Рыцарь моего дня

Аккуратно прислонив профессора спиной к стене, Минхек на ватных ногах идет к Хенвону. Надежды, что их самые страшные опасения обернутся шуткой, нет. Ни капельки. Заглядывая за порог, они обнаруживают только двоих человек, и лишь одного в сознании — Хосока. Чжухон лежит в луже крови. Парни изо всех сил пытаются найти хоть какую-нибудь спасительную соломинку, лишь бы не думать о том, что Хосок совершил убийство, но острый нож, перепачканный в крови, валяется рядом, что еще больше осложняет ситуацию. Раскаляет ее. — Ты убил его? — оттаяв, подает голос Минхек. Так и не получив ответа, блондин осторожно подходит ближе, старательно пытаясь не испачкаться в крови. Он садится на корточки, проверяя пульс Чжухона, и с облегчением выдыхает. Он жив. — Это не его кровь, он не ранен, — Хосок говорит с сильным придыханием и длинными паузами, будто только-только учится произносить буквы, — это кровь Кихена. Он воткнул нож себе в сердце. Отдал жизнь, чтобы прервать игру и пожелал исчезнуть. Я… Мы ничего не смогли сделать. Даже Чжухон. Мы не ожидали. Он обвел нас вокруг пальца и пошел наперекор правилам, хоть и до этого твердил о определенном времени, а потом начал суетиться, будто испугался чего-то. Хотя, знаете, он не в одиночку провернул это, а с моей помощью. Обманул и заставил отвлечься. Я не знал, я правда не понимал. Как я вообще должен был понять, что нечто подобное может произойти? Мы поговорили, но не ругались. Он поразил меня правдой о прошлом, а я растерялся. Кихен, он все продумал. Я не знал, понимаете? Не знал. У него не было причин. Я так сильно виноват. Виноват, слышите? Но Кихен ведь победил. А что теперь? Раз все должно вернуться на свои места, то почему и он не может? Разве он не так же важен, как и они? Почему? Я не знал. Честно. Хосок нервно расчесывает руку, впивается в кожу ногтями, раздирает ее до кровоподтеков, но не останавливается, будто не чувствует, что творит. Рассеянно смотрит перед собой и молчит, погружаясь в пучину темных мыслей. Шанс упущен. Кихен всех провел, настолько ловко подошел к осуществлению своего плана, что и не придерешься. Скорее всего он давно планировал закончить игру именно так, чтобы отмести все если бы и малые доли вероятности. Чтобы иметь стопроцентный шанс на успех. Жестоко. Эгоистично. Несправедливо взваливать на чужие плечи подобный груз. Ответственность за жизнь и смерть слишком весомы, чтобы разбрасываться ими как попало. Кровь Кихена пестрит в глазах, дробит серое безликое пространство на кусочки, заставляет голову кружиться, рябит в глазах, убивает любое здравое чувство, а ее запах разъедает изнутри. Едкое чувство бессилия распространяется, забивает дыхательные пути, струится по всему организму, пропитывая собой тело. Каждая капля крови, что вышла из тела Ю будто состоит не из плазмы и всякого рода соединений, а из живых мелких частиц, которые писклявым голосом обвиняют в умышленном убийстве. Кричат так громко, что хочется зажать уши. Ли смотрит на чистые пальцы рук, а видит, что все до локтя перепачкано, каждый сантиметр его тела будто насильно выкрашен в алый и изодран. Хочется отмыться, содрать с себя лицемерную оболочку. Уничтожить напускные хваленые принципы и детские мечты, потому что в реальности они абсолютно пусты. Хосок все сильнее раздирает ногтями предплечье, на котором появляются красные точки и неглубокие царапины. Он отнял жизнь того, за кем так долго и упорно гнался. Кому желал помочь. Ли всего лишь хотел поговорить, доказать ему и себе, что все в порядке, ничего катастрофичного не произошло. Ссора — да, но не больше. Хосок намеревался устранить возникшие недопонимания, обнять, нашептать теплые