тяжести ниже, как кобра, которая прижимается к земле, прежде чем прыгнуть на добычу. Меч в руке женщины казался ему магическим жезлом, который вобрал в себя всю энергию в комнате. Он сплюнул кровь. Мишонн стояла всего в пяти футах от него, подняв кутана. Прошло двадцать семь секунд. Один выверенный удар этим закаленным, острым как бритва клинком – и все могло прекратиться, но это совсем не волновало Губернатора. На тридцатой секунде он сделал выпад. Ее следующий маневр занял три секунды. Одна – она позволила Губернатору пройти в нескольких дюймах от себя, и вторая – она нанесла ему один из своих фирменных ударов в пах, и третья – удар обездвижил его. Тяжелый носок ее рабочего ботинка вошел в мягкие ткани с такой силой, что Губернатор в буквальном смысле сложился пополам, не в силах вдохнуть, а изо рта его на пол брызнул коктейль из крови, слюны и мокроты. Он сдавленно захрипел и упал перед женщиной на колени, хватая ртом воздух. Боль тараном пронзила все его внутренности. На миг он простер вперед руки, как будто бы пытаясь схватиться за что-то, а затем оказался на четвереньках. Его стошнило. Кровавая рвота полилась на ковер под ноги Мишонн. На сороковой секунде все успокоилось. Губернатор извивался на полу, кашлял и пытался взять себя в руки. Он чувствовал, что она возвышается над ним и смотрит свысока с чудовищным спокойствием на лице. Он всем телом ощутил, что она занесла меч. Проглотив горькую желчь, он закрыл глаза и стал ждать, когда раздастся едва слышный свист клинка и он рассечет его шею, положив всему конец. Таким он и будет. Губернатор готовился умереть на полу своей гостиной, как истерзанный пес. Он открыл глаза. Она сомневалась. До него донесся ее голос, спокойный и ровный, как кошачье мурлыканье: – Я не хочу, чтобы все закончилось так быстро. Пятьдесят секунд. – Я не хочу, чтобы все кончилось, – сказала она, возвышаясь над ним и покачивая мечом. Пятьдесят пять секунд. В далеких глубинах разума Губернатора вспыхнула искра. У него был один шанс. Один козырь. Он еще раз кашлянул, не поднимая глаз, снова кашлянул, едва заметно моргнул и взглянул на ноги женщины – тяжелые ботинки были от него на расстоянии вытянутой руки, всего в нескольких дюймах от того места, где покоились его кисти. Последний шанс. На шестидесятой секунде он метнулся ей под ноги. Захваченная врасплох, она опрокинулась на спину. Губернатор обрушился на нее, как любовник, меч отлетел в сторону. При ударе из легких женщины вышибло весь воздух. Губернатор чувствовал исходивший от нее тяжелый запах пота, гвоздики и запекшейся крови. Женщина извивалась под ним. Меч валялся на ковре всего в восемнадцати дюймах от противников. Глаз Губернатора уловил его отблеск. На шестьдесят пятой секунде он рванулся к мечу и дотянулся до рукоятки, но не успел он схватить ее, как челюсти Мишонн сжались в районе его плеча как раз в том месте, где оно переходило в шею. Она укусила его так сильно, что зубы ее прорезали кожу и подкожную клетчатку и в итоге вошли в мышцу. Губернатора пронзило такой внезапной, такой жуткой и такой острой болью, что он завизжал, как девчонка, откатился в сторону, действуя по воле инстинкта, и зажал место укуса рукой, почувствовав, как по пальцам заструилась кровь. Мишонн мотнула головой и выплюнула оставшиеся во рту клочки кожи. По подбородку ее струилась кровь. – Ер… ЕР-ТО-ВА СУЧКА! Губернатор не без труда сел, зажимая рукой рану. Он не понимал, что она вполне могла прокусить его сонную артерию и что он, быть может, уже стоял одной ногой в могиле. Он не понимал, что она потянулась к мечу. Он не понимал даже того, что она снова занесла над ним кутана. В этот момент – на семьдесят третьей секунде драки – он думал лишь об одном: как остановить кровь и не дать ей вытечь из его шеи. Семьдесят пять секунд. Он сглотнул слюну, отдававшую металлом, и слезящимися глазами попытался увидеть, как его кровь впитывалась в ковер. На семьдесят