xxxtentacion — jocelyn flores
В тринадцать лет Ренджун встречает его, мальчика из параллельного класса, в первый день школы, когда только-только распускаются цветы, а солнце мажет теплыми лучами по домам и грязным после дождя окнам. Он видит: его щеки румяные, юношеские, а волосы покрашены в светло-каштановый цвет, напоминающий сладкий молочный шоколад; в руках он держит самые разные книжки — от учебной до художественной литературы (и виднеется даже корочка с Байроном), а в глазах — заметный огонек искренности, подтверждаемый широкой улыбкой. И Ренджуну кажется, будто он впервые встречает кого-то настолько светлого, что даже лишь от одного взгляда на него появляется ощущение внезапной симпатии и интереса. Ренджун сталкивается с ним постоянно — мимолетно и незаметно настолько, что тот ничего не замечает: ни как они случайно садятся почти рядом на математике, ни как в школьной столовой берут одинаковые железные баночки с вишневой газировкой, ни как Ренджун все время смотрит на него издалека. Они находятся всегда так близко, но так далеко, словно в совершенно разных измерениях, и иногда Ренджуну даже хочется подойти к нему, улыбнуться и уверенно произнести «привет», но расстояние между ними лишь увеличивается, когда в такие моменты внимание мальчика привлекает кто-то другой. Однажды Ренджун обнаруживает его тайком сидящим в библиотеке во время урока и смотрит через стеклянную дверь, как тот читает книгу, пролистывает своими тонкими аккуратными пальцами страницы и поджимает губы. На секунду их взгляды сталкиваются, и Ренджун, смущаясь, сразу же уходит, краем глаза замечая, как к мальчику подсаживается одноклассница — красивая-красивая, со светлыми волосами, заплетенными в длинные косы, и искренней улыбкой. И тогда, в тот момент, Ренджун впервые чувствует, как что-то немного покалывает в груди, совсем чуть-чуть сдавливает возле сердца, словно в него попеременно втыкают острые иголки; чувствует что-то сумбурное и странное, что отдаленно напоминает мгновения, когда кто-то быстрее тебя забирает нечто важное. После этого Ренджун надевает куртку, выходит из школы и идет по направлению к дому, думая о своих ощущениях и не понимая, что же это за чувство, когда незнакомый человек вызывает в тебе столько эмоций. Он придумывает разные теории, как в математике и физике, словно наука действительно способна помочь объяснить то, что происходит внутри него. Только вот ни одно из ее правил не работает на этих чувствах — они как будто становятся неизведанной тайной, которую то ли хочется разгадать, то ли забыть и никогда больше не вспоминать; тайной, что хранит в себе множество вопросов, на которые, быть может, и вовсе нет ответов. Дома Ренджун ложится на кровать, смотрит в потолок, который напоминает ему выдуманное небо из-за голубой краски на нем, и вспоминает о том, как красиво улыбается мальчик из параллельного класса, как внимательно он читает книжки, заливисто смеется с другими людьми и всегда берет такую же газировку в столовой. Мысли Ренджуна становятся полностью заполненными им и его прекрасным голосом, чудесным юношеским румянцем на щеках, складочками возле губ, добрым взглядом, когда помогает на переменах поливать цветы, и серьезным, когда решает примеры по математике. И со временем Ренджун понимает, что этого мальчика слишком-слишком много в его жизни, запредельно много, и это начинает сводить с ума настолько, что Ренджун осознает: ему нравится этот самый мальчик из паралельного класса. Он нравится так по-невинному, так искренне, как если бы в детстве Ренджун носил за него портфель с супергероями, учил ездить на велосипеде, дарил свои коллекционные фигурки и покупал конфеты в небольшом ларьке; если бы Ренджун все-таки сказал ему «привет» и приходил к нему каждое утро, чтобы вместе пойти в школу, а потом вернуться домой и читать комиксы (друг с другом фантастику, а тайно, ночью под одеялом, — романтику, где кто-то влюбленно держится за руки и целуется в губы). И Ренджуну, наверное, тоже хотелось бы поцеловать его, но лишь быстро и в щеку, прикрыв глаза от смущения. В пятнадцать Ренджун смотрит на то, как Джемин — он все-таки случайно узнает имя мальчика из параллельного класса от одноклассниц, обсуждающих на перемене его привлекательность — взрослеет и больше не ходит во время уроков читать книги в школьную библиотеку; улыбается все ярче и шире, освещая своей улыбкой все вокруг (даже самые пасмурные дни в году), и наполняет сердце Ренджуна и радостью, и грустью одновременно. Только второе постепенно становится самым сильным чувством из всех, самым обостренным и