過去
Ах, стыд и позор. Сладкий аромат. Снова подавляю отвращение с трудом. Что за цинизм? Горе человеческое сладко словно мед.
Назойливый шум толпы давил на уши, хоть сам Тенко и слышал всё словно через толщу воды. Мысли роились в голове, перекрывая всякий смысл, поэтому он даже не мог сосредоточиться на чем-то, неумолимо ускользающим от него. Пустота царила, успокаивая сердце, и Шигараки даже казалось, что ещё чуть-чуть — он потеряет смысл собственного имени. Что было до? Что станет потом? Разум не давал ответа, и ноги машинально шли вперёд, сопровождая каждый шаг морозной дрожью вдоль позвоночника. Детский разум услужливо всё забывает, оставляя только саму суть — Шимуру Тенко. Кажется, некоторые останавливаются, чтобы чуть дольше задержать на нём взгляд. Впрочем, они всё равно уходят, смазывая присутствие призраком, навсегда оставшимся где-то в глубине сознанья. Он всегда существовал в одиночестве? Был ли у него кто-то? Или Тенко всегда дрейфовал среди больших спешащих фигур, бредя в полную неизвестность без смысла и глубины? Хотя горло почему-то сдавливает так, словно действительно душат, словно сжали настолько, что сковали связки, и он не в силах издать и звука. Руки чешутся. Тенко встречается глазами с другими людьми, безликими, серыми, видит, как сначала их губы шевелятся медленно, растянуто, а потом замирают. Отворачиваются, скрывая за собой дрожь. В голове что-то крутится, когда неловкие и неискренние улыбки расползаются на их лицах, но подобие ограничителя не даёт всплыть на поверхность, наворачивая круги по черепной коробке. В бессилии он лишь идёт вперед, без цели и смысла.***
Кирпичная стена холодит спину, да и сырая земля отнюдь не хочет становиться теплее под ним. Волосы неприятно покалывают кожу лба и вызывают нервную дрожь, отдающуюся холодком в районе затылка. Тенко глупо и тупо пялится вверх, полностью без сил, наконец-то приведя мысли в порядок. Ему кажется, что вот сейчас, прямо здесь и сейчас, он потерян для всех и вся. Маленькая запылившаяся соринка в огромном мире. Соринка, способная уничтожить чужие жизни. Руки странно одновременно и печёт, и морозит. Пальцы вяло подрагивают, и Шимура практически уверен, если опустит взгляд, то увидит, как они полностью заляпаны кровью. Маленький потерявшийся ребёнок, полностью забытый и никому ненужный. Именно так Тенко ощущал себя в данный момент, сползая затылком по грубому кирпичу. Что ему делать дальше? Куда идти? Есть ли вообще смысл существования? Хоть бы кто-нибудь протянул руку… И он бы точно взялся за неё, кто бы это ни был. Тенко медленно опускает голову и замирает. Тень нависает над ним, скрывая скудный свет, который разбавлял темноту. Протянутая широкая ладонь так и манит. Шимура без раздумий протягивает руку в ответ.***
Тенко не помнил ни того, как оказался перед Все За Одного, ни как дошёл до маленькой комнаты. Он помнил лишь слова, которые навсегда останутся в памяти, сопряжённой с ужасным чувством тошноты. — Всё, что тебе нужно — следовать велению сердца. Тогда ты обретёшь силу, способную менять мир по твоему желанию. Совесть? Мораль? Нравственность? Всё это лишь выдуманные термины, которые кто-то составил. Докажи мне, что в тебе что-то есть. Есть то, чего в других нет. И тогда… Я дам тебе новое имя и свою фамилию. Слова ознаменовали начало новой жизни. Жизни в Третьем доме. В Третьем доме свои порядки. И их устанавливал