Линии наших жизней

      Сичэнь не скрывает: ему интересно.       Начинается всё невинно, легко, незаметно даже — вполне в его духе. Поначалу, когда он то и дело волей-неволей слышит заливистый смех в сопровождении ругани — неизменный дуэт, — то думает: это случайность. Не услышать, не увидеть, не столкнуться с этими двумя невозможно ни-ко-му. Просто потому, что слишком яркие. Просто потому, что нельзя.       Сочетание пурпура и красно-чёрного вливается в жизнь стремительно, но закрепляется прочно: так вышло, что в расписании большинство пар у их групп совмещены. Ничего необычного, думает Лань Сичэнь. Просто совпадение, успокаивается Лань Сичэнь.       Однако взглядом задерживается на выделяющимся пурпурном пятне всё чаще.       Цзян Чэн и Вэй Ин не могут не привлекать внимание даже чисто физически: порой шума от них бывает больше, чем от всех присутствующих вместе взятых. Дядю, что ведёт их кафедру, этот факт раздражает неизменно.       Сичэня — нет.       Сичэню нравится наблюдать, как часто Вэй Ин достаёт соседку — просто потому, что выучила весь материал ещё до занятий, и теперь скучно. Просто потому, что слушать этого “козлинобородого зануду” надоело четверть часа тому, и сил терпеть уже никаких. Не то, чтобы Вэй Ин была из терпеливых, конечно.       — А-Чэ-э-эн!       — Отстань, — доносится знакомый шёпот. Раздражённый, но пока что не до предела.       Впрочем, судя по лукавой улыбке, У Сянь это планирует споро исправить.       — А-Чэн, — не унимается она. — А-Чэн. Ну А-Чэн, ну посмотри на меня. У тебя такая красивая улыбка, А-Чэн! Может, подаришь мне одну?       Сичэнь не видит, но знает, чувствует, как сильно в этот момент хмурится Цзян Чэн. Как обращает взгляд на Лань Цижэня, чей мерный голос мог бы убаюкать, если бы не железная дисциплина на каждой паре. Сичэнь знает: Цзян Чэн очень старается усвоить и оттиском отпечатать в памяти каждое произнесённое слово. Целеустремлённости этой девушки иной раз мог позавидовать и он сам, да не в характере. Вместо этого Сичэнь искренне рад; завидовать он никогда не умел, а вот возможность искренне радоваться успехам других принимал за счастье. Единственное, что пугало: в последнее время радость за Цзян Чэн посещала уж слишком часто.       Сичэнь был рад замечать расцветающую на обычно хмуром лице улыбку (столь редкую гостью!);       Сичэнь был рад видеть то гордое, сытое самоудовлетворение, которое появлялось, стоило Лань Цижэню отметить успехи “молодой госпожи Цзян”;       Сичэнь был по-настоящему счастлив услышать (случайно, ей-богу, случайно!) фыркающий и откровенно плохо скрываемый смех, который посещал Цзян Чэн ещё реже, чем улыбка — и всё это исключительно благодаря стараниям Вэй Ин.       В конце концов, Сичэнь стал внутренне радоваться просто от присутствия Цзян Чэн где-то неподалёку. Просто от знания, что она в добром здравии сейчас и поныне. Большего ему, кажется, и не требовалось.       Не требовалось же?       — Брат, — кажется, не в первый раз окликает Ванцзи: на лице Лань Хуань обнаруживает признаки лёгкого беспокойства. — Ты задумался?       — ...Да? — неуверенно выдыхает Сичэнь, спешно переводит взгляд. — Кажется, да. Прости, я сегодня невнимателен.       Но Ванцзи успевает проследить за его взглядом. И в удивлении вздёргивает брови.       — Дева Цзян?       Голос Лань Чжаня звучит вкрадчивее и тише: Лань Хуань понимает суть немого вопроса. Понимает, как и всегда, но ответить легко и спокойно ему, вопреки обычному, не под силу. Это настораживает. Не то, чтобы сильно (да даже в полсилы), но…       — Просто интересно, — наконец подбирает наиболее честное для себя оправдание объяснение Лань Хуань и пожимает плечами. Улыбается. — Цзян Чэн и Вэй Ин… необычные студенты. Как думаешь?       Дядя учил их в строгости с раннего детства, и одним из длинного ряда правил было: не обсуждать людей за спиной. Но ведь никто не говорил, что ими нельзя восхищаться, верно? А опасаться, что их услышат, и вовсе не приходится — их без того тихие голоса скрадывает всеобщий гомон обеденного перерыва.       Лань Чжань на последний вопрос неопределённо хмыкает; Сичэнь поворачивает голову и чуть наклоняется в сторону брата, надеясь углядеть реакцию полнее. Шепчет заговорщицки, слегка подтрунивая:       — Я же видел, что ты тоже смотришь на Вэй Ин.       — Вздор! — тут же припечатывает Лань Чжань и резко отворачивается: надеется, глупенький, скрыть эмоции. Но Сичэнь видит сквозь длинные смоляные волосы покрасневшие мочки ушей, и смеётся: мягко и открыто, но без издёвки. Ванцзи он привык читать с их раннего детства, а потому и знает, как облупленного. Понимает иногда даже лучше, чем сам Лань Чжань.       А вот пониманием самого себя Сичэнь в последнее время похвастаться уж никак не мог. Это настораживало. Не то, чтобы сильно (да даже в полсилы), но.       Даже когда смех медленно сходит на нет, перерастая в улыбку, Лань Хуань всё равно адресует всё своё внимание брату. Поэтому, верно, и не замечает на себе пристального взгляда фиолетово-серых* глаз. ___________________ *Вообще, блин, без понятия, какие на самом деле глаза у Цзян Чэна в каноне, но мне кажется, что именно такие. Если кто в курсе — киньте в меня пруфами.