слова и попросить больше не убегать, после чего пойти домой, не важно к кому, главное вместе со всеми, а там сидеть пить чай и беседовать. Обнимать Кихена и прижимать к себе. Улыбаться. Болтать ногами и молчать. Вот как должно было быть. Не так. Без крови, слез и обмана. Его губы трогает нервная дрожь, он почти что уверяет себя в нереальности происходящего, старается дышать равномерно, опирается на пол, чтобы встать на ноги и резко отдергивает руку, когда та касается чего-то неправильного, того, что тут быть никак не должно. Он с силой трясет ладонью, вытирает ее о футболку, трясется и паникует. Дрожит так сильно, что кажется еще чуть-чуть и он превратится во что-то другое, перестав быть человеком. Его немую истерику успокаивают теплые руки, что обвивают и прижимают к себе. Не дают раствориться в жгучем чувстве вины и боли, вытягивают и даруют спасение. В объятиях Хенвона безопасно. Тепло. Можно на миг отвлечься, притворившись, что ничего не было: они как обычно встретились по дороге в университет и только. Если бы только не металлический запах крови. Че ничего не говорит, лишь поглаживает спину друга в районе лопаток и жмется посильнее. Дает понять, что не оставит и никуда не уйдет, будет рядом ровно столько, сколько потребуется. Хосок носом утыкается в его ключицы и застывает в таком положении. Сжимает глаза до белых пятен, скачущих в темноте, лишь бы перестать прокручивать то, что увидел не так давно. Он даже не знает сколько прошло времени, кажется одна секунда, не более. Точно не больше двух, просто мыслей слишком много в голове, те и логичные, и разбросанные, ужасные и абстрактные. Неправильные и болезненные. Кихен не хотел умирать. Он боялся. Пытался прогнать. Ли вцепляется в бока Хенвона с такой мощью, что тот издает сдавленный вздох, но не пытается отстраниться, хотя и прекрасно понимает, что в этих местах будут красоваться фиолетовые синяки немалого размера. Это меньшее, чем он может помочь своему другу. Лишь быть рядом. «Кихен просил о помощи, о доверии, о искренности и понимании, о спасении жизни, но не получил ничего. Ни одной вещи. А должен был. Он вверил себя в руки не тому человеку. Совсем не тому, нельзя было выбирать так бездумно. Да и нужно было действовать решительнее. Гнать, кричать, отбивать руки и скалиться, кидаться с кулаками и стирать установленные границы. Не робко прижиматься, а вырываться. Уничтожать все вокруг своими действиями и словами. Кихен слишком мягкий. Неправильный и упертый. Несправедливый» — мысли Хосока скачут, он не хочет верить, что все закончено, а чем больше думает об этом, тем хуже становится. Даже крепкие объятия перестают удерживать его в реальности. Хочется провалиться. Исчезнуть подобно ему. Растаять в воздухе как дым и только. Все что угодно, действительно все, лишь быть выветрить из сознания рассеянный взгляд Кихена и дрожащие руки, сжимающие нож. От жутких видений нельзя уйти, они держат в своих цепких когтях, насильно устанавливают правила, в замедленном режиме показывая, как гаснет осмысленность в чужих глазах, как белая футболка окрашивается алым слишком стремительно и непозволительно быстро. Тогда нужно было дотянуться рукой, остановить, попытаться предпринять что-то, не стоять, не быть неподвижным, а зажать рану. Хотя бы рукой, но крепко и надежно, не давать крови сочиться. Не позволять ей делать все, что вздумается. Нужно было нарушить этот нелепый порядок. Нельзя было допустить победы такой ценой. Это ведь очень нечестно. «Обернись я секундой раньше, ничего бы не произошло» — чувство вины с удовольствием мучит Хосока, а он лишь сильнее вцепляется дрожащими пальцами в бока друга. — Спасибо, что пришел за мной, — шепчет