главный здесь — Воспитатель. Тенко всегда немного побаивался его. Весь вид мужчины говорил о том, что его совершенно не стала бы заботить твоя смерть. Ему вообще в общем было плевать на снующих вокруг детей. В глазах не было ни грамма живой эмоции, хотя правильнее сказать, что их вовсе не было как таковых. Безразличные голубые глаза, смотрящие прямо в душу. От взгляда даже Шимуру бросало в дрожь, он не понимал почему и как Воспитатель — а мужчина просил его называть именно Воспитателем, а не Жрецом, как он также представился перед Тенко, — это делает. Траурный вид, словно он вышел из серого невзрачного мира, просто нагонял апатию и тоску, совершенно необъяснимую и пугающую. Даже в самые солнечные дни, когда Жрец входил в комнату, Шимуре казалось, что даже светило потускнело под давлением мужчины. Дети вокруг его боялись — Тенко, правда, пока что не понимал, почему Воспитателя открыто боятся, но самому Жрецу было, видимо, плевать на проявление эмоций и неприязни к ним. Он только проходил через пустые коридоры, уныло стуча неизменным посохом и отвратительными костяными крыльями, и поселял внутри каждого страх. В Третьем доме были свои порядки и, поскольку тут собрались представители с самыми опасными причудами, они были нерушимы. Два раза в неделю они тренировались — дрались друг с другом под непрерывным взглядом Жреца. Пробовали использовать причуды. У кого-то выходило удачно, у некоторых не очень. Было совсем обычным делом закончить каждую тренировку парочкой людей в лазарете. Готовили и ухаживали за собой они также сами — старшие просто показывали им как, сухо и без особых разъяснений. Тенко не возражал — в доме просто банально царило напряжение, не говоря о том, что никто особо-то не разговаривал между собой. Все зацикливались в личном уголке, не обращая внимания на других. Каждый понедельник утром Жрец повторял одну и ту же речь — говорил о том, что значит находиться в этом доме, какие порядки, озвучивал неизменный план на неделю, представлял новеньких, если такие были. Одно и то же каждую неделю. Тенко даже чуть ли не наизусть выучил его слова. Правда до сих пор так и не смог запомнить даже парочку имён сверстников. Их было… Около тридцати, да? Он никогда не считал. У Тенко было ощущение, что просто существование Жреца в пределах одного дома делало всех такими — блёклыми, тихими, невзрачными. Шимура особо не сопротивлялся данной атмосфере, только плыл по течению, погрязший в мыслях о том, как выбраться из дома, начать хоть что-то делать. Покончить с царящей тишиной. Шимура не пытался нарушить порядков Третьего дома, предпочитая пока что молчать. Как и все вокруг. А Воспитателю было то ли всё равно, то ли его всё устраивало. Как робот, просто приставленный для наблюдения за ними. Как сдерживающий фактор для всех, способных в пару мгновений лишить человека жизни. Тенко прекрасно понимал, что в его же руках тоже сосредоточена опасная, кровожадная сила, от которой руки и шея чесались, словно сама причуда просила высвободить себя. Он сжимал зубы, сдерживая порывы уничтожить всё вокруг. Несмотря на то, что он обладал силой, Шимура подсознательно ощущал, что он — далеко не самый сильный и опасный противник здесь. Особенно если сравнивать с Воспитателем, одного взгляда на которого было достаточно для того, чтобы понять, что он убьёт не глядя. Тенко не понимал природу данного страха, потому что за полгода, которые он провёл тут, Жрец не сделал ничего, что могло бы действительно испугать. Не понимал до того самого дня…***