шестой секунде он услышал, как его соперница глубоко вдохнула, снова встала над ним и пробормотала что-то, отдаленно напоминавшее: «У меня есть идея получше». Первый удар тупой рукоятки меча пришелся ему в район переносицы. В ушах громко хлопнуло, как будто бы по мячу ударили бейсбольной битой, после чего Губернатор повалился на пол. В ушах звенело, взгляд затуманился, боль терзала тело. Он в последний раз попробовал схватить ее за лодыжки, но в этот момент тяжелая железная рукоятка снова опустилась ему на голову. На восемьдесят третьей секунде схватки он потерял сознание, в глазах потемнело. Последний удар обрушился на его череп на восемьдесят шестой секунде, но он едва ощутил его. Еще через секунду все погрузилось во тьму, и Губернатор провалился в небытие. Они выиграли этот бой с губернатором, но в "Детсаде " так и никто не видел Мишон,она явилась лишь на день-попросила пару дней ей не искать.***
ПРО СНЫ И АД! Израненный мужчина ничего не понимал. Он не мог пошевелиться. Не мог вдохнуть. Он сплавился с темнотой. Он стал просто бесформенным куском углерода, болтающимся в пространстве… а еще… а еще… он все еще чувствовал присутствие этого сообщения, адресованного только ему, приказа, в котором не было никакого смысла: ... ПРОСТИ НА ЛАД! Внезапно он почувствовал, что физические законы вселенной очень медленно стали возвращаться на свои места, как будто бы судно в глубочайшей точке Мирового океана выравнивалось под действием гравитации, которая чувствовалась даже в тумане парализующей боли, и это давило на него – сначала в районе живота, затем на конечности – снизу и со всех сторон так, словно трясина, удерживавшая его в плену черной пустоты, сжималась. Он ощущал существование собственного лица, липкого от крови и горячего от инфекции, давление, оказываемое на рот, и жжение в глазах, которые все еще ничего не видели, но уже начинали вбирать в себя тусклый, неровный свет, распространявшийся откуда-то сверху. В голове его передаваемое неоновое сообщение постепенно прояснялось, то ли посредством звука, то ли посредством какой-то загадочной телепатии, и рывками входило в фокус – грубый приказ вставал на свое место, как кусочек мозаики, – и искалеченная психика мужчины начинала воспринимать скрытое в нем глубинное значение. Злобная команда, направляемая в его адрес, запускала внутри его тревожный сигнал, разбивала на мелкие осколки всю его смелость и сводила на нет его решительность. Его оборона трещала по швам. Все блокады разума – все тяжелые стены, перегородки и переборки – принялись рушиться… пока он не превратился в ничто… пока он не превратился в искалеченного человека, пытавшегося найти свой путь в темноте, испуганного, крошечного, еще не родившегося… И тут закодированное сообщение наконец получило расшифровку: ... ПРОСНИСЬ, ГАД! Голос – знакомый женский голос с хрипотцой – раздавался всего в нескольких дюймах от него. – Проснись, гад! Он открыл залитые кровью глаза. «О боже, о боже, нет-нет-нет… НЕТ!» На задворках его сознания внутренний голос зафиксировал весь ужас его положения: он был привязан к стенам собственной провонявшей гостиной, которая теперь стала прекрасной заменой той камере пыток под гоночным треком, где он держал Мишонн. Его освещала единственная закрепленная под потолком лампа. Должно быть, Мишонн принесла ее с собой. Верхнюю половину тела Губернатора покрывали синяки и кровоподтеки, веревки тянули его так сильно, что плечи едва не вылетали из суставов. Нижняя половина его тела – которая, как он с ужасом заметил, была полностью обнажена – покоилась на полу, ноги были согнуты в коленях, неудобно вывернуты наружу и прижаты к деревянной панели, второпях прибитой к ковру под ним. Член саднило, он был под странным углом притянут к полу, словно приклеившись к нему в луже запекшейся крови. С нижней губы стекала струйка густой, вязкой, кровавой слюны. Слабый, хнычущий голос, звучавший изнутри