Ли, — без тебя я кажется бы умер прямо на этом месте. Мне плохо. Так плохо, Хенвон. Ведь это из-за меня, не будь меня здесь, он бы… Он бы не умер. Я виноват. Очень сильно. Нет, даже больше всех. Только я. Моя вина, что не понял, не достучался и не спас. Я худший. Ужасный. Пожалуйста, не бросай меня. Тут очень страшно. — Не неси чепухи, — рявкает Минхек, перетаскивающий Чжухона к выходу, — это его решение. Тобой воспользовались. Ничего не изменить, все закончилось, идите домой. Я приберусь здесь, не волнуйтесь. — Ты будешь в порядке? — Че кидает на блондина встревоженный взгляд. — Как только вы двое окажетесь вне поля моего зрения все наладится, уж поверь. Мы закончили сотрудничать, так что наши дорожки расходятся. Или ты ждешь благодарности за помощь? Спасибо. На этом все. Хенвон смотрит на то, с каким упорством самый хилый и слабый одногруппник передвигает приличного по весу парня и кривится. Ему не по силам затащить двоих, внушительных по весу людей, наверх, а это именно то, что он собирается сделать. Напряженные взгляды на лестницу выдают его с головой. Помочь ему можно, но вмешивается одна проблема — Чжухон. Его очень хочется приложить чем-нибудь тяжелым по голове. Это аморальное желание не пропадает и не уменьшается, даже жалость не появляется при виде его состояния. С ним не хочется иметь ничего общего, а уж тем более помогать. Губы слишком сильно саднят, а синяки в очередной раз доказывают, что рыжий самый настоящий садист и плевать Хенвон хотел на него. Пусть, заслужил. Че думает нанести тому несколько сильных ударов ногами по ребрам, возможно даже сломать парочку-другую, но совесть не позволяет. Да и Хосока это растревожит еще сильнее, а этого допустить нельзя, он и так в шоке. Кихен самый неоднозначный персонаж в жизни Хенвона, каждый видит его разным, а вот каков он на самом деле совершенно непонятно. Тот и отчаянный, странный, доверчивый, раздражающий, самоотверженный и глупый. Какая-то слишком бурная смесь для одного единственного человека, которого с ними уже нет. Дико осознавать подобное, ведь они только недавно виделись и говорили, а теперь все. Точка. Хосок больше не будет бредить спасением, за ними не собирается гоняться монстр и психопат, а надоедливый одногруппник не станет ходить по пятам и уделять какое-либо внимание. Все вернется на круги своя. Жаль, что не его чувства. Чудовищно думать, что главный противник сам собой устранился и вот он счастливый шанс на радужное будущее, да и слова Хосока в гостиной у Минхека до сих пор горят ярким огнем в груди, обжигают, никогда не дадут забыть о том, что притронуться к заветной любви не дано. Хенвон решил, что не обмолвится и словом о своих искренних чувствах, похоронит их, а на пустое место воздвигнет дружбу. Крепкую и самую искреннюю, потому что Хосок это заслужил. Потому что он и правда самый лучший человек. Че выходит с ним за дверь, но не может не оглянуться назад. Выдыхает, раздражается и просит подождать чуть-чуть. — Я беру ноги, а ты руки, — хмыкает розоволосый, стоит только подойти к Минхеку. — Иди, тебя Хосок ждет. Разве не видишь в каком он состоянии, смотри как бы не натворил дел. На нем лица нет, шагай, успокой его, утешь, обними и все такое. Я справлюсь. — Я ненавижу оставаться в долгу у кого-то. Особенно у таких как ты. — Убирайся, пожалей мои нервы. — Я помогу. — Хенвон, пожалуйста. Че упрямится, перехватывает рыжего за ноги и тащит вверх по лестнице. Он подзывает Хосока, заставляя подниматься вместе с ними, но не делать ничего лишнего, просто идти вверх. Когда оба парня оказываются погружены в такси, блондин быстро семенит к выходу, но натыкается на энциклопедию мифологических существ, лежащую