***
У входа в сад, колеблясь и споря с самим собой, стоял Эзоп. Во-первых, с чего он взял, что подходить к Илаю Кларку – хорошая идея? Он уже успел опозориться перед провидцем, когда подумал, что он тонет. А ведь тогда Кларк лишь потерял сознание. Забрать книгу у этого человека будет не очень легко. Неловко. Бальзамировщик проигрывал в голове разные сценарии будущего разговора, придумывая разные аргументы. Надо вести себя холодно? Или быть мягким? Но, так как пророк постоянно ходил с траурным выражением лица, сероволосый решил, что лучше придерживаться второго стиля поведения. Эзоп лишь мельком посмотрел в сторону прачечной, но это мгновение всё же вызвало острую боль в груди. Парень коснулся рукой головы, и тут же ярко вспыхнуло новое видение. Снова этот неизвестный. Он украдкой подбирался к стиральным машинкам, оглядываясь по сторонам, после чего быстро избавился от грязных простыней. "Грах! Опять он, – бальзамировщик яростно замотал головой. – Я обязан забрать книгу, несмотря ни на что. Надо отвлечься от этого". Больше не медля ни секунды, парень ворвался в сад и с порога определил местонахождение Кларка. Тот сидел на дальней скамье. Эзоп уставился на предмет в его руках. Книга лежала лицевой стороной вниз, но переплёт был узнаваем. Не похоже, что её вообще читали. – А вот и ты. Бальзамировщик направился в сторону скамьи, под ногами раздался хруст опавших листьев. Оказавшись совсем рядом с целью, Эзоп понял, что Илай спит. Пророк выглядел так же, как и тогда, в ванной: очень уставшим. Эзоп растерялся, почувствовав, как загорелись щёки при виде спящего паренька. Голова Кларка опиралась на спинку скамьи, губы слегка приоткрывались при каждом вдохе и выдохе. Тихое сопение заставило сероволосого задуматься о причине такого изнеможения товарища по игре. Илай не играл в матчах, а остальные выжившие подменяли его на уборках. Ещё несколько шагов, и теперь цель всего этого похода лежала на расстоянии вытянутой руки. Всё, что нужно сделать, – осторожно забрать книгу. Эзоп аккуратно потянул предмет, не отрывая глаз от спящего. Но стоило взгляду коснуться губ провидца, как бальзамировщик замер на полпути. Эти губы, ничем не привлекавшие его раньше, теперь пленили его. Он чувствовал себя околдованным приворотными чарами. Дрожа, Эзоп оставил попытки вытащить книгу. Вместо этого парень провёл тыльной стороной указательного пальца по нижней губе Илая. Она была мягкой, слегка потрескавшейся. У него появилось желание, от которого по спине табуном пробежались мурашки. И снова сероволосый не понимает, откуда оно и почему он так себя чувствует, но что-то в его сознании говорило: "Просто сделай это уже"! Это что-то внушало ему, что он жаждет ощущения губ пророка на своих. Он хотел бы знать почему, но в момент, когда он склонился над лицом спящего, ничто не имело значения. Придя в себя, Эзоп сглотнул и отстранился в тот момент, когда их губы почти соприкоснулись. Он уставился на лицо спящего, убеждая себя, что это неправильно. Илай всё ещё чужой. Но это умиротворение на его лице только побуждало его продолжать. Теперь его никто не останавливал, голоса в голове утихли. Сердце бешено колотилось. Бальзамировщик закрыл глаза и стал приближаться к провидцу. Губы слились в нежном поцелуе, таком знакомом, как и любые другие чувства, вызванные в нём Илаем Кларком. Их что-то связывало. Пусть ему и советовали держаться от этого человека подальше, всё, что бы он ни делал, в конечном итоге приводило именно к нему. – Невероятно… – прошептал шокированный Курт. Всё произошло именно так, как и предсказывал Наиб. Путешественник очень сомневался в том, что сероволосый решится на этот шаг. Всё соответствовало словам наёмника. Уму непостижимо. Наёмник пихнул друга локтем в бок. – Я ж говорил. – В этом нет никакого смысла, Наиб. Он ведь не помнит Илая. С чего бы ему захотелось целова… Наиб закрыл рукой рот Курту и потащил его на выход из сада. И как раз вовремя, именно в момент, когда Эзоп отстранился, дабы проверить, не оказалось ли кого рядом. Никого. Но теперь, когда желание было выполнено, бальзамировщик сильно раскраснелся, коснувшись своих губ. Сердце, похоже, само подталкивало его к такому действию относительно провидца. Он чувствовал себя счастливым. Но почему? "Зачем я вообще это сделал?" – спрашивал он себя. И когда Илай приоткрыл правый глаз, его охватило душащее смущение. – Я ничего не делал! – попытался защититься Эзоп, но спустя секунду пожалел об этом. Не было нужды. К счастью, Илай проигнорировал эту реплику, вместо этого пытаясь сесть ровно и сильно удивившись, обнаружив в руках книгу. – Ух… В панике Эзоп выдумывал оправдания всего, после чего снова покраснел и выпалил абсолютно противоположное истине. – Я ПРОСТО ХОТЕЛ, ЧТОБЫ ТЫ ПОЧИТАЛ ЭТО! "Чёрт возьми, Илай Кларк. Я чувствую себя идиотом рядом с тобой… гр-р-р…" – Эзоп мысленно пожалел о сказанном вслух оправдании. Ощущение счастья после поцелуя перетекало в раздражение. Может, он сошёл с ума? Илай перевёл взгляд с Эзопа на книгу, перевернул её, чтобы прочесть название. Пророк прищурился, что заставило бальзамировщика задуматься над его растерянным взглядом. Может, ему не нравится автор «Повелителя мух»? – «Ромео и Джульетта?» – Илай поднял взгляд на бальзамировщика. Он был удивлён по двум причинам: во-первых, к нему подошёл Эзоп, во-вторых, он с пустого места предложил ему трагический любовный роман. Он знал вкусы бальзамировщика, и точно знает, что он никогда не проявлял интерес к книгам данного жанра. Не повлияла ли потеря памяти на его предпочтения? Эзоп готов поклясться, что душа покинула его в этот момент. «Ромео и Джульетта» – роман о трагедии с примесью романтики. Такое он бы не стал читать. А теперь вышло так, что он порекомендовал это кому-то. Он почувствовал себя униженным, из-за чего раскраснелся. Если он увидит Наиба, то обязательно придушит. – Я… ам-м-м… – Я уже читал её, – Илай улыбнулся и отдал книгу бальзамировщику. – Но спасибо за предложение. Трагично, но, думаю, роман