ощущаемым каждой клеточкой тела, каждым миллиметром души. В один день Ренджун видит, что Джемин держит ту самую одноклассницу с красивыми косами за руку, но теперь у нее длинные, прямые светлые волосы, розовая губная помада и целое сердце того, кто никогда даже не заметит ренджунового взгляда. Они смеются и вместе сидят в столовой, берут разные напитки, ходят на литературу, где читают книжки и прямо на парте соприкасаются то кончиками пальцев, то ладошками, то и вовсе намеренно соединяют их, пока Ренджун продолжает ходить на математику, замечая, что соседнее место вновь пустует. А потом — время летит быстро и незаметно, будто бы обгоняя даже стрелку часов, которая не успевает двигаться с ним в такт. Потому что в семнадцать Ренджун перестает мечтать о том, как они вместе с Джемином будут читать комиксы или сидеть рядом на математике, и начинает все время проводить в скейт-парке, носить потрепанные желтые кеды с длинными белыми носками, рисовать на стенах старых домов балончиками с краской, смотреть на восходящее солнце и слушать дома музыку на кассетах. И порой Ренджун думает, что постепенно начинает забывать Джемина и его красивую улыбку, но каждый раз, когда видит его вновь, понимает: ему все еще так по-глупому и по-детски нравится этот самый мальчик из параллельного класса.х
Ренджун красит ногти черным маминым лаком — неаккуратно и чуть-чуть выходя за края, — надевает потертые рваные джинсы, кофту с длинными рукавами, поверх которой натягивает старую домашнюю белую футболку с рисунком какой-то музыкальной группы, и затягивает на кедах потуже шнурки; выходит на улицу, берет скейтборд, а затем отдается свободе, когда едет на нем по дороге и чувствует, как небольшой ветерок пробирается под одежду. Солнце слепит глаза, освещает каждый уголок сонного города, остается бликами на окнах домов, и небо кажется совсем-совсем невесомым в этот момент: оно движется вместе с Ренджуном, плывет, словно по морю, и выглядит таким далеким, таким живым. Когда Ренджун встает на скейт, он ощущает, как на секунду его дыхание словно замирает, потому что в этот момент все перестает быть важным. Он видит только дорогу и иногда небо, только то, как плывут силуэты деревьев и мимо проходящих людей; слышит лишь шум города, а иногда — мелодии, играющие в его наушниках, которые вставляет в старый плеер, обнаруженный им в дедушкином гараже. Ренджуну нравится это чувство независимости, свободы и легкости, как будто ничего больше не существует в мире, кроме его увлечения скейтбордингом. По утрам, где-то за час до школы, Ренджун всегда приезжает в скейт-парк, который находится недалеко от нее и обустроен небольшой рампой, рейлами и разгонными горками. Здесь тихо и спокойно настолько, что даже стук колес и биение сердца во время выполнения какого-нибудь трюка кажутся запредельно громкими. Ренджун чувствует себя по-настоящему живым, полным какой-то необъяснимой энергии, когда в одиночестве уходит от этой реальности в выдуманную (или, может быть, в самую действительную на свете). И эти ощущения заменяют ему каждую болезненную мысль, каждое малейшее чувство потери и тоски, словно они растворяются где-то в глубине сердца, откуда им никогда не выбраться. Ренджун повторяет выученные трюки, а затем встает задней ногой на тейл, передней между серединой доски и болтами, приседает и щелкает, но, не успев даже начать вращаться, падает на асфальт. И так рваные джинсы рвутся сильнее, а Ренджун сводит брови и чувствует, как словно по всему телу ощущается неприятная, ноющая боль. Он находится в таком положении еще пару секунд, пока не слышит чей-то голос, когда все-таки пытается подняться, несмотря на саднящее чувство. — Тебе помочь? — Ренджун поднимает голову, направляя взгляд к источнику звука, и в этот момент даже боль от падения перестает казаться резкой и колкой, потому что он видит его — прекрасного мальчика из параллельного класса, что обеспокоенно приближается к нему и усаживается рядом на корточки. — У тебя коленки разбиты, — добавляет Джемин, и Ренджун наконец замечает появившиеся раны, хотя, на самом деле, еще не успевшие зажить прошлые — он совсем о них не заботится, клеит пластыри иногда, но почему-то всегда не обращает внимания, пока они не начинают кровоточить. И не важно, какие раны вовсе. Но Ренджун отвечает растерянное «не нужно», стараясь сделать хотя бы шаг, но снова почти падая. Еще секунда — и разбил бы коленки вновь; еще секунда — и пришлось бы, наверное, сдаться и уже окончательно упасть где-то в своем сознании несколько раз, потому что Джемин резко хватает его за руку, заботливо