Неизменная традиция Третьего дома — общая трапеза: завтрак, обед и ужин. Все они собирались за одним столом, в тишине ели, а после того, как Воспитатель уходил, убирали и за собой. Этот день был не исключением. Несколько ребят, следуя графику, расставляли для всех тарелки. Одним из таких был и Тенко. В его обязанности входило расставить приборы для взрослой части стола, где обычно сидели старшие и сам Жрец, а также налить им супа. Было немного неудобно, потому что причуда не давала взяться за любую вещь всеми пальцами, но пока что прецедентов не было. Кажется, в этот раз он неправильно схватился за половник, Тенко уже не помнил точно. Кисть неприятно свело, прострелив в плечо, и он неловко, практически машинально, ухватился за ручку всеми пальцами. Только через секунду он осознал, что сделал, но было уже поздно: ручка под действием причуды распалась, и нижняя часть половника вместе с супом упала на край тарелки, переворачивая её. Этот звон зловеще прокатился по всей столовой. Жидкость тут же впитала скатерть, что также можно было сказать и про одежду Воспитателя. Шимура почувствовал, как внутри скручиваются органы. Боясь даже двинуться, он только едва поворачивает голову, ощущая, как серце буквально пропадает. Тишина давит, не слышно даже дыханья остальных детей. Шею жёстко обхватывает чужая рука, и Томура не успевает понять, как его уже припечатывают к столу, головой ударяя о дно тарелки. На глаза непроизвольно наворачиваются слёзы, и мальчик сдавленно выдыхает. Спину простреливает болью из-за того, насколько резко и неудобно его скрючивают, и ноги приподымаются над полом, оставляя Шимуру без опоры. Он щурится, чтобы замереть на месте от того, что видит. На лице Жреца непривычно сквозит гнев. Его глаза злобно сощурены, и до этого блёклые слёзы, всегда расположенные на бледных щеках, загорелись алым, придавая остроту и хищность мужчине. Чёрная чёлка отъехала вбок, открывая вид на зияющий пустотой крест во весь лоб. Изнутри он также светился опасно-красным светом. Его до этого сложенные костяные крылья резко вспорхнули в стороны, придавая Воспитателю более грозный и статный вид. Они едва дрожали, издавая противный стук, и от него даже мурашки прошли по всему телу Шимуры. Глаза Жреца заглядывали прямо в глаза Тенко. От этого внутри стало не по себе, но сопротивление подавилось, даже не разогрев огонь борьбы внутри. Руки, взметнувшиеся к шее, были опущены, не в силах бороться с давлением мужчины. — Какая грязная душа. Только гнусные слова снова лезут в голову. Мне нужна только чистота, — полушипит-полурычит Жрец, сильнее сжимая хрупкую шею под пальцами. Тенко хрипит, и взгляд Жреца едва смягчается. Он резко убирает руку, и Шимура падает под ноги, чуть не задыхаясь. Благо успевает выставить руки перед тем, как лицо бы встретилось с холодной и равнодушной кафельной плиткой. Жрец отходит на шаг, замирает на секунду и уходит, не говоря больше ни слова. Шимура же сидит под столом, прибившись к ножке, и теперь задыхается оттого, что не может забыть ужасный яростно-ледяной взгляд, пронизывающий душу. Словно бы Жрец только что прочитал его всего от начала до конца и вынес приговор.Переворачиваю я не глядя тарелку вверх дном. Суп забери. Сварен он из горя и полон слёз.