всё равно отличный. Эзоп не смог ничего ответить. Сердцебиение участилось, неясно только, из-за этого небольшого недоразумения или из-за этой улыбки. Пророк всё время улыбался лишь печально, но сейчас улыбка была такой милой и мягкой. Знакомой и родной. Кажется, очень ему дорогой. Даже ощущение в животе при виде этого было очень знакомым. Как у этого человека получалось вызывать у него такие чувства столь незначительными вещами? – Э-э… правда очень трагично, – Эзоп почесал подбородок. Он никогда не прикасался к этой книге, так что комментировать её было затруднительно. – Ты когда-нибудь себя так чувствовал? – спросил провидец, рассматривая цветы, растущие напротив него. – К-как? – бальзамировщик боялся случайно ляпнуть что-то не по теме. – Будто скорее умрёшь, чем проживёшь жизнь без любимого человека? Вопрос, заданный сероволосому, озадачил его не меньше, чем шокировал. Он не помнил, чтобы когда-либо любил кого-то, так что дать ответ на вопрос было раз плюнуть. Но этот ответ застрял у него в горле и никак не хотел высовываться наружу. Мозг твердил "да", но, когда его язык хотел произнести это слово, кто-то окликнул его. – Эзоп Карл, я искал тебя по всему поместью. Оба парня повернулись в сторону входа в сад. – Н-Нортон! – Эзоп поблагодарил все небеса за его появление, иначе бы пришлось ляпнуть пророку очередную глупость. Глаз Илая на мгновение дернулся из-за реакции Эзопа. Почему он отвечает Нортону так, будто они близкие друг другу люди? Бальзамировщик плохо заводил новые знакомства, и старатель, похоже, тоже. Пророк немного встревожился, но тут же прикрыл единственный здоровый глаз, дабы успокоиться. Тихо вздохнув, он решил бороться хотя бы за малое внимание Эзопа, ведь сероволосый самостоятельно почти не проявлял к разговору с ним никакого интереса. Илай кинул на нарушителя недовольный взгляд. – Я всё ещё разговариваю с ним, Нортон Кэмпбелл. – Оу? – проспектор подошёл к ним, отвечая Кларку на этот вызов своим вопросом. – А он разговаривает с тобой? – Хотелось бы пояснить, что он пришёл сюда для разговора со мной. Всё-таки это он подошёл ко мне, – безэмоционально отчеканил провидец, пока Эзоп смущённо переводил взгляд с одного на другого. Нортон повернулся к бальзамировщику, чтобы удостовериться в правдивости только что сказанного. Конечно, ему было не очень просто поверить в то, что Эзоп сам подошёл к Илаю. Он же сказал ему держаться в стороне от пророка. Узнать, что вообще сейчас происходило, можно было даже не слушая объяснений – достаточно посмотреть на реакцию и жесты сероволосого. Для чтения его выражения лица не требовалось больших усилий. Эзоп крепче сжал книгу и быстро спрятал её за спину. – Мн-н… Конечно же, подозрительная реакция со странным «мн-н» плюс попытка спрятать книжонку прямо перед Нортоном стала пополнением в списке «все неправильные поступки Эзопа» на сегодня. – Что это? – старатель оказался достаточно проворным, и предмет, наспех спрятанный бальзамировщиком, тут же оказался у него в руках. Он перевернул книгу и, прочитав название, усмехнулся. Эзоп приподнял бровь. – Ч-что? – Ничего, – Нортон ухмыльнулся Илаю, пусть тот и смотрел на возлюбленного. – Вы собирались показать это нашему дорогому провидцу, Эзоп Карл? – М-м... д-да, но… – бальзамировщик не мог так просто забрать сказанные ранее слова, так что придётся потерпеть двух парней, осуждающих его за любовь к романам этого типа. Он реально возненавидел сложившуюся ситуацию. – Идеальный выбор, – старатель перелистнул пару страниц, затем поднял взгляд и посмотрел прямо в глаза Илаю, начинавшему злиться. – Ему необходимо это прочесть. Так он узнает, что от его любви надо держаться подальше, чтобы она не погибла, как Джульетта. Кларк стиснул зубы и постарался бурно не реагировать на эти насмешки. – О чём ты, Нортон? – бальзамировщик моргнул и повернулся к поникшему пророку. – Что происходит? – Не беспокойся об этом, Эзоп Карл, – Нортон усмехнулся и швырнул книгу в Илая. Тот рефлекторно поймал её, даже не глядя. – Давай-давай, читай. Ну, знаешь, получишь пару уроков морали. После этого старатель потянул бальзамировщика за запястье, как обычно это делал. Когда до выхода оставалась пара шагов, пророк окликнул его. – Нортон, – Илай свирепо посмотрел на него. – Уверен, ты знаешь, что Джульетта предпочла бы умереть вместе с Ромео, чем выйти замуж за Париса. – Хорошая аналогия, но, к сожалению, эта история будет другой, – ухмылка Нортона стала шире, и он, держа Эзопа за руку, покинул сад.***
– Нортон, ты ненавидишь Илая Кларка? Почему он злился? О чём вы говорили? – Эзоп попытался вырвать руку из цепкой хватки старателя, хотя все предыдущие попытки сделать это гласили, что это невозможно. Похититель был намного сильнее него, но всё же очень хотелось узнать, почему в саду эти двое затеяли ссору. – Не совсем. Он, как бы сказать, немного мешает, – ответил Кэмпбелл, но любопытство бальзамировщика эти слова не удовлетворили. – Мешает чему? – моргнул сероволосый. Нортон усмехнулся, остановился, когда они достигли коридора, и лишь тогда освободил пленника. – Кажется, ты не торопишься наверстать упущенное. Настроение Эзопа быстро сменилось на раздражённое. – Что именно?! Не моя вина в том, что ты ничего не договариваешь! – Тебе нравится Илай Кларк? – прямо спросил проспектор, игнорируя утверждение о расплывчатости его слов. – Ч-чт… Что-о? – Эзоп очень сильно покраснел, услышав вопрос, но в ответ тихо проворчал: – Н-нет… Нортон, увидя реакцию бальзамировщика, почувствовал, как в грудь снова въелась та самая боль. Слишком знакомая картина. Кое-кто однажды повёл себя точно так же. Старатель вспомнил, как спросил у того человека то же самое, заменив лишь «Илай» на «Джек». И ответ был один в один, простое «нет», сопровождаемое полыхающими щеками. Если бы эта любовь была обращена к нему, то он сделал бы всё, чтобы стать для этого человека лучшим. Но те люди, которыми он восхищался, никогда не отвечали взаимностью, обращая свой взгляд