Боль — не повод для знакомства?

—Да, вот так… о да! М…ах… — с момента моего похищения прошло две недели. Что со мной делали все это время? Эм… ну, вообще-то вы должны были спросить, что Я делал все это время. А, вы и спрашиваете. Хм, как бы это сказать помягче… я развлекался. Вы знаете, что мне сломали руку? Правую руку, должен заметить. Ну да, ну да, я был очень рад этому. Я был так рад, что если бы я сейчас умер, обрадовались бы боги, что они, наконец, получили возможность расправы надо мной, так я им, наверно, надоел своими проклятьями. О, я вспомнил всех и каждого! Разобрал всю их запутанную родословную вплоть до десятого колена! Вы, кстати, знали, что у Зевса в роду были голуби? Да, именно поэтому он и живет на небе, вспоминает свои корни. А у Аида – черви, от того он и вынужден жить под землей. Но! Вы еще не знаете, что я тоже бог! Поэтому, между прочим, я и не боюсь гнева этих пустозвонов. Потому, что я древнее их всех вместе взятых, обо мне знает каждый живущий, и у меня невообразимые возможности. Ну, правда в нынешнем воплощении у меня не так много сил, да и масштаб действия ограничен... Я стараюсь, как только могу! Правда-правда! Имен у меня много, но наиболее известные, это: Пиздец, Капец, ну еще Крышка (правда, последнее как-то смахивает на женское, поэтому мне оно не нравиться). Самому мне нравиться имя Большой Бум. А что, звучит солидно. —Ай, больно! Не нажимай так сильно!— ну вот, стоит только задуматься, и тут же получаешь пи… э… порицание от всевышнего (о как загнул). Кстати, насчет задуматься. Вы, наверно, сейчас задумались что же я такое делаю, да? Рассказать? А вот фиг вам! Я буду нем, как рыба! Хотя почему нем, я же могу рассказать вам что-нибудь другое. Ну, например, о себе. Нет, не тот бред, что рассказывал раньше, а самую настоящую правду. Можно сказать истину, да. И не важно, что истина у каждого своя. Хотя… почему не важно? Важно! Да, я буду вам рассказывать свою истину! Итак, начнем. В некотором царстве, в некотором государстве, жили-были старик со старухой. И была у них курочка ряба. А? Какая нахрен курочка! Дочка, дочка у них была! Мать моя, значит. Хотя куры у них тоже были, я помню, хоть и маленький тогда был. Ходили они по двору и гадили. Весь двор изгадили, суки. Пройти нельзя было, чтоб не вляпаться в их гавно. Ну, ниче, не долго они жили. Я как подрос немного, начал соображать, что к чему, так быстренько их порешил. Ну и деда с бабкой заодно. Шуму то сколько было! На пожар вся деревня сбежалась. Нда, грустная история. Я до сих пор плачу, когда вспоминаю эту историю. У меня ведь в том доме все игрушки сгорели. Даже мой любимый заяц! Грустная история. …Поверили? Нет, вы серьезно поверили, что раз я интересуюсь маньяками и убийцами, то я такой вот садист?! На самом деле все до смешного банально. Родных я не помню, так как попал в детдом в два с небольшим. Через пять лет узнал, что моя мать родила. Ну, родила, и родила, и что? И я забыл. В восемь я пошел в школу. Меня почему-то отдали не в ту школу, куда ходили все наши, а в соседнюю гимназию. Казалось бы хорошо, да? Ан нет, не тут-то было. Сначала в классе меня просто сторонились, потом, когда я пытался завести хоть какие-то отношения, меня стали посылать. Вежливо так, да заковыристо, что без вилки и не разгребешь, как наши вермишелевые вторые в детдоме. Ну, я без паники, спокойно разговаривал со всеми. Ниче, и не таких разводили. Спросите, почему я тогда не бросил затею с кем-нибудь подружиться в школе? Отвечаю. Вы видели этих гимназистов? Они же все поголовно из богатых семей! Все ухоженные, прилизанные и воспитанные, смотреть тошно. И наверняка им дают деньги на карманные расходы. Ну, то есть точно