Suddenly it's there
On a Saturday night
When you feel alive and calm…
[Saturday night. Graham Coxon]
…
Этот вечер выдался особенным — одним из тех вечеров, когда на улицах было слякотно и мокро. Когда люди ходили по сверкающим небесам: днём — по блёклому томному солнцу, изредка робко выглядывающим из-за плотной хмарной облачной массы, вечером — по мерцающим звёздам и яркой, ослепительно чистой черноте. Весь город любовался самим собой в отражении асфальта и разбрасывал по мостовым разноцветные искры, которые горели ярко-белыми, жёлтыми, красными и зелёными угольками в блестящих камнях улиц. И Чимин шёл по этому ослепительномо, но сдержанному буйству огней, по рассечённому красной стрелой небу, по розово-персиковым облакам. Потом — по послезакатной серости, потом — по однородному липкому индиго, потом облака под его ботинками стали исчезать одно за другим, и небо надело свой лучший наряд — длинное шуршащее шёлковое платье цвета воронова крыла, усыпанное дорогой бриллиантовой крошкой, которая сладостно, маняще поблёскивала, стоило небу сделать очередное па, от которого подол платья, шурша и распространяя за собой шлейф дорогих терпких духов, поднимался и танцевал, подставляя новый угол под белоснежный мраморный свет. И Чимин словно тоже был подобен этому вечеру. Словно и он был тоже таким же сырым и холодным внутри, как этот слякотный серый снег и как эти чёрные улицы, залитые разводами фонарных красок, и даже как эти тяжёлые сверкающие паучьи круги на канализационных люках. Но будучи сырым и холодным, как этот непонятный зимний вечер, Чимин не мог так же радостно и таинственно блестеть, как эти улицы и лужи, ведь не было ни одного источника света, который мог бы заставить его искриться. Его единственное солнце, которое сияло рядом с ним когда-то, сейчас скрылось за плотными облаками занавесок и спряталось в сонном тумане, который никак не отпускал свою жертву. Надо признать, что яркая звезда по имени Хосок сломалась. Всем известно, что звёзды сияют ярче всего, прежде чем потухнуть. Чимин боялся, что может произойти этот страшный взрыв сверхновой, что догорит последний запас углерода и на небе, его собственном небе, погаснет единственная звезда. Хосок был без сознания уже четыре дня. Чимин не мог ни о чём больше думать, кроме него. Поначалу выходило, он кое-как посещал лекции, у него получалось отвлекать себя в танцах, развлекаться с Тэхёном. Но потом мысли о Хосоке всё больше и больше захватывали его мозг, пока не заполонили его совсем. И словно бы и Чимина больше не существовало. Сомнения и страхи превратились в чёрную дыру и поглотили маленькую планету по имени Чимин. И на небе осталось лишь потухающее Солнце и сосущая воронка непониманий и страхов. — Эй, — низкий голос Юнги заставил Чимин вздрогнуть и выйти из транса. Он сидел на лавочке у того самого пруда, который ему показал недавно Тэхён. Вода была такой спокойной и мелодичной. Ветра не было, так что даже маленькая рябь не касалась водной глади. Тугую черную сталь тревожили только золотые шары фонарных огней, которые, падая, расплёскивали чёрные брызги, на лету превращая их в огненные капли, расходящиеся дальше яркими волнами по спокойной водной глади. Юнги стоял рядом и протягивал бумажный стаканчик. Видимо, опять ходил за кофе. — На, пей. Совсем замёрз, небось. — Спасибо, хён, — Чимин не стал утруждать себя приветствиями, как это раньше сделал Юнги. Горло мягко согрел кофе, но потом почему-то обдал огнём. — Хён? — Ирландский. Думаю, тебе не помешает. — Тебе не