в сторону кого-то другого. Где-то внутри стал разгораться костёр жгучей ярости. "Почему я никогда не являюсь вариантом?" – подумал он. Джек был серийным убийцей, на его совести бесчисленное множество жизней невинных. Провидец от него мало чем отличался. Так много людей погибло из-за пророчества, принесённого им. Пусть сам старатель, как и эти двое, тоже был ужасным человеком, но его любовь хотя бы была настоящей. Любовь Джека – ложь. Любовь Илая слаба, он даже побороться за неё не в состоянии. Нортон, очевидно, вариант лучше. Твёрдо всё для себя уяснив, он решил, что на этот раз никакой ошибки не допустит. Он не сдастся, не бросит Эзопа умирать, как это случилось с тем самым и Джеком. Он защитит бальзамировщика, несмотря ни на что. – Ясно, – Нортон ответил так же, как и много лет назад ответил другому человеку. Но сейчас кое-что изменилось. Больше он не будет просто наблюдать, как что-то дорогое его сердцу забирает кто-то чужой. Он будет сражаться за желаемое. – Тогда давай встречаться. – Х-ха—ХАХ? – подняв брови и широко раскрыв глаза и рот, Эзоп моментально повернулся к проспектору, неожиданно признавшегося ему. По крайней мере, виделось это как признание. – Давай встречаться, Эзоп, – не Эзоп Карл. Просто Эзоп. Правда, Нортон скорее не спрашивал, а приказывал. – П-погоди! Почему ты вдруг заговорил об этом?! – бальзамировщик ничего не понимал. Сначала Нортон хотел простой дружбы, а через день уже хочет перейти на уровень отношений повыше? Почему-то казалось, что это всё лишь игра на его эмоциях. – Ты пытаешься подшутить надо мной? Старатель окинул его самым серьёзным взглядом. – Хочешь или нет? – Ч-что ты… – Эзоп с трудом выдавливал из себя слова. Он, конечно, уже не так ненавидел этого парня, он всё ещё делал много чего раздражающего, но ещё и спасал от странных мыслей и образов в голове. Бальзамировщик был готов стать ему другом, но за несколько дней он вообще ничего не узнал о проспекторе. Сейчас он для него лишь тот, кто отвлечёт от голосов, видений и непонятных недовоспоминаний. Но всё это не причина для начала более серьёзных отношений. Да и вообще, захотел бы Карл хоть когда-то, хоть с кем-то встречаться? И снова разговор прерывается неожиданным появлением нового человека. Поместье не такое тесное, но всё же эти случайные встречи в разгар беседы не были редким явлением. Кажется, выжившие бродят везде. Пусть это было так, но Эзоп всё же слегка удивился, увидев Веру, дружелюбно улыбающуюся им. Сероволосый был уверен, что парфюмер появляется всегда либо чтобы сделать объявление, либо чтобы попросить помощи по хозяйству. – Мне нужна помощь мистера Бальзамировщика, мистер Проспектор, – вежливо произнесла девушка. – Необязательно звать меня мистером Проспектором, Вера, достаточно просто Нортон. Его это касается тоже, можно просто Эзоп, – ответил парень с шрамом на лице. – Эй! Ты не можешь решать всё за меня! – возразил Эзоп, но, встретившись со взглядом парфюмера, покраснел и смирился. – Но…. ладно. Пожалуйста, только не зовите меня по имени в присутствии остальных. – Без проблем, – парфюмер кивнула и продолжила: – Эмили требуется твоя помощь на кухне. Ты ведь не против? Не волнуйся, они всё прекрасно понимают и не будут отвлекать тебя во время работы. – Ам-м… хорошо, – сероволосый кивнул и ушёл, бросив быстрый взгляд на Нортона. Стоило ему скрыться из виду, как старатель заговорил: – Не знаю, чего ты добиваешься, Вера Наир. Или, может, предпочтёшь, чтобы к тебе обращались по настоящему имени? Девушка в ответ самоуверенно ухмыльнулась, никак не отреагировав на насмешку. – Можно просто Вера, спасибо. Мы ведь не будем копаться в прошлом сейчас, верно? – Ме, конечно нет, – Нортон улыбнулся, изображая искренность. – Мы можем просто продолжать притворяться, что не знаем друг друга. Меня это вполне устраивает. – Отлично, потому что я решила продолжать чётко придерживаться своей роли. Надеюсь на то же самое с твоей стороны. Роль парфюмера в поместье, очевидно, выжившая. Она должна быть лидером и представителем законов этого места. Но никто не знал, что она находилась здесь ещё до прибытия в Олетус остальных участников игры. Лидеры призывались хозяином задолго до первого матча, их обучали правилам и взаимоотношениям с их будущими подопечными. На этот сезон обучалось четыре таких лидера, двое из них – Нортон и Вера. Какими бы простыми ни казались их функции, общение с остальными выжившими несло в себе определённые трудности. Пусть проспектор и парфюмер наблюдали за результатами предыдущей группы, они всё ещё не могли полностью контролировать людей из этой. Взять, к примеру, группу Нортона. В его время выжившие были не в ладах друг с другом, самые легковерные угодили в ловушки охотников. Из всей той необузданной толпы выжило и успешно сбежало лишь 4 человека. Остальные либо пропали без вести меж матчей, либо погибли от рук охотников, не любивших ограничиваться парой правил. Вера, будучи перфекционисткой, хотела избежать ошибок товарища. Хотя Нортон выбивался из сил, стараясь сохранить своих людей, парфюмер понимала, что им было уже не помочь. Наступила тишина, оба молчали, вспоминая, что было до того, как им самим пришлось руководить своими группами. Нортон не фанат прошлого, оно само преследовало его. Вера знала, как терзался её товарищ, как страдал от боли из-за воспоминаний о событиях во времена его лидерства. Из-за этого возникал вопрос, почему этот парень решил вернуться и играть снова. И она прямо спросила его: – Зачем ты вернулся? Где он сейчас? – Кто знает? – глаза Нортона потускнели. – Джек убил его, не так ли? – девушка была полна решимости понять, и плевать на прямые вопросы. Чтобы хозяин исполнил её желания, она должна показать, что достойна. Она должна убедиться, что все благополучно покинут это место, никаких раздоров не будет. И Вера понимала, что не достигнет этого результата, если Нортон продолжит мешать. Надо выяснить причину. К удивлению парфюмера, старатель ответил очень быстро. – Да. – Ты