провожает и усаживает на скамью, а Ренджун только вздыхает (то ли от боли, то ли волнения перед ним). — Все-таки нужно, — Джемин чуть-чуть приподнимает уголки губ в ласковой, выражающей свою правоту и волнение, улыбке. Ренджун же молчит, не решаясь даже взглянуть ему в глаза или рассмотреть поближе, как хотелось очень давно, — он лишь смущается, закусывает губу и не думает ни об ушибе, ни о падении, занимая свои мысли заботой Джемина. — Мой дом напротив, я сейчас вынесу бинты и что-нибудь для обеззараживания, — он указывает на рядом стоящее здание, напоследок произнося немного невнятное «ты только не уходи», и оставляет Ренджуна одного на площадке. Ренджун ждет Джемина, обдумывая все произошедшее и не осознавая, что тот снова был все время близок и рядом, возможно, даже замечая его, когда выглядывал из окна или выходил из дома; когда случайно видел, как он катается на скейте, учит новые трюки, слушает музыку и до самого заката находится здесь. И это осознание ломает Ренджуна на маленькие кусочки, потому что все это больше не его иллюзорная подделка реальности, а действительность с настоящим, живым человеком, внимание которого он хотел получить несколько лет, но оставался незамеченным, несуществующим для него. Или так казалось только Ренджуну? Его раздумия прерывает подходящий к скамье Джемин и держащий в руках какую-то полупрозрачную баночку с жидкостью, бинты и пластыри со звездочками и динозаврами. Он извиняется за долгое ожидание, объясняя, что не мог найти средство для того, чтобы промыть раны, и садится на корточки напротив Ренджуна. Сначала он аккуратно и бережно задирает штанины, рассматривая увечье, а затем начинает обеззараживать его — как-то ювелирно и тонко, будто боясь задеть и навредить. Ренджун хмурится от боли, закусывает губу и чувствует такую большую заботу, когда слышит джеминово «прости». Джемин осторожно ухаживает за ранкой, отрывает кусочек бинта, которым перевязывает ее, и оттягивает штанины обратно. А потом, неожиданно для Ренджуна, все-таки использует свои цветные пластыри с картинками, наклеивая их на еще старые ссадинки на ладошках и пальцах. Он, улыбаясь, клеит их, и Ренджуна приводит это в смущение настолько, что у него совсем чуть-чуть краснеют щеки. Потому что никто так не заботился о нем раньше, не придавал столько внимания, особенно те, с кем он не был знаком (или с теми, кто не знал его). — Спасибо, — говорит Ренджун, когда Джемин заканчивает клеить пластыри и убирает их к себе в карман. Он смотрит на него впервые так близко и подмечает, какие у того красивые, длинные и пушистые ресницы, крохотные родинки и пухлые губы; какой Джемин прекрасный-прекрасный и какое же это невероятное, невесомое чувство — рассматривать его вблизи и забывать даже о болящих ранах. На секунду между ними образовывается тишина, которая заставляет растеряться их обоих, но Ренджун все-таки прерывает ее: — Я пойду, скоро уроки начнутся. — Я с тобой, — как-то внезапно и уверенно отвечает Джемин, из-за чего Ренджун немного напрягается. — Если ты не против, конечно. Просто хочу проводить, а то вдруг упадешь, — добавляет он и, получив от Ренджуна одобрительный кивок, просит еще раз подождать, чтобы он мог занести лекарства и взять рюкзак. И затем, когда Джемин выполняет все нужные дела и выходит из дома, они вместе идут до школы — почти так же, как представлял себе в детстве Ренджун, если бы он мог заходить за ним каждое утро, читать комиксы, делиться сокровенно-детскими вещами (и кусочком сердца); они идут молча, иногда переглядываясь, и Ренджун даже хочет на секунду снова встать на скейт, но Джемин заботливо его отговаривает и берет доску сам. Ранки все еще болят, из-за чего передвигаться становится сложнее, но почему-то не так тяжело, когда рядом Джемин — красивый, заботливый, внимательный и яркий, как летнее солнце. В школе они не расходятся в разные стороны, а идут к шкафчикам, выбирают учебники и понимают, что у них у обоих математика (тоже как в детстве, когда их парты находились рядом). Ренджун неловко дожидается, пока Джемин скажет хотя бы что-нибудь, ведь он не ходил с ним на занятия уже долгое время, и тот все-таки выдает: — Я просто перешел к вам в группу обратно. Ренджун кивает, опуская голову и улыбаясь, на что Джемин восклицает «эй, ты чего!» и заливисто смеется. А у Ренджуна будто бы все мысли улетучиваются в этот момент, вся боль проходит, все воспоминания забываются по щелчку, потому что вот он — Джемин со своим прекрасным смехом и голосом; Джемин со своей лучезарной улыбкой и складочками возле губ; Джемин, в которого он так