дают. И по моим меркам, немалые деньги. А они что? А они не знают, что с ними делать. Вот я и хотел им помочь, избавить их от мучительных размышлений, на что потратить деньги. И для этого мне нужно, чтобы меня считали как минимум приятелем. А они, суки, меня сторонятся и пресекают на корню все мои попытки с ними сблизиться. Не знают, мрази, что мое терпение не безгранично. Ну ладно, сыграем по вашим правилам. Я стал больше заниматься, и как следствие лучше учиться. Начал сам причесываться перед школой (до этого меня заставляли против моей воли) и ходить даже в приюте в чистой, выглаженной одежде, чтобы в школе было привычно ходить в форме. Я стал вежливо разговаривать, научился строить длинные, красивые и абсолютно пустые фразы так, чтобы это звучало как речь принца. Я и стал этим гребаным принцем этого гребаного светского общества этого ебанутого класса. Первый класс я закончил довольно средне (хотя это все равно лучше, чем у моих сверстников из приюта, потому что уровень гимназии был много выше, чем уровень их школы). Во втором классе я вошел в десятку лучших учеников. И что я получил? Одноклассники отдалились от меня еще больше! Теперь в их взгляде на меня брезгливость смешивалась с восхищением. Так как я жил в приюте, то ко мне было однозначное отношение. Но это еще пустяки. С тех пор, как я „повзрослел и взялся за ум”, по словам воспитателей, меня стали чураться все наши! Меня предали даже те, кого я считал своими друзьями. Я стал изгоем и там, и там. Но больше всего меня бесило то, что я получал удовольствие от учебы. В школе давались очень интересные и разнообразные факты, я знал больше, чем приютские пятиклассники, лучше них говорил на английском, и вдобавок ко всему, увлекся боевыми искусствами (у нас в школе есть свое додзе). Я немного подумал и плюнул на всех. Не хотите со мной общаться? Прекрасно! Ну и идите все в жопу! Теперь я каждый день пропадал в додзе, занимался еще больше, прекратил все попытки сблизиться с одноклассниками (чему они, по моему, были рады), забил на приютских, короче полностью ушел в свой мир. Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не случай. Я был уже в третьем классе, когда случайно узнал, что у меня есть брат. Ну как случайно, к нам привели новичка и у него оказались такие же, как у меня фамилия и отчество. Да еще воспитатель сказала, что это мой брат. Так и познакомились. Я сразу влюбился в это трехлетнее чудо. Вы не поверите, когда воспитатель его представляла и оговорилась, что я, дескать, его старший брат, должен взять на себя ответственность за него, он вырвал свою руку из воспитательской и пошел ко мне, на ходу вытирая пальцы о штаны. Подойдя, он дернул меня за подол футболки, чтобы я оказался на одном с ним уровне. Я опустился перед ним на одно колено. Когда наш рост сравнялся, он серьезно посмотрел мне в глаза и, протянув руку, сказал: „Ален”. Ох, такой лапочка! Я мысленно вытер слюни и собрал в кулак всю силу воли, чтобы сдержаться и не начать тискать своего новоявленного брата. Кивнув ему со всей серьезностью, на которую я был сейчас способен, я ответил на рукопожатие: „Андрей”. А потом… потом случилось нечто, что навсегда останется в моей памяти самым светлым моментом жизни. Он улыбнулся. Искренне, блестя глазами и словно излучая свет всем своим существом. Клянусь, более прекрасного ребенка я в жизни не видел. Ни до, ни после. Тогда он определенно спас меня от одиночества. С ним не приходилось скучать ни одной минуты. Ален оказался очень милым, общительным, непоседливым ребенком. Он собирал вокруг себя много людей, от малышей до взрослых. Когда мы встретились, я успел уже достаточно отгородиться от мира, стать мрачным, неразговорчивым