стыдно? — щёки Чимина слегка порозовели то ли от горячего кофе, то ли от виски. — Чего мне стыдиться? — Ну… — Кончай быть таким правильным, малыш, — Юнги рухнул рядом и уставился туда, куда не так давно пялился Чимин. — Чего глазеешь? — Думаю, хён. — Чимин отпил еще и передал стакан Юнги. — Чёрные думы? — А если он не очнётся? — Чими-ин. — Нет, хён, без банальных утешений. Если он не очнётся? — Пойдёшь сейчас к нему в больницу? Уже через двадцать минут можно будет. — Пойду конечно. — Значит, ещё надеешься. Вот и правильно. А остальное ты брось, это лишнее. Только душу изводить, — Юнги протянул стакан Чимину. — Тебе легко говорить, хён. — Алкоголь даже в небольшом количестве развязывал Чимину язык и расширял рамки приличий. — У тебя всё прекрасно! — Хах, кому-то уже хватит. Чёрт возьми, как ты так можешь? Там виски-то всего ничего… — Да, тебе хорошо, — Чимин не заметил, как Юнги забрал у него стакан. Наболевшая горечь, оседавшая в груди, слишком спокойный хён и капля виски рождают взрыв, — у тебя никого нет, тебе никто и не нужен. Не за кого волноваться, не за кого бояться. Незачем трепать себе нервы. У тебя есть только т, и тебе прекрасно, хён, можно раздавать советы направо-налево, как кому жить и что чувствовать. — Ты всё сказал? — спокойно спросил Юнги, взбалтывая стакан и снова отпивая. Он по-прежнему смотрел куда-то в глубины пруда, где тонул, захлёбываясь, огненный шар. Чимин судорожно выдохнул: — Прости. Накипело… Мне страшно. — Я понимаю, — Юнги приобнял его за плечо и несколько раз потёр голой озябшей ладонью о шуршащую куртку Чимина. — Пойдём, нечего тут мёрзнуть. — Ты хочешь пойти со мной? — удивлённо спросил Чимин, поднимаясь вслед за Юнги. — Да. Пойдём. Пока они шли, ноги Чимина изредка подрагивали. Он слишком долго сидел на холоде. Голову слегка затуманил виски, но позже отрезвил всё тот же вечерний холод. Ему было слегка не по себе от того, что он сказал Юнги и от того, что Юнги никак не отреагировал на это. Юнги в целом-то трудно задеть, это надо признать, но тот пропустил его слова мимо ушей, словно они были чем-то несущественным, как ветер, который пролетел мимо, даже не потрепав ворот его куртки. Перед входом в больницу Юнги допил свой кофе и выбросил стакан в урну, после чего зашёл в тёплое здание поёжившись. Чимин зашёл следом. Он был в таком состоянии, в котором людям обычно всё равно, что происходит внутри них и что происходит вокруг. Паралич. Время застывает, и всё двигается так медленно, неспешно. В то же время всё кажется таким бессмысленным, неинтересным и ненужным. В такие периоды даже танцы не спасают. Даже ирландский кофе, любимый сериал, выходной в универе или горячая лапша. Только Хосок спасал. Но Хосок… Чимин шёл по коридору вслед за медсестрой и Юнги, который где-то уже успел раздобыть ещё кофе. Чимин хотел бы ему сказать, что ни к чему хорошему такое количество кофе не приведёт, но ему как-то резко стало всё равно. Потом, когда он «оттает» и «оживёт», он скажет ему, непременно скажет. Медсестра остановилась у двери в палату Хосока, Юнги сел в кресло и почему-то смотрел куда-то вниз, закрыв рот рукой. Чимин не стал придавать этому большого значения и вошёл в палату. Медсестра сразу куда-то улетучилась, и в палате остались только Чимин и Хосок. Чимин ещё не смотрел на него: он смотрел в пол, медлил. Сейчас этот противный, холодный, облепивший его туман, мешал ему двигаться и соображать с нормальной скоростью. Время было заторможено. Чимин рассматривал мелкие квадратики в полу. Синяя, белая, серая