по-глупому влюбился в средней школе, когда встретил его с книжками в руках. Только сейчас Джемин рядом, идет бок о бок с ним, а Ренджун не знает, что ему чувствовать, как быть дальше и почему далекий мальчик из параллельного класса дарит ему столько внимания. Но это ведь и не важно, верно? На математике они садятся за другие парты, потому что «их» оказываются занятыми другими учениками, но Ренджун все еще радуется где-то в своих мыслях присутствию Джемина здесь. Во время урока они даже переглядываются и улыбаются друг другу, что вызывает у Ренджуна чувства, похожие на те, которые он испытал в их первую встречу. Но сейчас они приобретают иную форму, потому что Джемин наконец-то его заметил, и в глубине души тот маленький тринадцатилетний Ренджун рассыпается на частички, распадается на атомы, крошится и рушится. Только больше не от радости, а от ранения. И совершенно не на коленках или ладошках, а на глупом-глупом сердце. Потому что после урока они с Джемином прощаются, и Ренджун снова видит, как тот подходит к той красивой светловолосой однокласснице, берет ее за руку и уходит в другую сторону. А Ренджун вновь чувствует, что Джемин, как и в детстве, опять забирает у него сердце, которое он и так готов отдать совершенно безвозмездно. Последующие занятия проходят мучительно долго и кажется, будто стрелка часов с трудом передвигается, а все то, что происходит вокруг, замирает и затихает (даже в кабинетах по искусству становится предельно тихо). Иногда так случается: время замедляется, и все гаснет, как огонек от спички, не способный вспыхнуть вновь. Может быть, поэтому порой часы вечны, а минуты и секунды нескончаемы, и даже яркие эмоции тускнеют и мрачнеют, как небо после заката. И не важно, в чем дело: в плохом настроении, в усталости, в неудовлетворительной оценке или в разбитом сердце. Ренджун всегда думает, что если бы мог, то перестал бы так по-глупому цепляться за каждое мгновение счастья и радости, словно вся его натура прямиком из невинного детства; перестал бы забывать свои чувства на секунду, а потом позволять им переполнять его настолько, что потом настигает огромное разочарование — такое, от которого неимоверно тяжело. И Ренджуну все больше кажется, что он не понимает собственных чувств: маленькая надежда внутри то загорается, когда Джемин теперь мельком смотрит на него в столовой, когда они встречаются взглядами на футбольном поле, когда он вспоминает, как тот залечивал ему ранки; то вновь затихает, когда Джемин переводит взгляд обратно на ту самую одноклассницу, когда в столовой несет ей поднос с едой, когда держит ее за руку и смеется вместе с ней. Влюбленность, наверное, всегда поэтически трагичная, если она не взаимна, потому что делится на радость и грусть, на восхищение и разочарование, на надежду и отчаяние. Только вся трагичность в том, что когда пытаешься забыть, то одно лишь мгновение, одно лишь действие — и сразу обратно падаешь в черную дыру, пропадая в ней навсегда. И, возможно, Ренджуну хотелось бы выбраться, но почему-то всегда так случается, что чем больше он отдаляется, тем ближе становится Джемин. Как будто так было нужно самой вселенной, чтобы Ренджун упал и повредил коленки, чтобы Джемин это заметил и перебинтовал его раны, чтобы потом сел с ним на математике, а затем вернулся обратно в свою жизнь, где Ренджуну нет места. Или только на мгновение.х
После того, как уроки заканчиваются, Ренджун забирает из шкафчика нужные учебники для домашней работы, которую он в итоге вряд ли сделает, и выходит из школы. Вдалеке он замечает, как Джемин обнимает — кажется, на прощание — одноклассницу, а затем уходит в другую сторону — туда, где находится его дом и любимая скейт-площадка Ренджуна. И почему-то в этот момент внутри все сжимается словно до размера атома — вот настолько становится тяжело и больно; настолько невыносимо смотреть на то, что точно разобьет сердце. Но Ренджун лишь вздыхает, когда силуэт Джемина скрывается за деревьями и становится незаметным, потому что на самом деле единственное, что он может делать — это продолжать собирать осколки своих чувств. Ренджун плетется по длинной дороге, которая будто бы бесконечно тянется вдаль, из-за чего линия горизонта расплывается, становясь нечеткой. У него в руках скейт — болящие колени не дают возможности поехать, — на плечах рюкзак, а в глазах — едва заметная тоска. Ренджун вдыхает свежий воздух, чувствуя, что даже он не способен помочь избавиться от этой неимоверной тяжести в грудной клетке — она слишком прочно засела где-то возле сердца и болит, не желая останавливаться. Безоблачное