типом. Самое странное, что Ален не отлипал от меня ни на минуту. Когда он что-то делал, чтобы показать потом мне, а я отвлекался, братик требовательно дергал меня за полы одежды, привлекая мое внимание. С первого дня для него стало важно мое мнение. Он вообще был удивительно сообразителен для трехлетнего парнишки. Когда пришло время идти ему в школу, никто даже не сомневался, что он пойдет в мою гимназию. Несмотря на то, что я был ежеминутно занят во всевозможных проделках Алена, я по-прежнему оставался одним из лучших в классе. Продолжал ходить в додзе, собираясь сдавать экзамен на первый кю. Мой братишка оказался удивительно способным на нахождение себе неприятностей, так что мое айкидо здорово выручало нас не один раз. Как только Ален пошел в первый класс, я тут же затащил его в додзе. Но он перестал ходить туда уже через месяц. „Зачем? Если что-то случиться, ты же всегда будешь рядом и поможешь мне, да?” Так что я вполне оправдывал звание старшего брата-защитника. Как оказалось Ален не очень любит учиться. Не вылететь из нашей довольно престижной гимназии ему помогало только то, что я занимался с ним каждый день. Братик весьма неглупый парень, но уроки понимал только с десятой попытки. Нет, он просто издевался надо мной! Чтоб сделать его уроки так, чтобы он все понял, мне приходилось сидеть с ним до поздней ночи. Вы представляете возможным несколько часов кряду убивать на уроки первого класса? Я не представлял, до того момента, пока Ален не начал ходить в школу. В конце концов, поздно вечером, после наших занятий, он так уставал, что сползал мне на колени и засыпал, доверчиво прижимаясь ко мне. Когда такое случалось, я еще сидел, обнимая его некоторое время, а потом относил на кровать. Во сне он был ужасно мил. Я часто любовался спящим братиком, тихонько перебирая его волосы. Цвет его волос был несколько светлее, чем у меня, а на ощупь они мягкие, как лунный свет. У меня была короткая стрижка ежиком, волосы Алена доходили до плеч. Иногда во сне он нащупывал мою руку, прижимался к ней и затихал. Тогда мне было ужасно сложно пойти спать самому, потому что он меня не хотел отпускать, а вытаскивать руку силой мне не хотелось. Один раз я так и уснул, сидя на полу около его кровати, держа брата за руку. Зато, кажется Ален был весьма доволен. Когда я проснулся, он лежал щекой на моей ладони, смотрел на меня и улыбался. Он вообще часто зависал, глядя на меня с умильной рожицей. У нас с ним вообще были очень теплые отношения. Нас даже называли сиамскими близнецами, настолько редко мы были не вместе. В школе, на переменах брат всегда сидел рядом со мной и смотрел, как я делаю свое домашнее задание. А что мне остается, если после школы у меня нет времени на свою домашку? Хорошо хоть Ален на переменах не мешал мне. Он являл собой памятник самому себе. Сидел с улыбкой идиота, любуясь на меня, как будто я представлял собой нечто прекрасное. Приятно, черт возьми! Так вот и протекали наши будни. Я перевел взгляд на своего маньяка. Вздохнул. Псих, он и в Австралии псих. Вот скажите, зачем ему понадобилось надевать фартук, чтобы сделать мне… —Ау! Больно! Ты нарочно это сделал? — я отстранился от него, держась за заболевшую с новой силой руку, по которой только что весьма нехило ударили. —Извини, я не хотел, честное слово! — он только что не заплакал. Блин, когда он делает такое лицо на него невозможно сердиться. Я снова вздохнул. Он дурак? Или псих? Ну ведь псих, нет? Психически нестабильный человек. Зачем, спрашивается извиняться перед похищенной, пока не убитой жертвой? Ну и что, что прошедшие две недели я вел себя как его господин, это же не отменяет моего статуса жертвы, не так ли?