здесь, чтобы отомстить? – предположила девушка. – Да. Вера вздохнула. На мгновение она захотела получить другой ответ. Ситуация усложнилась, эмоции брали верх над Нортоном. – Ты знаешь, что повздорить с Джеком не выйдет. Он тоже любимчик хозяина, может, даже больше, чем мы. Тебе не победить. У тебя есть другая причина прихода сюда. – Возможно. – Ты хочешь, чтобы хозяин вернул его к жизни? – Мгм. Ответы в одно слово были талантом старателя, но парфюмер знала, что это ещё и способ разозлить окружающих, чтобы они перестали с ним разговаривать. Нортону следовало бы знать, что Вера не из тех, кто легко сдаётся. – Тебе известно, что хозяин не может этого сделать? – Знаю. – Тогда ради чего ты вернулся, если не для бессмысленной мести? – Если я сбегу, то смогу жить другой жизнью. Может, в ней он ещё жив, – Нортон наконец сознался. При одной мысли об этом развитии событий черты его лица смягчились. Когда он снова переступил порог поместья, его переполняли надежда и решимость. Его изначальная цель вовсе не месть, а возможность снова увидеть близкого сердцу человека. Вера поняла это, но вот причины попыток Кэмпбелла увести Эзопа у Илая объяснению не поддавались. – Как ко всему этому причастен Эзоп? – Если я потерплю неудачу, то Эзоп сможет заменить его, – Нортон не отрывал взгляд от пола, говоря это. Явная ложь. Эзоп не был просто запасным вариантом. Путь старателя к цели изменился, стоило ему впервые увидеть бальзамировщика, неподвижно лежащего на земле, такого очаровывающего. Тогда он и захотел его рядом, защитить, сделать своим. Он был вторым и единственным шансом двигаться дальше. – Эзоп принадлежит Илаю, ты это прекрасно понимаешь. Сейчас он ничего не помнит, но стоит лишь воспоминаниям проясниться, как он снова кинется в объятия Илая. Не мешай им и продолжай играть ради первоначальной цели, – сказала Вера. Она понимала, что шансы встречи с тем самым в новой жизни крайне малы, но если Нортон действительно хотел его вернуть, то не должен сворачивать с намеченного пути. – Не думал, что ты открыто заступишься за них. Член фан-клуба? – Я серьёзно, Нортон. Ты сделаешь себе больнее, если продолжишь поступать так опрометчиво. – Эзоп не заслужил этой неправильной любви пророка. Он даже не пытался побороться за неё. – Не стой у них на пути, – голос парфюмера звучал обеспокоенно, но с нотками угрозы. – А если встану? – ухмыльнулся парень. – Твоя боль разгорится сильнее. Эзоп любит Илая. Я уверена, ты тоже заметил, что он изо всех сил пытается вспомнить, – теперь девушка говорила глухо, ведь знала, что собеседник не послушает её. Старатель сунул руки в карманы и направился в сторону лестницы. – Я попробую. Ничто не предопределено, всё может измениться. Вера печально вздохнула. Она понимала, что бальзамировщик никогда не полюбит проспектора, ведь он пытался бороться за пророка, пусть ничего не помня. Парфюмеру хотелось, чтобы Нортон наконец осознал эту простую истину и не пережил очередную волну разрушительной печали и боли.***
В столовой Эмили молча заканчивала сервировку стола к ужину. Перед каждым местом уже стояли тарелки с едой, закуски и десерт. Она ждала сигнала Наиба, но пока он бездействовал. Придёт ли Эзоп вообще? Ответ на вопрос сам явился к ней через несколько минут. Доктор издали приметила приближающегося бальзамировщика. И Эмили, и Марта удивились: сигнала Наиба о приближении объекта не поступало. Медсестра побежала на кухню. – Ради чего, чёрт дери, вы меня сюда притащили?! – Кричер сидел на дальнем конце стола и требовал объяснений. – Окей, нам надо торопиться. Извини, Кричер, – они не знали, что Эзоп придёт пораньше, поэтому Марта выглядела по праву виноватой. – Что за идио-м-мф! МФ! – координатор взяла в руку кусок пирога и сунула его вору в рот, не дав ему договорить. Как раз вовремя: Эзоп наконец вошёл в столовую и стал оглядываться. Первое, что он увидел – это Кричер, сидящий с набитым ртом, и сердитая Марта. – Зачем ты съел его порцию?! – выругалась девушка, сердито встряхивая вора, не слишком сильно, но и не слишком слабо, чтобы это казалось правдоподобным. – М-МФ-Ф! Ты… м-мф-ф! – Кричер пытался забраниться в ответ, но получил пинок под столом. – Ой, здравствуйте, мистер Бальзамировщик. Прошу прощения за это. Наиб отправил тебя к нам, чтобы помочь? – Марта почесала затылок и снова посмотрела на вора. – Нет… это была Вера, – Эзоп немного недоумевал, ведь, похоже, всё уже давно было приготовлено и разложено по тарелкам. Его помощь тут вряд ли нужна. Марту смутило то, что именно Вера отослала бальзамировщика на кухню. Вера участвовала в плане Наиба, но ей нужно было срочно возвращаться к своей роли, иначе Эзоп просто уйдёт и они ничего не добьются. – Как бы то ни было, чёрт бы тебя побрал, Кричер! На сцене появилась Эмили: – Что происходит? – Кричер съел десерт Илая, теперь он останется без сладкого… – грустно ответила координатор. – М-МФ-Ф-Ф-Ф! М-МФ-Ф-М-М!! – мужчина был вне себя, но сопротивляться прекратил, почувствовав неслабый удар в бок. Эзоп уже осмотрел стол и убедился в том, что вор действительно украл сладость у товарища по играм. Неудивительно. Роль Кричера соответствовала его поведению. Но если это не произвело на него никакого впечатления, то собственный язык, против воли сказавший такое, стал для него настоящим сюрпризом. – Я отдам ему свою порцию. Обе девушки смотрели на него, не отрываясь, стараясь не отреагировать на это как типичные фанатки. Они приложили к сокрытию эмоций максимальное количество сил, так что никто даже капельку не покраснел после услышанных слов. Эмили и Марта сомневались в этом плане, но он всё равно сработал. Медсестра посмотрела на бальзамировщика, неуверенно передвигающего свою тарелку с тортом к месту пророка. На мгновение он заколебался, но десерт всё же переставил. Раздалось несколько уханий, становящихся всё громче. Сова Илая влетела в помещение и уселась на спинку стула. Следом появился и её владелец, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эзоп