небо нависает над головой, и кажется, что даже солнце почему-то больше не светит: его лучи теряются и гаснут, не успевая проникнуть на улицы города. И Ренджун, думая об этом, задается вопросом: «может быть, солнцу тоже бывает грустно?». Но если и оно способно испытывать вселенскую печаль, то каково другим звездам и планетам? Наверное, им и вовсе одиноко. Сегодня Ренджуну домой не хочется, потому что иногда там становится так же одиноко, как и, возможно, тем звездам и планетам в космосе — только их домом является вселенная, а у него это обычное здание, где неуютно находиться на каждом сантиметре. Поэтому Ренджун решает пойти в ретро-магазинчик, где обычно он покупает себе кассеты и пластинки, потому что ему кажется, что музыка на них живая и настоящая, как если бы она играла на концерте; и звук у них особенный, не похожий на электронный, звучащий как-то совсем-совсем иначе — так, словно каждая нота оживает, а голос становится воздушным и невесомым. В магазине царит атмосфера легкости и беззаботности: плакаты, развешенные на стенах, стеллажи с музыкальными пластинками, кассетами, пленочными фотоаппаратами — все это напоминает о юности, светлости и лете. Ренджун подходит к нужным полкам и ищет новые для себя песни различных исполнителей, аккуратно касаясь кончиком пальца корочек упаковок. В помещении играет простая музыка, доносящаяся откуда-то из колонок, и почему-то это вызывает ощущения какого-то спокойствия. Ренджун даже на секунду погружается в свои мысли, рассматривая компакт-кассеты, пока не замечает, как к нему подходит молодой человек с бейджиком на джинсовой куртке. «Ли Донхек» красуется корявым почерком на бумажке. Юноша сначала внимательно разглядывает кассету, что держит Ренджун, а потом переводит на него взгляд и улыбается — широко и отчего-то счастливо настолько, что в его глазах словно начинают виднеться искорки. — Поверить не могу! Ты тоже их слушаешь? — спрашивает Донхек, указывая на упаковку с названием группы Radiohead. — Альбом «The bends» мой самый любимый, возьми его, — Ренджун смотрит на кассету, немного раздумывает и дружелюбно кивает, переводя взгляд на Донхека — он все еще улыбается и светится, приглашая пройти к кассе. И именно в этот момент Ренджун решает, что им точно нужно подружиться. Пока Донхек пробивает товар, упаковывает его и считает сдачу, Ренджун думает о том, что у него красивые рыжие волосы, которые, наверное, похожи на маки при солнечном свете, а еще так сладко пахнет яблоками та самая джинсовая куртка; и губы у него отливают алым цветом, но не так, как если бы он накрасил их помадой или блеском, а как естественные оттенки георгина; на щеках и чуть-чуть на носу, если приглядеться, то виднеются маленькие веснушки и родинки — аккуратные точечки, оставленные солнцем. Донхек же подмечает, что Ренджун его рассматривает и ухмыляется, смотря исподлобья, чем заставляет смутиться своего покупателя и отвести взгляд в сторону. Через пару минут Донхек все-таки заканчивает и кое-как выдает Ренджуну чек — старая касса заработала только тогда, когда он, не выдержав, ударил по ней несколько раз. Ренджун благодарит за кассеты, улыбается и уже решает уйти, как юноша окликает его со словами: «а тебя как зовут?». «Ренджун. Меня зовут Ренджун».х
На следующий день Ренджун прогуливает школу, не сказав об этом никому ни слова просто потому, что и разговаривать не хочется. До полудня из дома он так и не выходит, смотря глупые передачи по телевизору и поедая хлопья с молоком; в один момент даже решает послушать те самые компакт-кассеты, купленные им вчера, но и музыка перестает успокаивать — только лишь еще больше въедается в уши и давит своим звучанием. Ренджун знает, что иногда так случается: ты не можешь ни есть любимую еду, ни слушать любимые песни, ни заниматься повседневными делами — все становится какой-то пыткой, которая не дает возможности хотя бы вздохнуть без чувства тяжести. Но это знание тоже и не успокаивает, и не помогает справиться, потому что тьма, образовывающаяся где-то прямо в сердце, продолжает оставаться там. В комнате по-непривычному серо и темно, как будто солнце и вовсе погасло, перестав освещать всю планету, но на деле за окном всего лишь виднеется обычное тусклое небо, наверное, просто уставшее. Ренджун приоткрывает форточку, чтобы запустить свежий воздух, и ложится на кровать — прямо как в детстве, когда ему было грустно и хотелось остаться в постели примерно на целую вечность (хотя, возможно, и ее со временем стало недостаточно). Он смотрит на потолок, пытаясь собрать мысли воедино, распутать тот комок, который