него, отдавался в голове Губернатора: «Я боюсь… О боже, я боюсь…» «ЗАТКНИСЬ!» Он попытался не обращать внимания на голос. Во рту пересохло, словно его набили известкой. Он чувствовал горьковатый вкус меди, как будто бы облизывал монетки. Голова его весила тысячу фунтов. Он снова и снова моргал, пытаясь сосредоточиться на расплывавшемся лице, которое маячило прямо перед ним. Постепенно, смутными волнами наваждения, узкое лицо темнокожей женщины вошло в фокус. Она сидела на корточках в нескольких дюймах от него, уставившись на узника. – Наконец-то! – сказала она с таким напором, что Губернатор вздрогнул. – Я уж думала, ты никогда не проснешься. Одетая в комбинезон и ботинки, с повязкой на длинных дредах, она положила руки на бедра, сидя прямо перед ним, как ремонтник, изучающий сломанную деталь. Черт возьми, как она это сделала? Почему никто не заметил, что эта сучка проникла к нему в квартиру? Где черти носили Гейба и Брюса? Где была Пенни? Он попытался взглянуть в глаза женщине, но не смог удержать полутонную голову. Ему хотелось закрыть глаза и заснуть. Голова его упала на грудь, и он снова услышал отвратительный голос. – Ты вырубился во второй раз, когда я прибила твой член к доске, на которой ты сидишь. Помнишь? – она с любопытством наклонила голову. – Нет? В памяти все смешалось? Ты тут вообще? Губернатор глубоко задышал, голова его подпрыгивала на груди. Он слышал свой внутренний голос, обычно похороненный на задворках разума, который, сотрясая воздух, овладел потоком его сознания: «О боже, я так боюсь… Я боюсь… Что я наделал? Так бог сводит со мной свои счеты. Не стоило мне творить такое… не стоило так издеваться над этой женщиной… над остальными… над Пенни… Черт, как же я боюсь… Не могу дышать… Я не хочу умирать… Боже, смилуйся, я не хочу умирать, пожалуйста, не убивай меня, я не хочу умирать, о боже… О боже…» «ЗАТКНИСЬ НА ХРЕН!» Филип Блейк мысленно прикрикнул на свой внутренний голос – на голос Брайана Блейка, его более слабой, более мягкой сущности, – напрягся и попытался вырваться из пут. Живот пронзило резкой болью из обезображенного пениса, и Губернатор едва слышно вздохнул. Рот его был залеплен скотчем. – Но-но, ковбой! – улыбнулась женщина. – Я бы на твоем месте не стала так возиться. Голова Губернатора снова упала, и он закрыл глаза, выдохнув через ноздри. На губах его крепко сидела полоска скотча размером четыре на четыре дюйма. Губернатор попытался застонать, но не получилось и это – голосовые связки сковало болью и тем сражением, которое разворачивалось у него внутри. Та часть его, которую звали Брайаном, медленно пробивалась наружу, пока снова не обнаружила себя в качестве внутреннего голоса: «Боже, пожалуйста… пожалуйста… Я сотворил много плохого, я знаю, знаю, но этого я не заслуживаю… Я не хочу так умирать… Я не хочу умирать, как животное… в этой темноте… Я так боюсь, я не хочу умирать… пожалуйста… Я умоляю… сжалься… Я буду взывать к этой женщине… Буду просить сохранить мне жизнь, смилостивиться… Сохрани мне жизнь, пожалуйста, боже, боже, боже, пожалуйста, О БОЖЕ, пожалуйста, боже, пожалуйста, БОЖЕ, пожалуйста…» Филип Блейк вздрогнул, тело его дернулось, веревки обожгли запястья. – Полегче, приятель, – сказала ему женщина. На ее блестящем коричневом лице пылали красные сполохи от качавшейся под потолком лампы. – Не хочу, чтобы ты снова вырубился, пока я еще не приступила к делу. Глаза закрылись, в легких словно запалили костер. Губернатор пытался не обращать внимания на голос, отбросить его, снова запереть в мрачной темнице разума. Он беззвучно орал на другую свою сущность: «ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПРЕКРАТИ СВОЕ НЫТЬЕ, БЕЗВОЛЬНЫЙ СЛАБАК, И СЛУШАЙ МЕНЯ, СЛУШАЙ, СЛУШАЙ, СЛУШАЙ – ТЫ НЕ БУДЕШЬ НИКОГО УМОЛЯТЬ И НЕ БУДЕШЬ РЕВЕТЬ, КАК ПРОКЛЯТОЕ ДИТЯ, ЧЕРТОВ СЛАБАК!!!» Женщина прервала его внутренний диалог: – Успокойся на минутку… прекрати дергаться… и послушай меня. Не