передвигал тарелку. Сероволосого охватила паника. Мало того, что вокруг было слишком много людей, так он ещё вдруг решил отказаться от торта ради провидца. Это ведь его любимая сладость, но почему он так сильно хотел её отдать? И снова вопросы в голове. – М-мне надо идти! – Эзоп опустил глаза и собирался бежать, когда почувствовал тёплые руки Илая. – Эзоп, мы можем разделить кусок. Пополам, – пророк улыбнулся ему. Теперь надежда на восстановление воспоминаний бальзамировщика окрепла. Сейчас Эзоп не чувствовал себя супер неловко рядом с ним, не злился. Илай был рад, что смог обратиться к нему по имени, не получив в ответ взрыв негатива. Сейчас парень лишь краснел, это так и подмывало крепко обнять его, но провидец сдержался, ведь не хотел его пугать. – Ух… я не буду есть до… поем потом. Можно не делить, забирай кусок полностью, – сказал Эзоп, робко высвобождая руку из хватки синеглазого. – Мы можем поесть раньше остальных, если хочешь. Это тоже неплохо, да? Эмили, Марта, Кричер? – Мф-ф-ф-ф! – вор покинул столовую, и координатор лишь облегчённо вздохнула. Теперь не нужно было беспокоиться о том, что Кричер может рассказать обо всём парням. Эмили кивнула. – Приятного аппетита. Мы с Мартой отложим созыв на несколько минут, можете есть. Марта тоже энергично закивала, увлекая доктора на кухню. – Ты ведь не против поесть со мной? – Илай говорил мягко и спокойно, Эзоп не мог не ответить "да", поэтому быстро кивнул. В животе снова возникло это чувство покалывания, так что в голове бальзамировщика возник вопрос, сможет ли он нормально перекусить. Сероволосый продолжал прятать лицо, но всё же бросал быстрые взгляды в сторону стоящего рядом выжившего. Стоило заметить, что пророк тоже смотрит на него, как щёки залились краской. Эзоп отодвинул стул, находящийся вдали от стула Илая, но тот подошёл к нему и выдвинул стул Нортона. Он взял торт и сказал. – Мы должны сидеть рядом, раз делим порцию. Бальзамировщик снова задумался. Он несколько дней убеждал себя не приближаться к этому человеку, ведь он сильно путал его. Эзоп ненавидел людей и мог стерпеть лишь некоторых. Илай – незнакомец, и с ним рядом изначально он испытывал дискомфорт. Но сейчас он почувствовал необходимость постоянно быть рядом с ним, что действительно было странно. Невероятно странно. Провидец хотел убедиться, что Эзопу не будет неловко. Возможно, обращение по имени сошло ему с рук лишь на людях, чего бы не хотелось. – Ты не против, что я называю тебя Эзопом? "Я не могу ни помешать, ни помочь тому, что происходит со мной, но я счастлив. Помню, как ты злился, когда я называл тебя по имени. А теперь Эзоп, Эзоп, Эзоп, Эзоп", – раздался голос в голове. Почему-то он казался таким знакомым. – Я… это… – Эзоп не мог выдавить ни слова, даже мурашки побежали по телу, когда пророк позвал его по имени, сладко улыбаясь. – Не обязательно соглашаться, если тебе неудобно, то всё хо… – Нет! Всё хорошо, Илай Кларк. Всё правда хорошо. Только, пожалуйста, не обращайся ко мне по имени при остальных… – сказал бальзамировщик, отодвигая курицу на край тарелки и приступая к овощам, дабы отвлечься. – Рад слышать, – пророк внимательно наблюдал за бальзамировщиком. Он, конечно, встречался с ним раньше, но всё равно не знал, что он не любит курицу. Теперь он задумался, не был ли он так зациклен на лице возлюбленного, что не заметил таких деталей. Обычно Илай замечал всё. – Тебе не нравится курица? – Мне… не нравится, когда с птицами что-то делают, – сказал Эзоп. Илай помнил историю о мёртвой малиновке из прошлого сероволосого, может, в этом и заключалась причина. Теперь провидец действительно не понимал, как мог такое упустить. Может, он тоже потерял часть воспоминаний? Сейчас он будто заново знакомился с бальзамировщиком. – Ничего, если я спрошу почему? – Э-это п-просто… это… это наталкивает меня на печальные мысли о прошлом, – Илай видел, как задрожала рука Эзопа из-за отвращения к этому моменту его истории. – Ты не обязан мне ничего рассказывать, – пророк попытался сменить тему на что-то другое, но пока он думал, парень рядом решился задать вопрос. – Зачем… ты приехал в поместье? – наконец Эзоп почувствовал, что вновь владеет своим телом. Голос в голове был на удивление тихим. Если до этого рядом с этим выжившим он испытывал счастье, застенчивость и неловкость, то теперь ничего этого не было. Всё было таким естественным. Сейчас его уже не так тянет к загадочному пророку, а вопрос был лишь уловкой, подводящей к разговору о личности Илая. – Я искал кое-кого… Но этот человек… – Илай замолчал. – Ушёл. – Понятно, – Эзоп уставился в тарелку. Пророк же не решился спрашивать собеседника о мотивах прихода сюда, потому что уже всё прекрасно знал. Причина – доставка, в которой он должен заместить своего приёмного отца и учителя, необычного письма дочери умершей женщины. Но Илай всё ещё вёл мысленный спор. Если Эзоп не ответит – разговор оборвётся. – А что насчёт тебя? – Я должен передать одно письмо девочке, чья мать погибла, вместо моего наставника, – всё то же самое. Но пророка удивляло то, что бальзамировщик, похоже, хотел сказать больше. Илай задал следующий вопрос, на который также уже знал ответ. – Передал? – Хозяин забрал письмо, – ответил Эзоп. Илай немного озадачился, впервые слыша подобное. Эзоп говорил ему, что ещё не время для получения письма, но не это. Бальзамировщик снова упёрся пустым взглядом в тарелку и заговорил: – Не думаю, что имеет значение, дойдёт письмо или нет. Эта девочка всё равно меня ненавидит. Как и все. – О чём ты говоришь? – забеспокоился пророк. Любимый будто держал при себе секрет, который не открывал никому. – Никто тебя не ненавидит. – Здесь меня никто не знает. Никто не знает, чем я занимался. Всё, что вам известно – я являюсь бальзамировщиком. Но я не такой, каким ты меня считаешь, Илай Кларк, – Эзоп звучал серьёзно в какой-то момент. Сейчас он положил нож и вилку на стол. – О чём ты говоришь, Эзоп? – Илай посмотрел на Эзопа, прищурившись. – Я