они образовали, но, кажется, получается обратное: Ренджун переплетает их между собой снова и снова, окончательно создавая не заканчивающееся веретено. Все его мысли сводятся к одному — к Джемину и тому, как трепетно он перевязывал ему раны; к его сильным рукам, к широкой улыбке, к его поцелуям другому человеку и объятиям с тем же. Ренджуну не хочется думать, не хочется прокручивать это в своей голове, но эта глупая не проходящая несколько лет влюбленность — самая настоящая мука и пытка, от которой невозможно избавиться. Однажды он даже вычитал в какой-то старой книжке, что когда человек влюбляется, в его мозгу вырабатываются разные гормоны: фенилэтиламин, вазопрессин и окситоцин. И тогда он подумал: «быть может, все эти чувства — всего лишь химические вещества, не способные быть реальностью?». Но почему в таком случае от них так сложно избавиться, так тяжело пережить, хоть и очень-очень хочется отпустить? Почему его продолжает так сильно тянуть к Джемину, даже если он не тянется в ответ? Но Ренджун не находит никаких этому оправданий и решает, что, быть может, влюбленность просто чья-то неудачная шутка. Во второй половине дня, когда Ренджун слышит, как кто-то возвращается домой, он тихо одевается во все те же рваные джинсы, но уже другую футболку и кофту; натягивает длинные белые носки с полосочками, зашнуровывает по-прежнему поношенные желтые кеды, быстро собирает в рюкзак баллончики с краской — вдруг захочется порисовать на заборах, — берет скейт и вылезает через окно на улицу. Солнце все еще не печет, как раньше, и чувствуется, что, наверное, скоро пойдет дождь. Но, несмотря на это, Ренджуну не хочется находиться дома, и он не знает, в какой момент его жизни все пошло не так настолько, что даже это место стало невыносимо некомфортным. Возможно, это неправильно, а возможно — совершенно не имеет значения. У Ренджуна нет ответа. Колени больше не болят и, кажется, уже практически зажили, если не считать синяки и появляющиеся корочки на ранах. Поэтому Ренджун встает на скейт и едет в парк, стараясь забыть о том, что там как бы живет Джемин, и они могут встретиться в любой момент. Но почему-то сейчас ему важнее попытка отвлечься от всего на свете и наконец-то доучить тот трюк, который у него не получился тогда. Улицы, что он проезжает, выглядят пустыми и покинутыми, словно лишенными жизни, и даже на дорогах можно заметить очень мало автомобилей, из-за чего начинает казаться, будто одиночество накрыло собой весь город; будто оно забрало каждый лучик света, каждую улыбку и каждую надежду, не оставив ни малейшего шанса на возвращение солнечного лета, беззаботности и радости хотя бы у кого-нибудь. Ведь бывают же счастливые люди? Или они все притворяются — Ренджун не знает, но думает, что, наверное, счастье существует лишь в один момент (или в несколько, если уж повезет). Только не помнит был ли когда-нибудь счастлив он сам. Ренджун доезжает до скейт-площадки и останавливается возле перил, смотря на стоящий напротив многоэтажный дом, в окнах которого виднеется только темнота. Одно из них принадлежит Джемину — Ренджун знает, но даже и предположить не может какое именно. Вдруг прямо сейчас он находится там? Или смотрит на него тоже? С одной стороны, Ренджуну хотелось бы, чтобы это было правдой, а с другой — он все бы отдал, чтобы Джемин находился где-нибудь не здесь. Но все его желания не оправдываются, потому что он слышит знакомый голос, окликающий его со стороны; голос, принадлежащий тому, о ком он думал прямо сейчас. Джемин подходит к нему и радостно улыбается, и Ренджуну нравится видеть его улыбку, но почему-то это всегда очень больно — осознавать, что она только на один момент именно для него. Однако Ренджун все-таки решает улыбнуться тоже — возможно, даже искренне — и сказать тихое «привет». — Тебя не было в школе, — Джемин не спрашивает, но в его интонации проскальзывает неозвученный вопрос, однако Ренджун молчит, не зная, что ему сказать. Потому что, быть может, причина в Джемине, а может — в чем-то другом, что даже ему самому не понятно. — Как твои колени? — Джемин, заметив странное напряжение, переводит тему. И Ренджун ему за это по-особенному благодарен, ибо, наверное, он бы так и не нашел, что сказать. — Нормально, почти зажили, — отвечает Ренджун, чувствуя на себе пристальный взгляд — почему-то Джемин всегда внимательно смотрит на собеседника, когда разговаривает с ним; и на самом деле, это очень привлекательно, но также очень волнительно — сразу кажется, будто видно всю твою душу насквозь. А Ренджуну бы не хотелось, чтобы кто-то видел, как