переживай из-за девчонки… Глаза Филипа Блейка распахнулись при упоминании Пенни, он посмотрел на женщину. – …я увела ее в другую комнату, сразу за дверью, где ты хранишь всякий хлам. Чем ты занимаешься? Строишь клетку для маленькой сексуальной рабыни? Зачем она тебе здесь? – Женщина задумчиво закусила губу. – А знаешь… Даже не отвечай. Я не хочу этого знать. Она поднялась на ноги, с секунду постояла рядом с ним и глубоко вздохнула. – Я хочу приступить. Шторм, бушевавший в голове Филипа, внезапно стих, как будто бы прогорел запал. Он с трудом сфокусировал взгляд на женщине – теперь она получила его безраздельное внимание – и наблюдал, как она, развернувшись, пошла по комнате, двигаясь с таким плавным величием, словно у нее в распоряжении было все время мира. На мгновение Губернатору показалось, что он расслышал свист, сорвавшийся с ее губ, когда он подошла к большой, заляпанной грязью брезентовой сумке, валявшейся на полу в дальнем углу комнаты. Наклонившись, она нашарила что-то среди множества инструментов. – Начнем с того, что я оглашу весь список, – пробормотала она, достав из сумки клещи. Поднявшись на ноги, она повернулась и показала клещи Губернатору, словно предлагая ему сделать ставку на аукционе. «Какой будет первая ставка на эти прекрасные титановые клещи ремесленника?» Мишонн взглянула на своего пленника. – Оглашу весь список, – повторила она. – Пока ты не сдохнешь, я буду применять к тебе каждый их этих инструментов. И первыми на очереди – эти великолепные клещи. Филип Блейк сглотнул горечь и посмотрел вниз, на залитую кровью деревянную платформу. Мишонн засунула клещи обратно в сумку, после чего вытащила оттуда другой инструмент, который продемонстрировала Губернатору. – Следующим идет молоток. – Она с воодушевлением взмахнула им. – Этим пареньком я уже над тобой немного поработала. Убрав молоток, она снова пошарила в сумке. Филип тем временем смотрел на заляпанную фанеру под собой и отчаянно пытался вздохнуть. – НА МЕНЯ СМОТРИ, СВОЛОЧЬ! Громогласная команда снова привлекла внимание пленника. В руках у Мишонн был небольшой цилиндрический прибор с медным наконечником. – Ацетиленовая горелка, – с придыханием сказала она уже спокойным голосом. – Похоже, там еще много топлива. Прекрасно. Ты на ней готовил. – Мишонн холодно улыбнулась. – Вот и я буду. Голова Филипа Блейка снова упала, в голове затрещал белый шум. На другом конце комнаты женщина вытащила из сумки очередной инструмент. – О, вот эта штука тебе точно понравится, – произнесла она, поднеся к свету согнутую ложку, чтобы Губернатор смог лучше рассмотреть ее. Ее вогнутая поверхность поблескивала в тусклом свете. Голова Губернатора закружилась, запястья пронзило болью. Мишонн долго искала в сумке очередной предмет и наконец вытащила его, продемонстрировав узнику. – Электрическая дрель, – объявила она. – Похоже, ее недавно зарядили… Заряд полон. Мишонн подошла ближе к Губернатору, пару раз нажав на кнопку дрели и показав ее мощь. Шум напоминал гудение бормашины. – Думаю, начнем с нее. Филипу Блейку пришлось собрать все оставшиеся капли силы, чтобы посмотреть в глаза женщине и увидеть, как, вращаясь, сверло начало медленно приближаться к его жилистому левому плечу, к тому месту, где рука соединяется с торсом – и где сосредоточены все нервные окончания.Блейк страдал от вполне реальной боли. Боль была живым, дышащим существом – хищником, – которое жевало его плоть с жестокостью дикого кабана, погружающего окровавленные клыки в комок нервов между левой грудной и дельтовидной мышцей. Дрель дрожала. Сверло входило все глубже в нервную ткань, и в воздух летели брызги крови и кусочки человеческой плоти. Крик Филипа – искаженный скотчем и звучащий почти как назойливая автомобильная сигнализация – теперь не затихал ни на миг. Мишонн по самое основание погрузила сверло в плечо Губернатора. Кровь брызгала ей в лицо. Филип стонал, как дикий зверь, и, пока