не вожу дружбу с живыми по определённой причине. Я несносный. Наверное, не очень правильно говорить с тобой об этом прямо сейчас, но в конце концов ты возненавидишь меня, как и остальные, – хотя пророк искал всем словам объяснение, с каждым новым предложением всё становилось лишь запутаннее, что заставляло расти и беспокойство в нём. Эзоп продолжил: – Вероятно, у каждого здесь своя печальная история. Моя мать была убита, отца я не видел, а в школе надо мной издевались за то, что приют мне дал бальзамировщик. Илай хотел сказать, что уже знает об этом и не считает его несносным, что он принял его и будет принимать после всего сказанного. Ничто из сказанного не делало Эзопа плохим или даже ужасным. Он был прекрасен и внутри, и снаружи. Но он не мог ничего сказать. Пророку было неприятно то, что он не имел возможности утешить любимого. Так что он сказал кое-что менее содержательное: – Тёмное прошлое не делает тебя плохим человеком. – Верно. Но это лишь часть моей истории, – бальзамировщик всё не хотел смотреть на собеседника. Илай ужасно беспокоился насчёт этого. Сейчас Эзоп рассказывал ему всё то, о чём не говорил раньше. Он скрывал это всё время? Хотя спрашивать было немного неправильно, он всё же заговорил: – Почему мы должны тебя ненавидеть? Что ты такое сделал? – Пока я не получил приглашение, я убивал людей, – быстрый и короткий ответ, успевший шокировать Илая. Его глаза широко распахнулись. Сам он тоже не был чистым, ведь из-за него погибло огромное количество провидцев. Но Эзоп сделал акцент на слове «убивать» так, будто намеренно отнимал жизни, от чего стало не по себе. Синеглазый не ответил, ожидая продолжения. Он хотел дать бальзамировщику выгоду из его сомнений. – Я не обычный бальзамировщик, Илай Кларк. Я такой же убийца, как мой приёмный отец, – сероволосый снова произнёс это страшное слово. – Я вводил им под кожу яд, хотя их время ещё не пришло. – З… зачем? – растревоженный Илай чувствовал себя ужасно, каждое слово вводило в ступор. Он явно не был готов к такому признанию любимого. Голоса снова вернулись, мешая Эзопу говорить. Они твердили что он совершил ошибку, не надо было ничего рассказывать. Они кричали в его голове. Бальзамировщик сделал глубокий вдох. Увидев разочарование на лице пророка, он пожалел о том, что открылся. Он испугался, но отступать было уже некуда. По крайней мере, теперь он знает наверняка, что провидец – очередной отвергнувший его. Поэтому он не нуждается в этом человеке. – Им больше не придётся страдать. – Да кто ты такой, чтобы решать подобное? – в голосе Илая слышался гнев. Он помнил, как Хастур решил, что его невесте пора уйти из этого мира. Он не имел права отнимать чью-то жизнь лишь потому, что считал себя единственно правым. Человек не может решать, кому жить, а кому умереть. – А как насчёт близких людей жертв? Что, если ты не избавил их от боли, а лишь заставил страдать ещё больше? Эзоп, избегая взгляда Илая, поднялся с места. – Меня не волнуют их чувства. Пророк крепко схватил сероволосого за плечо. – Стой. Я хочу знать, почему ты решил, что определять такое – часть твоей работы. Бальзамировщик опустил глаза, его голос дрогнул. – Я знал, что это неправильно, но всё же продолжал заниматься этим. Этому меня учили с детства. Это то, ради чего я прожил столько лет. Повторяя это снова и снова, я становился бесчувственным монстром, кем и являюсь сейчас. Если никто не волнуется обо мне, с какой стати меня должны волновать они? Илай отпустил его, всё ещё не веря своим ушам и ничего не понимая. Почему Эзоп скрывал от него нечто настолько важное, являющееся частью его жизни? Но, узнав, что думал сам бальзамировщик об этих убийствах, он понял, почему это могло скрываться вечность. Всё признание состояло лишь в грубой реакции Эзопа на убийства. То, что он никогда бы не рассказал Илаю, если бы воспоминания вернулись вовремя. – Вот почему я несносен, Илай Кларк, – Эзоп наконец повернулся к нему, глаза его были мокрыми от слёз. Пусть он и утверждал, что является бесчувственным монстром, на деле же он таковым не являлся. Неспособный разобраться с голосами, с болью в голове и ещё более сильной болью в груди, он убежал, лишь бы не видеть осуждения во взгляде Илая. Он не мог этого вынести. От этого было больно.***
Эзоп не выходил из комнаты даже на матчи, и никто не мог уговорить его выйти. Отчаявшись, выжившие даже позвали на помощь Нортона, но и он не смог добиться ответа. Наиба сильно озадачило и то, что Илай категорически отказывался даже пытаться узнать, как идут дела у бальзамировщика, хотя Эмили и Марта сказали, что весь "план" прошёл гладко. Если бы не танцовщица, наёмник бы тоже в нём поучаствовал. Теперь уже было поздно, что-то определённо произошло. Наиб очень сильно хотел помочь, но не мог, ведь для Эзопа он снова никто. Всё, что он мог сейчас, это подменить сероволосого на игре, если того вдруг выберут. Бальзамировщику повезло: его так и не выбрали. Кто-то всё ещё пытался стучаться, но ответа не получил никто. Выжившие решили, что продолжат это дело утром. Прекрасно, теперь Эзоп мог хотя бы поужинать, поместье было в его распоряжении на целую ночь. Холодные порывы ветра были успешно проигнорированы. Бальзамировщик даже не пытался закрыть окно, он лишь тихо рыдал на своей кровати, обняв подушку и уткнувшись в неё лицом. Поддался эмоциям из-за чего-то, чему нет объяснения, всё как обычно. Почему он вообще должен беспокоиться о чём-то? Почему мнение Илая Кларка было наиболее ценным? Собственное прошлое никогда не вызывало каких-то эмоций, и всё равно, что думают о нём люди. Почему же сейчас он сломался? За секунду атмосфера в комнате сменилась на иную. Эзоп оторвал глаза от подушки и огляделся, тихо шмыгая носом. На окне кто-то сидел. Парень раздвинул занавески и узнал в посетителе своего недавнего гостя – Хастура. – Х-хастур! –бальзамировщик сел обратно на кровать и вытер слёзы. Никакого смысла в этом не было, старые слезинки заменились новыми. Охотник подошёл к нему