на первом столе, из нее торчит какая-то записка, написанная до боли знакомым почерком. Блондин хватает книгу и спешит выйти на улицу, захлопнув тяжелую дубовую дверь за своими плечами. Садясь на переднее сидение, он даже не спрашивает почему помимо него в машине не два человека, а четыре, и зачем ему их компания. Хочется лишь прикрыть глаза и представить будто бы всего этого не было. Они же пришли намного раньше, не опоздали и не промахнулись с местом. «Почему?» — этот вопрос так и вертится по кругу в голове, мучает и терзает. С силой зажмуривая глаза, Минхек мечтает слиться с креслом и стать невидимым, чтобы не слышать разговоры на заднем сидении, а главное не видеть всей той нежности, что проявляет Че к Хосоку. С него достаточно, еще одно увиденное ласковое касание и поглаживание плеч, и он сорвется прямо в такси. Невзирая на то, что это точно испугает водителя. Произошедшее настолько вымотало его, что еще недели две-три он точно не будет никуда выходить, помимо ближайшего магазинчика, чтобы купить еды. Все. Никаких монстров, одногруппников и глупых чувств. Лишь кровать, тонны вредной еды и самобичевание высшего уровня. А еще слезы, много слез. Разбитое сердце поболит и пройдет, но вот что делать с горькой утратой он не знает. Однако, на данный момент план действий он составил: выпроводить сокурсников, и только потом, в полном одиночестве явить миру истерику и ярость. Пить, крушить мебель и крупно дебоширить, срывать злость на всем и кричать от безысходности. Не каждый день навсегда теряешь друга из-за нелепых ошибок и эгоизма, редко подобная вина ложится на плечи неподъемным грузом. И как назло тут еще Хенвон настойчиво врывается в личное пространство, ведет себя своенравно. Не дает спокойно вздохнуть, помогает затащить Шону с Чжухоном наверх и уложить на кровать. Не уходит и Хосока тянет в квартиру. Сидят на диване рядышком друг с другом и разговаривают, изредка посматривая на него. Раздражает. Очень хочется накричать на них, но уверенность в том, что подобное действие будет началом сопливой истерики останавливает его. Тогда еле сдерживаемые эмоции обязательно одержат верх, явив себя непрошенным зрителям, перед которыми уж очень хочется держать лицо и быть сильным. Минхек юрко ныряет в сторону кухни и плотно прикрывает дверь за собой. Сидит и смотрит в пустую чашку, прижимая ее к себе, не в силах даже чай налить, чтобы хоть как-то согреться. Он вздрагивает всем телом, когда за спиной раздается скрип двери, щетинится, не зная, чего ожидать, хотя все-таки надеется услышать пару слов на прощание и на этом закончить. — Ты в порядке? — спрашивает Хенвон, подходя вплотную. — Да. Закрыть дверь за вами? Сейчас, сейчас, — он рассеянно машет руками, неловко отбрасывая кружку, та катится по столу, но не падает, вовремя подхваченная одногруппником. — Еще что-то говорил про мои ужасные способности к вранью, а сам-то, — хмыкает розоволосый. Хенвон смотрит с такой нескрываемой жалостью, что хочется ему врезать, чтобы он отлетел на пару метров и врезался головой в кухонный сервиз. Еще было бы отлично, если бы очнулся Чжухон и вмазал тому несколько раз, попытался бы сделать что-то плохое, лишь бы только не видеть этого сочувствия. И не слышать то, каким тоном Хенвон говорит. Не настолько он жалкий и ничтожный. Просто это дурацкий Хенвон и его ужасная привычка лезть не в свое дело. Он никак не может научиться чувству такта. Пока Ли в голове обдумывает какую бы причину подобрать, чтобы побыстрее спровадить непрошенных гостей, к нему аккуратно прикасаются, затем, словно получив разрешения, резко притягивают и зажимают. Будто не обнимают, а вдавливают, убаюкивают и защищают. Минхеку