дрель, жужжа, входила все глубже, с его уст срывалось: «М-М-М-М-М-М-М-М-М-Г-Г-Г-Г-Г-Г-А-А-А-А!!!» Наконец Мишонн сняла палец с кнопки и бесцеремонно вырвала сверло из дыры в плече Губернатора, жестоко дернув его. Губернатор вздрогнул в агонии, и веревки громко скрипнули от его движения. Не заботясь о сохранности дрели, Мишонн швырнула ее на пол. Раздался треск. На сверло кровавыми ошметками приклеились частицы хрящей и тканей. Мишонн кивнула. – Так, – сказала она скорее самой себе, чем пленнику. – Давай-ка остановим кровотечение, чтобы ты не потерял сознание. Она нашла моток скотча, нащупала край, размотала полоску и откусила кусок, которым, не проявляя особенной заботы, замотала плечо Губернатора. Пожалуй, даже индейку ко Дню благодарения она бы фаршировала с большей нежностью. Мишонн заклеила рану с таким видом, словно чинила протекающую трубу. Перед глазами Филипа Блейка тем временем снова начала сгущаться темнота. Ему казалось, что мир словно раскололся на две стеклянные панели, расходящиеся под водой в разные стороны и формирующие двойную картинку, которая становилась все более размытой, пока голова Губернатора не упала и по телу не пробежал холодок, милостиво позволивший ему снова потерять сознание. Но тут его щеку настигла резкая и сильная пощечина, налетевшая из ниоткуда. – ПРОСНИСЬ! Он откинулся на веревках назад, и глаза снова раскрылись. Перед ним было жуткое, решительное, злое лицо темнокожей женщины. На нем еще виднелись шрамы и пурпурные кровоподтеки от пыток, но теперь оно пылало уверенностью. Обжигающий взгляд был устремлен на Губернатора. Улыбка женщины напоминала клоунскую гримасу, сочетая в себе безумие и ненависть. – Тебе совсем не хочется снова вырубиться, – спокойно сказала она. – Ведь так ты пропустишь все веселье. Следующими в дело пошли плоскогубцы. Вытащив их из сумки, она снова подошла к пленнику, насвистывая чудовищную мелодию, из-за которой по телу Губернатора бежали мурашки. Казалось, в ушах жужжал целый улей пчел. Губернатор сфокусировал взгляд своих воспаленных глаз на острых кончиках плоскогубцев, а Мишонн нагнулась и подняла его правую руку, которая безвольно висела, привязанная за запястье к стене. Рассеянно посвистывая, она осторожно взяла указательный палец узника своими большим и указательным пальцами, как будто бы собираясь делать маникюр. Потребовалась некоторая сноровка, но она довольно быстро сорвала первый ноготь, словно отклеив пластырь с запекшейся раны. Чудовищная боль пронзила его руку, сковала его, наполнила все его жилы раскаленной лавой. Его дикий вопль – заглушенный полоской скотча – напоминал рев коровы, которую вели на бойню. Мишонн взяла средний палец и сорвала ноготь с него. Брызнула кровь. Филип часто задышал, вне себя от боли. Мишонн расправилась с безымянным пальцем, а затем и с мизинцем для ровного счета. – С этой рукой можно попрощаться, – сказала она, сухо констатировав факт, как мастер маникюра, дающий совет по уходу за ногтями. Она отбросила плоскогубцы, повернулась и принялась искать что-то на другом конце комнаты. – Можно попрощаться, – пробормотала она, обнаружив меч. Вернувшись, она очень быстро и без раздумий замахнулась мечом, как отбивающий из высшей лиги, готовящийся нанести сокрушительный удар своей битой. Катана резко рассекла сустав его правой руки чуть повыше локтя. Сначала – еще до невыносимой, обжигающей боли – Филип Блейк почувствовал, как ослабло давление, когда веревка отлетела в сторону вместе с отрубленной рукой. Пенис оторвался от доски, из раны фонтаном хлынула кровь, и Губернатор повалился на бок, более не привязанный к восточной стене. Он тяжело упал на землю, с ужасом и недоумением взирая на оставшуюся часть правой руки – и зрачки его сузились до размера булавочных головок, пылавших, как диоды. С губ Губернатора, заклеенных скотчем, сорвался странный сдавленный звук, напомнивший визг задыхающейся свиньи. Кровь к этому моменту