и сел на край кровати рядом с ним. В прошлый раз он так не делал. – Почему ты плачешь? Эзоп резко придвинулся к гостю и обнял его. Общение с охотниками давалось ему легче, чем с выжившими. В охотниках было что-то более почтенное и ясное, чем в людях, которых он встречал. Хастур был удивлён этим поступком. Из всех странных вещей, что сделал этот паренёк в их последнюю встречу, эта была наиболее странной. Он знал, что Эзоп думал об охотниках. Когда-то они были людьми, обладающими эмоциями. Но ведь должна быть грань. – На твоём месте я б так не делал, – охотник замер от прикосновения выжившего, но сероволосый объятия не прервал. – Мне нужно было избегать Илая Кларка, как говорил Нортон, – Эзоп снова начал плакать, закопавшись лицом в быстро намокающую ткань на груди Хастура. Охотник стал терять терпение, но держался. – Что произошло? – Я рассказал ему… о своём прошлом. Я хотел знать, примет ли он меня таким. Я не знаю, почему я хотел принятия от него. Я так запутался. Он вызывает так много вопросов в моей голове, – Эзоп снова тихо всхлипнул. – Из-за него мои мысли путаются… Я даже… – Ты что? – приподнял бровь собеседник. – Я по… Я… мой разум… он сказал мне… – бальзамировщик оторвался от Хастура и обхватил свою голову руками. Он выглядел таким обеспокоенным, но предложение всё же закончил. – Повелел мне поцеловать его. Хастур до дрожи сжал кулаки на простынях. Сказанное явно его не позабавило. – Что? – Я поцеловал его и почувствовал себя таким счастливым, – на заплаканном лице светилась улыбка, что придавало общей картине какую-то нотку безумия. Это был тест на уровень терпения охотника. Целью визита было узнать, не было ли заклятье разрушено, и оно действительно ещё действовало. Но дело в том, что бальзамировщик не останавливается и пытается разбить оковы. Джек был прав, парень действительно настойчив. Ещё немного, и самоконтроль Хастура пойдёт под откос, так что Божество не стало медлить и сказало то, что хотело изначально: – Держись от провидца подальше. Эзоп посмотрел на Хастура. Парень выглядел так жалко. Глаза были полны слёз, а по выражению лица было видно, что сердце его разбилось с последними услышанными словами. – Я… я… мне т-теперь не надо даже… прикладывать для этого усилий… Затем послышалось тяжёлое рваное дыхание, но Хастур дождался продолжения. – О-он теперь считает меня монстром… – по щекам парня покатились слёзы, он продолжал неровно дышать. – Это чувство – сперва принятия, а потом отторжения, стоит немного открыться – делает так больно. Я не знаю, что делать… Я сам устроил всё это, и всё же так больно… Хастур никак не отреагировал на его слова. Теперь страдал только бальзамировщик. А ведь и сам охотник пережил подобное. Принятие, которое он так ценил, превратилось в камень с отторжением и ненавистью впоследствии, и всё из-за того, что Илай увидел его истинную форму. Он знал это чувство. Он понимал бальзамировщика. Это было больно. Больнее всего на свете. Частично Хастур простил Эзопа, и теперь он сомневался в правильности своего решения. Неосознанно он обнял парня одной рукой в ответ. Бальзамировщика это ни капли не удивило, он находил в этом жесте утешение. – Мне очень страшно, потому что что-то во мне кричит о том, как важен для меня Илай Кларк, будто он единственный имеет какое-то значение. И когда он посмотрел на меня с отвращением, я почувствовал, что всё-всё потеряло какой-либо смысл… Я ничего не понимаю… Почему каждое слово, произнесённое Эзопом, было таким знакомым? Теперь Хастур чувствовал вину за проклятье, наложенное на этого парня. Он ненавидел эту ситуацию. И бальзамировщик, и он сам разделяли одни и те же чувства и жаждали одного и того же человека. Он просто не может отдать Илая такому слабому человеку, как Эзоп Карл. Он должен придерживаться своей точки зрения. Тогда он оторвался от бальзамировщика и убедил себя, что слова этого выжившего не должны иметь для него значения, если от этого будет страдать Илай. Хастур был уверен, что Эзоп причиняет пророку боль. – Не отчаивайся. Нортон всё ещё рядом. Он ведь твой друг, не так ли? Он принял тебя. Люди, которые этого не сделали, не должны иметь значения. Слёзы перестали течь из глаз бальзамировщика. Он кивнул, соглашаясь с охотником. – Я ухожу. Возможно, меня уже ищут, – Хастур солгал, просто вся эта ситуация приносила излишние неудобства. Эзоп вцепился в одежду Хастура и заговорил, глядя на простыни: – Пожалуйста… приходи ещё. Хастур ответил: – Хорошо.***
Следующие несколько дней в поместье стали для Веры настоящим кошмаром. Сторона выживших погрязла в хаосе, что противоречило всем её целям и задачам. Везде чувствовалось напряжение. Когда Илая снова допустили к играм, он стал присоединяться к абсолютно каждому матчу за исключением тех, на которые охотником выбирали Хастура. Таким образом пророк пытался отвлечься от того, что узнал, и отгородиться от близости Нортона к Эзопу. Старатель продолжал насмехаться над провидцем, намеренно показывая, как много теперь он значит для бальзамировщика. Вера предсказывала такие действия с его стороны, но вражда Наиба и Нортона стала для неё неожиданностью. Парфюмер предположила, что причина кроется в близости Наиба и Илая, так что наёмник, как и она сама, стоял на стороне Элизоп. – Нортон, какая часть "отвали" тебе непонятна? – Наиб сердито зыркнул на проспектора, обнимающего Эзопа за талию. Судя по реакции бальзамировщика, ему это явно пришлось не по вкусу. Нортон лишь ухмыльнулся и притянул сероволосого ближе. – Что… что ты делаешь? – Эзоп слегка оттолкнул его. Нортон стал ему другом, но эти излишние касания ему не нравились. – Видишь? – спросил Наиб. – Я перекинусь парой слов с этим наёмником, Эзоп, – он погладил спутника по голове, но тот тут же скинул чужую ладонь. – Я тебе не собака! Нортон улыбнулся и направился к лестнице, Наиб последовал за ним. – Я же сказал тебе, разве нет? – Ты сказал, что если я позволю тебе сделать с собой эту жуть и ещё одну жуткую жуть, то ты остановишься. Так