полоска. Новый квадратик. Синяя, белая, серая… Ботинки Чимина с надетыми шуршащими бахилами. Такие странные ноги. Такие нереальные словно. И квадратики эти. Ненастоящие. Множатся, плывут перед глазами. Синяя, белая, серая, синяя, серая, белая… Чимина словно куда-то повело, но он собрал остатки разума и воли, которые ещё не успели заморозиться, и поднял глаза на Хосока. Хосок сидел на кровати и смотрел. Ни слово, ни выражение лица, ни движение тела — ничего не выдавало в нём эмоций или хотя бы каких-нибудь признаков жизни. Только глаза. Чимин так скучал по ним. Эти глаза, которые всегда искрят солнечным светом, смотрели на Чимина. Без слов, без жестов, словно бы даже без дыхания. Одними глазами Хосок сказал всё, что хотел. И Чимин понял. Или надеялся, что понял, но поддаться сомнениям или раздумьям сейчас совсем не хотелось. Чимин, словно не владея собственным телом, словно не подошёл, а подлетел к Хосоку, сел на его кровать, взял его лицо в свои руки и поцеловал. Жадно. Так, словно это сейчас было единственным, что могло доказать ему, что Хосок действительно в сознании, он жив и он сейчас здесь, прямо здесь у Чимина в руках, отвечает на его поцелуй. Отвечает? В голове у Чимина не было ни одной мысли, только одно сплошное слово, мерцающее бегущей строкой: «Хосок. Хосок. Хосок». Непонятно было, сколько они целовались. По ощущениям это были одновременно вечность и миг. Чимин тяжело дышал и в награду слышал тяжёлое дыхание Хосока. Он прижался лбом к его лбу и просто слушал, просто чувствовал его. — Чимин, — мягко прошептал над ухом Хосок. И Чимина словно снова что-то притянуло к его губам, как магнитом. Он ненадолго впился в них и, оторвавшись, шумно выдохнул, закончив тихим, невольным стоном. Это был стон облегчения и спокойного счастья. Хосок в сознании, он жив, он здесь, прямо здесь, какое облегчение, какое счастье! — Чимин, я… — Я тоже, — сказал он. — Прости, что тебе пришлось пережить такое. — Нет, не извиняйся, нет. Сам виноват, — Хосок хихикнул и вслед за этими звуками внутри Чимина разлилось приятное, успокаивающее тепло. — Но я же тоже… — Оба идиоты, да? — Да. — Да, — добавил Юнги. Чимин и Хосок резко обернулись. — Вы ужасно неосторожные, парни, а если бы я оказался медсестрой? Кстати, она уже предупредила меня, что через десять минут кончается время посещений. Это я так, к слову. Кстати, Хосок… — Да? — С приятным пробуждением, — промурлыкал Юнги, но потом добавил уже более серьёзно: — Выздоравливай. — Спасибо, — растерянно ответил ему вслед Хосок. — Хосок, нам надо поговорить. — Не сейчас ведь? — тот снисходительно улыбнулся. Чимин осёкся и задумался на секунду. — Да, ты прав. Не сейчас, но нужно будет. — Я знаю, Чимин. — На этот раз Хосок сам притянул Чимина в поцелуй и забросил на небо. Потому что этот поцелуй отличался. Он был не жадным, не требовательным, а нежным, трепещущим, невесомым, плавительным. Чимин расстаял в нём, щёки залил румянец. Когда Хосок в последний раз коснулся его губ, Чимин не сразу осознал, что всё закончилось и нужно открыть глаза, он словно снова был в тумане, но этот туман был намного слаще и приятнее. — Чимин, тебе нужно идти, — прошептал Хосок прямо рядом с его губами. — Чёрт, может, нет? — недовольно прошипел Чимин. Хосок тихо засмеялся в своей обычной приятной манере и легонько толкнул Чимин в бок, побуждая уйти. Чимин нехотя открыл глаза и встал. Он помедлил, посмотрел на Хосока, провёл рукой по его волосам и поцеловал в лоб. Потом ушёл. Без прощальных слов, попрощавшись лишь глазами.