сильно она у него болит. — Больше не падай, а то снова придется спасать, — Джемин смеется, и Ренджун находит в себе силы, чтобы снова искренне улыбнуться. — Слушай, все хотел спросить: научишь кататься на скейте? — Ренджун наконец-то поднимает взгляд, выражающий удивление, но также и заметную радость заданному вопросу. Он сразу же отвечает «да», напрочь забывая о том, что сам хотел доработать трюк, и они вместе с Джемином проходят на площадку. Ренджун кладет скейт на землю и сначала объясняет Джемину, как правильно расставлять ноги, как ехать и тормозить, а затем показывает это наглядно, вновь чувствуя на себе внимательный, пристальный взгляд. И на секунду у Ренджуна проскальзывает мысль, что Джемин смотрит не на скейт, а на него самого. Наверное, это неправильно — в каждой мелочи, даже самой незначительной, находить что-то особенное, но когда Ренджуну были не безразличны все эти правильные вещи? Прямо сейчас он чувствует, как быстро бьется его сердце, как сильно его пленят мысли о том, что все это может оказаться правдой, и это единственное, что его волнует. Однако он все же решает об этом не думать и сосредоточиться на обучении (иначе снова растеряется и упадет — только уже куда-то в свои мечты). А потом Ренджун помогает Джемину самому встать на скейт: он держит его за руку и идет рядом с ним, чтобы тот удерживал равновесие. И это прикосновение, пусть и простое, оказывается самым нежным прикосновением на свете — Ренджун чувствует это каждой клеточкой тела, каждым сантиметром, потому что дотрагиваться до Джемина — это как касаться чего-то запретного, но столь желанного и любимого. Они впервые находятся в такой близости, когда могут даже ощущать тепло ладоней друг друга, и почему-то это так сильно разбивает Ренджуну сердце. Ведь этих ладоней потом будет касаться кто-то другой. Через несколько попыток у Джемина получается проехать от одной скамьи до другой, но при торможении он совершает ошибку и практически падает, однако Ренджун успевает ухватить его за талию и остановить скейт ногой. Они замирают и от неловкости всей ситуации начинают по-глупому и по-детски смеяться (хоть и в глубине души Ренджун ломается, разбивается, крошится на осколки от этого прикосновения). Джемин выбирается из ренджуновой хватки и усаживается на скамью, чтобы передохнуть. Ренджун же идет за ним следом, встает напротив и что-то ищет в своем рюкзаке, пока оттуда не выпадают баллончики с краской, которые ему помогает собрать Джемин. — Я не знал, что ты рисуешь граффити, — он не отвечает на растерянное «спасибо», сказанное Ренджуном, и смотрит на уже точно использованные ранее баллончики — на крышечках виднеются даже пятна красных, синих и желтых цветов. — Покажешь? — спрашивает Джемин, и на секунду Ренджун задумывается, стоит ли это делать, но в итоге все же соглашается. Потому что Джемину почему-то совершенно не хочется отказывать абсолютно ни в чем. Они уходят со скейт-площадки и идут в противоположную сторону — туда, где много-много деревьев и куча старых домов (иногда даже заброшенных). По пути Ренджун рассказывает, что обычно там никого нет или же проходят мимо пожилые женщины и мужчины; а еще говорит о том, что рисует граффити тайно, потому что в нем он оставляет все свои мысли и чувства, когда им очень хочется выбраться наружу. Ренджун сам не знает, почему делится этим с кем-то, особенно с Джемином, но тот все же понимающе кивает, и всю оставшуюся дорогу они идут молча и не пересекаются взглядами даже на мимолетную долю секунды. Ренджун приводит Джемина к старому дому, стены которого изрисованы разными картинками, и говорит, что именно здесь находятся его граффити — иногда яркие и необычные, а иногда — тусклые и мрачные. Каждый рисунок — отдельная история, что хранит в себе что-то необыкновенно сокровенное, и Джемину хотелось бы узнать, что именно вкладывает в это Ренджун, какие чувства и мысли. Но он не решается задать ни одного вопроса, поэтому делает неуверенные шаги вперед и прикасается кончиками пальцев к разукрашенной стене, вглядываясь в узоры и линии: слева изображена белоснежная акация, а справа — нарцисс; и сверху — переплетающиеся красные и желтые тюльпаны, сзади которых нарисована тень их засохшего, погибшего вида. — Тебе нравятся цветы? — все-таки задает один из появившихся в голове вопросов Джемин, переводя взгляд на Ренджуна, что стоит рядом и смотрит в неопределенную точку. Джемин же садится на корточки, чтобы рассмотреть рисунки еще ближе, и почему-то в этот момент между ним и Ренджуном возникает напряжение, которое ощущают они оба, но стараются не обращать