залила все вокруг, и деревянная платформа стала скользкой, как промасленный противень. Губернатор почувствовал жуткий холод, который сковал льдом все его члены. – Не переживай, – сказала ему Мишонн, но он уже с трудом слышал ее слова. – Уверена, я смогу остановить кровотечение. – Она вытащила из кармана зажигалку «Зиппо». – Где там у нас горелка? В ту сюрреальную минуту, которая понадобилась Мишонн, чтобы вернуться к нему с горелкой в руках, лежа на полу в луже собственной крови и чувствуя холод, Губернатор услышал голос, стонавший и хныкавший где-то глубоко в его голове, снова и снова в исступлении повторяя: «Боже, пожалуйста, не дай мне умереть вот так… пожалуйста… спаси меня… не дай моей жизни закончиться… не так… я не хочу умирать вот…» ХВАТИТ! ХВАТИТ!!! Где-то на задворках собственной души Филип Блейк забрел так далеко, что ему пришло откровение, озарившее его сознание, подобно взрыву. Мишонн приближалась к нему как будто бы в замедленной съемке, на ходу поджигая горелку с характерным «Х-Х-Х-Х-Х-У-У-М-П», но ее вид больше не волновал пленника и не тревожил его. Теперь она была самой судьбой, и он обрел свою истинную личность. Он наблюдал, как она поднесла пламя к обрубленной возле локтя руке. Он смотрел на это одним глазом, который выглядывал сквозь длинные пряди грязных волос, и тут на него снизошло величайшее озарение. «Время пришло, – думал он, лихорадочным взглядом транслируя свои мысли в ее сторону. – Давай же. Я готов. Покончи с этим. Я бросаю тебе вызов. Давай, сволочь. Я, черт возьми, готов умереть. Так убей меня… прямо сейчас… УБЕЙ МЕНЯ! ДЕРЖУ ПАРИ, У ТЕБЯ КИШКА ТОНКА! ДАВАЙ, УБЕЙ МЕНЯ ПРЯМО СЕЙЧАС, СУЧКА ХРЕНОВА!!!» Она прижгла обрубок синим пламенем. Кровь, плоть и кожа спекались с чудовищным треском, заполнявшим всю гостиную. В воздух поднимался дым, все шипело, и Филип Блейк чувствовал такую страшную боль, какой не ощущал еще никогда… Никогда. Никогда. И, к несчастью для Филипа Блейка – или Губернатора, – этот процесс его не убивал. И женщина по имени Мишонн только начала его обрабатывать. -Ты его так до белки доведешь,-вмешался Мерл, который знал о тайных планах женщины, он разделял её месть. -Он за всё заплатит. -Твое дело,-Мужчина лишь глянул на пленника, и заговорческой улыбкой, передал Мишон тюбик клея,-Мне кажется его ушам что-то нужно. Свет в ужасной гостиной стал совсем туманным и сказочным. Голос летел из-за его спины по воздуху, подобно красивому мотыльку. Пленник больше не видел женщину – лишь колышущуюся возле него тень, – но слышал, что она была совсем рядом. Он понял, что его перевернули и теперь он лежал лицом вниз, распластавшись на платформе, но задница его при этом была приподнята. Всеми органами чувств он медленно, с огромным трудом воспринимал окружающую реальность, словно орудуя камерой с разбитым объективом. Холодный и твердый конец ложки глубоко вошел в его анальное отверстие. Он дернулся вперед, почувствовав, как ложка добралась до крестца. На мгновение на него нахлынули жуткие воспоминания о единственном в его жизни осмотре простаты, во время которого доктор из Джексонвилля – как там его звали? Кентон? Кеннер? – не умолкая, болтал о новых игроках «Фэлконс». Он хотел было мысленно улыбнуться понятной только ему шутке, но вместо этого изо рта у него вырвался стон. Она засунула ложку еще глубже вдоль позвоночника и резко повернула ее, как будто бы пытаясь выковырять копчик и все внутренности, и пленник закричал. Скотч опять заглушил его вопль, и его собственные уши уловили лишь слабые стоны. Он попытался сопротивляться, и пожар у него в животе вспыхнул с новой силой, как только ложка застряла в одном из закоулков его анатомического строения. Он готов был снова провалиться в пучину бессознательного, как вдруг женщина с громким чавкающим звуком вынула гнутую ложку из его ануса. – Вот, – сказала она. – Немного поболит. Поднявшись на ноги, она обошла пленника и встала перед