смешно от таких ассоциаций, Че априори не может дать ему нечто подобное. Это все выдумки и блажь. Неправда. «Зачем?» — так и застывает у него на языке. Спросить это вслух он не решается, и вопреки всему отчаянно жмется ближе, утыкается лицом в грудь, перехватывает руками, намертво вцепляясь, будто бы это последнее, что держит его на тонкой грани и дает надежду. Он сопит и хнычет, не может сдержаться, осознавая, что даже такой как Хенвон не в силах проигнорировать его состояние. Че все видит и помогает, не уходит, не только он, но и Хосок. Хотя тот лишь смотрит в сторону и молчит, не зная, как оправдаться, когда слышит громкие всхлипы со стороны кухни. Не то, чтобы Минхек стеснялся своих чувств, храбрился — да, хотел сохранить лицо — да, но это невозможно, когда получаешь поддержку, будто можно сдержаться в тот момент, когда ты вот-вот взорвешься, а кто-то говорит это дебильное и бьющее по нервам «не плачь». В такие моменты предательские слезы текут без остановки и не важно, что за человек рядом, близкий или нет, любимый или ненавистный. Дрожащие пальцы сами собой хватаются за его одежду, мнут и царапают, вцепляются в кожу и сжимают ту до красноты, вовсе не контролируя силу. По-другому не получается. Лишь плакать навзрыд, от того, что приложил все силы, но ничего не сумел. Винить себя в мелких просчетах и ошибках, навлекших беду и ставшими причинами трагедии, не только на плечи Хосока упала невообразимая ноша, но и на него тоже. Все из-за глупых чувств и непослушных эмоций, которые он поставил выше человеческой жизни. Теперь только и остается, что терять остатки гордости перед Че и жаться к нему, вбирая в себя жалкое тепло, что он так милостиво дарит. Ниже падать некуда. Ему очень хочется оказаться на месте Хосока, знать, что не оставят, будут не переставая утешать, говорить много-много теплых слов поддержки и прижимать к себе. Это правильно, ему труднее, но все-таки очень хочется быть на его месте. Именно поэтому Минхек принимает эти объятия, пусть они сами по себе являются чем-то обязательным, как помощь голодающим или умирающим, но отказаться от них невозможно, хоть и гордость такого никогда не допустила бы в нормальном состоянии. — Эй, я тоже тебя обниму, даже если ты будешь злиться, все равно обниму, так и знай, — хриплым голосом говорит Хосок. Минхеку от этого лишь сильнее хочется плакать, даже рыдать, потому что слишком болит. Потому, что, наверное, не его должны успокаивать, а все выходит иначе. Как-то неправильно, но успокоиться слишком сложно. Вероятно, когда закончится истерика он захочет уехать из города, да и страну сменить, потому что слишком неловко и странно будет смотреть в глаза этим двоим. Даже Хосок держится, а он никак не может прийти в себя. По лицу брюнета непонятно, что творится внутри его головы, может там и вовсе совершенно пусто, кто знает. Его чувства скрыты под замком, но он успел поговорить с Кихеном и не такого исхода ожидал. Никто не хотел подобного. Все должно было быть ровно да наоборот. — Я успокоился, отпустите меня, — выдавливает из себя Минхек, — спасибо вам. Обоим. — Ты все еще сильно плачешь, — подмечает Че, но руки убирает. — Не упрямься, — Хосок разворачивает его лицом к себе и сжимает гораздо сильнее, чем прежде, — как думаешь есть ли возможность сделать еще хоть что-нибудь? — Ты хоть понимаешь, что все реально закончилось? То, что Чжухон и Хену без сознания это лишь еще одно доказательство. Все сработало, Кихен обменял свою жизнь на ваши. На их и твою. В той книге, что я взял, там лежит записка, принеси ее. Наш общий знакомый тот еще романтик, жить не может без написанных от руки посланий. Блондин кивает головой в сторону тумбочки и