***
Тенко боится просто взглянуть на Воспитателя после, не то чтобы встретиться взглядом. Остальные дети даже с места тогда не сдвинулись, а спокойно и быстро съели порции и ушли, оставляя его одного. Шимура впервые просит появиться соулмейту, родственной душе, так надрывно и с такой мольбой внутри себя, что щемит в ребрах. Он как никогда просит, чтобы у него действительно был такой человек. Словно в ответ на его слова именно это и происходит — глаз прожигает резкой болью, и мальчик падает на четвереньки, зажимая руками глаз. Слёзы вытекают из них до тех пор, пока один не теряет эту способность. Сердце стучит чуть ли не в горле, и Тенко глубоко вдыхает и медленно выдыхает, чтобы успокоиться. Всё существо трясет от осознанья того, что только что произошло. Шокированный, выползает из-под стола на свет, на время позабыв всё, что было до этого. С замиранием сердца, чувствуя нарастающую дрожь в руках, оттягивает ворот рубахи. Нос щиплет, и Тенко пропускает хрупкий всхлип. В груди горит, согревая всё внутри. Он сворачивается на полу калачиком, одновременно разбитый и склеенный внутри. Где-то там… Далеко-далеко… Есть человек, для которого Шимура Тенко, возможно, роднее собственной семьи. Следующие дни он только и думает о том, как выбраться из Третьего дома. И так проходит ещё полгода. Никто никогда не говорил никому из них о том, как уйти из дома. Никто и не спрашивал. Жрец был не особо разговорчив, его наоборот избегали. Шимура пытался вести себя так же, как и остальные. Не выделяться, не сопротивляться. Но это совсем не давало плодов — самому старшему из них было около семнадцати, как и другим старшим. И их до сих пор не забрали. Жрец никогда не говорил о том, чтобы Все За Одного забрал кого-то. Практически ничего про него не говорил. И тогда Тенко понял, что ждать чего-то — не та самая тактика, которая бы помогла ему быстрее уйти отсюда. Ненависть, бурлящая в нём, никуда не делась, она лишь стала чуть тише, остуженная холодом и отчуждением. Но внутри мальчик хотел движения, хотел что-то делать. Хотел вновь встретиться с Все За Одного. И тогда он впервые поднял руку на другого мальчишку, необычайно говорливого, постоянно презренно фыркающего на Тенко. Шимура ожидал гнева от Жреца. Но никак не презрительного и равнодушного взгляда, одной фразы: — Глупое мясо ничем не изменить. А потом он просто ушёл. Но вместо того, чтобы расстроиться или испугаться, Тенко разозлился. И вновь чуть не убил другого мальчишку чуть старше него.***
— Я хочу встретиться с Все За Одного, Воспитатель, — улыбаясь, говорит Шимура Тенко. Жрец равнодушным взглядом обводит наполненную трупами комнату. Медленно переводит взгляд на Шимуру, скрытого в самой тёмной части помещения. — Знай, ты останешься всё таким же, — чуть склонив голову, ровно говорит он. — Мне плевать, — цедит мальчик. — Мне нужен Все За Одного. Иначе мне придётся убить и Вас тоже, — зловеще и серьёзно тянет Шимура. Воспитатель молчит пару секунд, ровно держа взгляд. — Хорошо, — соглашается он. — Я устрою тебе встречу с Все За Одного. Но, — поворачивается, смотря прямо в глаза, — кажется, и ты страдать на веки обречен.***
Томура резко просыпается, тут же приподнимаясь на диване. Вертит головой, и, замечая сидящего напротив него Мидорию, морщится, скрипя зубами. Не решается броситься. — Приятного пробуждения, Шигараки, — спокойно говорит мужчина за столом. — Учитель? — оторопело проговаривает юноша. Поспешно садится, обращая всё внимание на Все За Одного. — Я предпочту забыть то, что мне рассказал Тенебрис и Кеншин, — качает головой Босс. — Но только на первый раз. — Но Учитель! — подрывается Томура, с возмущением восклицая. — Шигараки, — ровно говорит Все За Одного, — довольно. Сейчас лучше слушай. К тому же твой поступок необдуман и импульсивен, ты в корне неправ. И, пожалуй, не забудь сказать Кеншину спасибо. Если бы ты зашёл дальше, просто словами бы я не ограничился, — жёстко отрезает мужчина. Томура, едва сдерживая себя, опускает голову, предпочитая скрыть своё лицо. — А сейчас тебе следует сдержать эмоции. Потому что следующие года вы проведёте вместе. Вы оба. Ты, Мидория, — он указал на Изуку, — и ты, Шигараки, — он посмотрел на Томуру, — мои ученики. И вы должны научиться действовать вместе, — предвкушающе улыбается Все За Одного. — Надеюсь, вы сможете подружиться.