ним, чтобы он смог разглядеть ее краешком глаза. В руке она держала окровавленную ложку. – А я думала, сложнее засунуть ее внутрь… – цинично произнесла она, после чего глаза Губернатора снова заволокла спасительная пелена, унесшая его в прекрасную, безлюдную, холодную темноту. Эксперты – шпионы ЦРУ, головорезы из третьего мира, призраки КГБ, наркокартели и так далее – знают, как сделать так, чтобы человек оставался в сознании во время «допроса с пристрастием», но эта амазонка с прической Медузы горгоны ни о чем не спрашивала и явно не обладала теми навыками, которые необходимы были, чтобы пленник во время этой спонтанной, небрежной пытки не проваливался в небытие. Насколько мог судить Губернатор, у нее было лишь врожденное чувство справедливости и некоторое уличное нахальство, которое заставляло ее продолжать, снова и снова пробуждая Филипа Блейка. Губернатор понимал это всякий раз, когда она ударом приводила его в чувство и он замечал, что его восприятие еще сильнее исказилось, пройдя сквозь страшную линзу адской боли. В этот раз он очнулся, почувствовав, что на голову ему приземлилось пианино. Он ощутил его вес, услышал, как треснул череп, как все тело содрогнулось, как в районе переносицы взорвались мириады крошечных бомб, погрузивших его в агонию. В голове прозвучал нестройный аккорд, взятый одновременно всеми восемьюдесятью восемью клавишами пианино, и в ушах у него зазвенела настоящая фальшивая ария, да так громко, что он не смог даже вздохнуть. Мишонн возвышалась над ним. Она во второй раз пнула его по голове своим тяжелым ботинком. Каблук сломал ему челюсть, и внезапно Губернатор очнулся только наполовину. Сознание не вернулось к нему полностью, но и не покинуло его. В каком-то нервном исступлении он катался по полу, стонал и молил, но мольбы его заглушались полоской скотча. Сложные функции мозга отключились, он сосредоточился на одной лишь программе по умолчанию: на его примитивной сущности. Ему казалось, что он снова маленький мальчик из Уэйнсборо, который сидит на коленях у отца, наблюдая за карнавалом. Пахло попкорном, лошадиным дерьмом и сахарной ватой. Шарманка играла веселую мелодию, под которую звезда шоу – темнокожая воительница с Борнео – медленно обходила его, медленно кружила вокруг их с отцом места в первом ряду трибун. – Кажется, я пнула слишком сильно, – высоким голосом сказала она. Зрители захлопали и засмеялись. – Похоже, что-то разладилось. Он хотел посмеяться над смешной шуткой, но кто-то – может, папа? – закрыл ему рот рукой. И от этого становилось только забавнее. Темнокожая воительница с Борнео встала на колени совсем рядом с его лицом. Он поднял на нее глаза. Она взглянула на него и усмехнулась. Что она собиралась делать с этой ложкой? Может, лучший из своих трюков? Она поднесла ложку к его левому глазу и пробормотала: – Не отключайся, мы еще не закончили. Холодным кончиком ложки Мишонн начала выковыривать глазное яблоко Губернатора. Это напомнило ему о том, как дантисту пришлось сверлить дырку к полости в самом дальнем уголке челюсти – было очень, очень, очень, очень, о-о-очень больно, – а после ему дали леденец, и благодаря ему боль немного забылась, но сейчас леденца не было, а больно было так, как он и вообразить себе не мог. Он слышал даже отвратительные чавкающие звуки, подобные тем, что раздавались, когда мама разделывала цыпленка на ужин. Когда дама с Борнео копнула глубже, глазное яблоко наконец-то выпало из глазницы. Ему хотелось аплодировать этой невероятной темнокожей воительнице, которая оставила глазное яблоко болтаться в районе его щеки на мотке нервов и липких красных лоскутов, похожих на провода. Зрение теперь играло с ним жуткие шутки, словно он несся в вагончике страшного аттракциона – как в тот раз, когда папа взял их с братом Брайаном на ярмарку «Сердце Джорджии», где они прокатились на «Зиппере». Все кругом вращалось. Он все еще видел – почти видел – висящим