ждет, пока тот вернется обратно, на всякий случай отсаживаясь подальше, чтобы вновь ненароком не заплакать, утонув в теплых объятиях. Хосок аккуратно касается переплета книги — с нее все началось и на ней закончится. Замысел судьбы не дано было разрушить никому из них. Чему быть, того не миновать. — Это мой маленький подарок тебе, Вонхо. Так будет честно по отношению к жертве твоей матери, но это лишь малая часть того, что меня сподвигло. Я же говорил, что исполню твое желание, поэтому все хорошо. Как видишь, я сдержал обещание. Если вдруг ты намереваешься винить себя, то не вздумай — это мой выбор, который ты не способен был изменить никакими действиями и словами. Ты свободен. Вы все свободны. Не проклинайте мое решение, ведь одна жизнь не такая уж и большая цена ради общего блага. Я обязан был так поступить. Не важно, как мне будет страшно или больно — так правильно. Можно ли попросить у вас одну эгоистичную просьбу напоследок: пожалуйста, не забывайте меня. Вспоминайте хотя бы изредка. А еще знайте, что я буду по вам очень-очень скучать. По каждому. Спасибо за все, — Хосок зачитывает написанные слова. — Ну и придурок, — недовольно фыркает Хенвон. — Как ни странно, поддерживаю, — запрокидывая голову назад и потирая нос, мямлит Минхек, — кофе или чай хотите? Или поесть что-нибудь? — Не хочу, — сжимая записку, измученно говорит Хосок. — Тогда прощаемся? — блондин разводит руками. — Почему ты так стремишься от нас избавиться? — не сдерживается Ли. — Потому что я не знаю, как мне себя вести, так понятно? Мы не друзья и не враги, все, что нас удерживало в одной компании, разрушилось. Мы друг другу никто, поэтому воздух хоть ножом можно резать из-за неловкости. Разве не так? Я благодарен за поддержку, но не представляю нас втроем мирно беседующими и смеющимися над какой-нибудь нелепой шуткой, вы сами по себе, а я отдельно. Не переживайте за меня, когда ребята очнутся я не буду один, поэтому все действительно хорошо. И, да, еще я хочу вас выгнать, чтобы поплакать, довольны? Это хотели услышать? Мне итак уже слишком стыдно, я очень жалкий и так далее. Как только они придут в себя я дам вам знать, если захотите, но сейчас у меня буквально подкашиваются ноги от усталости. Даже такой как я не может расслабиться при посторонних людях, поэтому, пожалуйста, давайте расстанемся на этом. — В полном одиночестве тебе будет только хуже, при такой-то истерике, — Хенвон впивается в блондина серьезным взглядом, — не подумай, что я издеваюсь или притворяюсь. Ты в ужасном состоянии, а я не настолько бездушная скотина, как ты думаешь, чтобы трепать нервы в подобной ситуации. Вы оба на грани, а я не могу разорваться, поэтому предпочту остаться тут. — Тебе не нужно разрываться. И ты, и я это прекрасно знаем. Идите домой, а вечером, если хотите, можете вернуться, только дайте мне время, чтобы прийти в себя. Очень вас прошу. — Я сейчас сдерживаюсь из последних сил, стараясь быть вежливым и понимающим, Минхек. Какого черта с тобой настолько сложно? Мог бы ты просто заткнуться и принять помощь, а не пытаться выгнать единственных людей, которые желают оказать поддержку? — Когда чувства фальшивка — это видно, от этого лишь больнее. Я прошу тебя уйди и друга своего забери. Оставь меня одного. — Как хочешь, — злится розоволосый. Они устало плетутся в коридор, Хенвон придерживает Хосока за плечи, а хозяин квартиры вежливо открывает двери. Какое-то время компания стоит не двигаясь, наблюдая как парень, одетый во все черное, изучает остатки черного маникюра на ногтях со скучающим видом. Периодически тот дует на слишком длинную челку, мешающую обзору, и недовольно цокает языком, стоит их взглядам пересечься.