внимания, словно все совершенно в порядке. И всегда было. — Мне нравятся их истории, — Ренджун водит носком кеда по земле и всячески пытается не столкнуться с Джемином взглядами один на один, глаза в глаза. Потому что тот все продолжает смотреть прямо на него, и это чувство пристального внимания как клетка: из него словно не выбраться и не вылезти, а железная решетка только лишь еще больше сдавливает; и, быть может, тебе хочется сбежать, избавиться от этого, но будто бы совершенно нет возможности это сделать. — В детстве я засушивал вместе с бабушкой цветы в пустых кассетах, а они сразу же там умирали. Но она много говорила об их значениях, — добавляет Ренджун, садясь на корточки вместе с Джемином и доставая баллончики с краской. Ренджун протягивает Джемину на выбор разные баночки с оттенками, и тот выбирает белый — самый чистый цвет на свете, который всегда хочется чем-нибудь заполнить, смешать. Ренджун же останавливается на черном для контура рисунка и на зеленом, потому что ему кажется, что именно он вызывает какое-то чувство безопасности. Хотя, наверное, больше всего Ренджун любит голубой, ведь он напоминает ему о настоящем небе сверху и о выдуманном на потолке его спальни. На секунду он даже вспоминает, как в детстве, когда ложился спать, думал, что оно оживает и, возможно, покрывается яркими-яркими звездами. Но когда стал взрослее, понял, что это — не больше, чем обычная краска, однако где-то в глубине души маленький Ренджун все еще верит, что у него в комнате самое живое небо на свете. Немного подумав, Джемин начинает выводить белым баллончиком какую-то фигуру на стене, и сначала Ренджун не понимает, что это, пока не замечает отчетливые линии лепестков. Это — подснежник, душистый и красивый, расцветающий ранней весной, но умирающий очень-очень быстро. Ренджун помогает Джемину дорисовать листья и стебель, иногда случайно сталкиваясь с ним ладошками, из-за чего они смущаются оба; а затем обвести контур, чтобы граффити получилось ярче и четче. Они вместе заканчивают рисунок, и в конце Джемин аккуратно дописывает сбоку две буквы: «J&R». Ренджун замечает это и от неловкости отводит взгляд в сторону, что заставляет Джемина улыбнуться. — Ты же знаешь, что означает подснежник? — внезапно решает спросить Ренджун, впервые все-таки смотря прямо на Джемина: он сидит уже на траве и рассматривает получившийся рисунок, теперь уже не поддерживая зрительный контакт во время разговора. Однако таким он кажется еще более прекрасным, каким-то сосредоточенным и задумчивым, словно все его мысли заполнены чем-то очень важным. Джемин какое-то время молчит, по-прежнему разглядывая граффити, но Ренджун не решается его прерывать — ему кажется, что сейчас самый интимный, самый искренний момент за всю его жизнь; и не потому, что они сидят запредельно близко, а потому, что Ренджун-то знает и сам, что означает подснежник, какой смысл он несет — бабушка много рассказывала о важности этих цветов. Однако Джемин все-таки отвечает; отвечает тихим, спокойным голосом, и Ренджун чувствует, что один осколочек его разбитого сердца возвращается на место. «Подснежник означает надежду». Затем начинается дождь — неожиданно, внезапно, резко, хоть и до этого было заметно, что на небе сгущаются тучи, а город накрывает серая пелена тоски и грусти. Ренджун быстро собирает баллончики в рюкзак, а потом все пролетает за секунды: в один момент они с Джемином, полностью промокшие, радостные, почему-то счастливые, бегут по дороге и смеются; в другой — Джемин случайно берет его за руку, а в следующий — они ступают своими кедами по лужам, не думая о брызгах, попадающих на одежду. Им весело и легко, очень-очень свободно настолько, что внутри на время заглушается даже самая сильная боль. Сначала они пытаются найти укрытие среди старых зданий, но дождь начинает усиливаться, из-за чего не остается времени на поиски, поэтому через пару минут они уже добегают до дома Джемина. Он открывает подъезд, и они поднимаются до его квартиры — оказывается, она находится на третьем этаже. Ренджун заходит в нее следом за Джемином, а потом весь коридор наполняется их заливистым смехом. Возможно, это так по-детски глупо и безрассудно, но почему-то никто из них об этом не думает. Ренджун же и вовсе просто поддается своему мгновению радости; просто старается ценить моменты, секунды, минуты. И, быть может, именно сегодняшний день станет первым в его жизни таким... таким счастливым. Ведь они с Джемином вырастили свой подснежник, а это значит, что прямо сейчас у Ренджуна наконец-то за долгие годы внутри расцветает надежда.