на тонких лоскутах глазом. И видел другим глазом. И увиденное заставило его сочувствовать великой темнокожей воительнице с Борнео. – ЭЙ! ФИЛ! ОТКРЫВАЙТЕ! БЕЗУМНАЯ СТЕРВА СБЕЖАЛА! ДОКТОР, ЭЛИС И ЕЩЕ ДВОЕ – ТОЖЕ! Дерево скрипнуло, раздался щелчок. Мишонн взглянула на Губернатора, и в это мгновение стена содрогнулась от сильнейшего удара. Женщина поднесла кончик меча к промежности пленника. За дверью голос Гейба, сиплый, с характерным призвуком, стал еще громче: – КАКОГО ЧЕРТА СЛУЧИЛОСЬ С ВАШЕЙ ДВЕРЬЮ?! ЧТО ПРОИСХОДИТ?! ОТВЕТЬТЕ, ШЕФ! МЫ ЗАХОДИМ! Еще один мощный удар – видимо, Гейб и Брюс вместе навалились на дверь или использовали какой-то самодельный таран, – и посыпалась штукатурка. Впопыхах прибитые Мишонн петли скрипнули и едва не отлетели. Меч был в паре сантиметров от вялого пениса Губернатора. – Кажется, оставшийся от этой штуковины кусок восстановится, если ты выживешь, – тихо сказала Мишонн таким низким голосом, которым разговаривают разве что любовники. Она понятия не имела, расслышал ли он и понял ли ее слова. – А мы этого не хотим. Легко повернув кисть, она мастерски отсекла пенис пленника прямо у основания. Кровь запузырилась и полилась непрерывным потоком, а сам орган, отлетев, приземлился на деревянную панель. Развернувшись, Мишонн бросилась прочь из комнаты, быстро пересекла квартиру, распахнула окно, вылезла наружу и достигла середины пожарной лестницы, когда дверь наконец-то поддалась. Брюс первым ворвался в квартиру, едва не упав. Лысина его сверкала, глаза горели. Гейб зашел вслед за ним, сжал кулаки и принялся осматриваться. – ЧЕРТ! – Брюс подпрыгнул на месте, услышав слабые хрипы мертвого ребенка. – ЧЕРТ! – Он заметил Пенни, аккуратно прикованную в противоположном углу прихожей. – ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! – Он почувствовал в воздухе тяжелый запах крови и пота, типичный для скотобойни, и посмотрел по сторонам. – ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ! ЧЕРТ!!! – Осторожно! Гейб оттолкнул Брюса, чтобы мертвая девочка не смогла дотянуться до него своими руками. Натянув цепь, она клацнула зубами совсем рядом с могучим торсом Брюса. – Отойди от нее! – проорал Гейб. – О черт… черт, – вырвалось у Брюса, когда он повернулся к арке, ведущей в гостиную, и увидел жалкие остатки ужина Пенни. – Губернатор! Вот черт! Гейб и Брюс ворвались в гостиную, переоборудованную в камеру пыток, и их глазам сразу предстали все свидетельства работы Мишонн: окровавленные инструменты, брезентовая сумка, отрубленная рука, куски плоти и лужи крови на деревянной платформе, разбросанные вокруг тела, подобно жутким крыльям. Мужчины сделали еще несколько шагов к останкам. Подручных Губернатора охватывала паника, но они старались не терять самообладания, разговаривая друг с другом. Смотря на тело, Гейб сказал: – Что насчет черной бабы? – Хрен с ней, – отозвался Брюс. – Она, наверное, уже выбралась за пределы безопасной зоны. У нее нет шансов. – Боже, – пробормотал Гейб, смотря на то, что осталось от его начальника, – на выпотрошенные, подпаленные, исполосованные, искалеченные останки, на один глаз, висящий на тонком лоскуте ткани в районе щеки. Вдруг тело дернулось. – Он… Он мертв? Вздохнув, Брюс подошел ближе и опустился на колени возле Губернатора. Из ноздрей поверженного мужчины вырвался слабый свист. Тело было так обезображено, что Брюс даже не мог найти места, чтобы прощупать пульс. Он осторожно снял скотч с лица начальника. Затем Брюс наклонился так, чтобы его ухо оказалось возле окровавленного рта искалеченного начальника. Он услышал слабое дыхание, но не смог определить, была ли это агония… или же Губернатор отчаянно цеплялся за сумеречную грань, отделяющую жизнь от смерти.***
Мишон с Мерлем все же вернулись в "детсад", сообщая что нашли труп губернатора, и теперь нет напасти. Женщина была уверенна что после таких пыток он не выживет, лучше бы она его просто пристрелила.