почему ты всё ещё не перестал?! – наёмник рыкнул на старателя, выглядевшего довольным бурной реакцией, что раздражало. – Я сказал, что остановлюсь, если ты встанешь на место Эзопа, – объяснил Нортон. – Ага, а может вместо этого ты перестанешь быть конченым придурком?! – Наиб пнул его по ноге. Проспектор немного потёр ушибленное место. – А-а-ах… Так жестоко. – Серьёзно, тебе лучше прекратить всё это. Я не шучу. Нортон наклонился к нему, чтобы украсть небольшой поцелуй и заткнуть наёмника, но удача оказалась не на его стороне. Наиб быстро среагировал, всего на пару сантиметров откинув голову назад, чтобы увернуться. – Будь ты проклят, Нортон Кэмпбелл. – Держу пари, Эзоп бы не стал уворачиваться, лишь покраснел, – ухмыльнулся старатель. – Только если я не заставлю его всё вспомнить, – более серьёзным тоном возразил наёмник. – К этому моменту он уже влюбится в меня, – уверенно ответил Нортон через плечо, направляясь к выходу. – Гр-р-р… – Наиб злился, но не сдавался. Он поможет Эзопу вспомнить, несмотря ни на что. Всё вокруг напрягало. Танцовщица, продолжавшая противостоять ему, проспектор, сближающийся с бальзамировщиком, провидец, изматывающий себя на матчах, и даже Джек, не навещавший его уже немало времени, – всё это отразилось на общем счёте очков наёмника. Хотя на деле счета страдали из-за того, что некоторые игроки отказывались работать в команде, уменьшая шансы на победу. Патриция оказалась единственной, кто решился поговорить с Нортоном. По крайней мере, она знала ту его сторону, о которой остальные даже не догадывались. Вера тоже знала об этой части старателя, но не была близка к нему, так что шансы того, что парень прислушается к ней, были невелики. – Нортон, – Патриция окликнула выжившего, проходящего мимо. – Чего? – он остановился. Чародейка молча смотрела на давнего друга, и он понимал, что сейчас его будут отчитывать, но всё же попробовал прикинуться дурачком: – В чём дело? – Мы здесь не для того, чтобы сеять раздор, Нортон. Ты не хочешь повторять предыдущий опыт, ты хочешь сбежать для него. Так что отстань от бальзамировщика, – девушка была столь же прямолинейна, как и старатель, его собственное оружие использовали против него же. – Знаю. Но каковы мои шансы увидеть его снова? – с грустью спросил Нортон. – Ты говорил, что готов пойти на такой риск, – напомнила девушка. – В любом случае, он не принимает мои чувства. – Так же, как и бальзамировщик. Он покажет это, когда вернутся воспоминания. Ты снова сломаешься. По крайней мере, он тебя не отвергал, его лишь одурачил Потрошитель, – Патриция не подбирала мягких слов, чтобы открыть товарищу глаза на реальную ситуацию. Она хотела, чтобы он принял суровую правду. Если она ему об этом не скажет, то никто другой этого не сделает. Нортон вздохнул, завершая очередной разговор своим уходом и коротким ответом: – Я не знаю.-- Сторона Охотников --
Джек сидел напротив Хастура, рассеянно разглядывая засохший лепесток розы, медленно опускающийся на дно чашки. Ночь, которую, как предполагалось, они должны были провести за игрой в шахматы, была выбрана для рассказа Джека о своём прошлом. Честно говоря, он предпочёл бы его не вспоминать. В этом не было смысла, это было похоже на путешествие во времени и повторное переживание тяжёлых моментов. Далеко не весёлая штучка. Но друг откровенно поведал ему свою историю, было бы несправедливо по отношению к нему умалчивать о своей. В любом случае, Хастуру он действительно мог довериться. Вернувшись к реальности, он поднял глаза на Хастура и без колебаний заявил: – Я не Потрошитель. В глазах собеседника не отразилось и намёка на удивление. Зрительный контакт был прерван звуком наливаемого в чашку чая. Поднеся напиток к губам, Хастур стал ожидать дальнейшего рассказа, сопровождающего это откровение. – Мне дали этот титул, потому что, как я уже сказал, я имитировал его преступления, начиная с убийства женщин-проституток. Отстойно для настоящего Потрошителя, ведь приглашение от хозяина на его имя получил именно я, – Джек снова перевёл взгляд на свою чашку, вертя её в руках по кругу. Хастур молча сделал глоток, немного прерывая друга. Джек продолжил: – Так вот… Я не тот серийный убийца. По крайней мере, я им не родился.-- Прошлое Джека --
Имя Джек было подходящим, будто титул «Потрошитель» был частью его судьбы. Если бы мать не подвергала своего сына различным видам пыток и мучений, он мог бы прожить другую жизнь, не связанную с этим порочным званием. Мальчика морили голодом, избивали, связывали и закрывали в шкафу. Предложите что угодно – он, скорее всего, это уже испытал. Из всех истязаний его больше всего пугало то, когда клиенты матери платили больше, чтобы и его втянули в их постельные игры. Каждый раз, когда его запирали с незнакомцем, он подвергался бесчеловечному обращению, которому ни одна мать не должна подвергать своё дитя. Жизнь с матерью была ненавистным кошмаром. Джек был не из тех, кто так легко впадает в печаль и отчаяние. Больше, чем о желании свести счёты с жизнью, его разум кричал о желании расправиться с женщиной, породившей его на этот свет. Для такого столь молодого мальчика было необычно думать так, но он не мог прогнать эти мысли из головы. Они преследовали его по ночам. Джек всегда был в бинтах. На лице вечно красовались синяки или порезы, но, чтобы не вызывать подозрений у соседей, его отправили в школу, как и любого другого нормального ребёнка. Мать назвала его неуклюжим и больным, тем самым объясняя его травмы. Из-за странного и порой жёсткого поведения в школе его новые увечья упускались из виду. Учителям и вожатым приходилось разглядывать болезненные и жестокие зарисовки Джека в его альбомах. Он всегда изображал боль и смерть. Ходили слухи, что за пределами школы Джека ловили на убиении белок и птиц. Никто в этом не сомневался, потому что мальчик не брезговал ударить или придушить одноклассника, насмехавшегося над ним за то, что его мать занималась проституцией. Всё, что он пережил, отражалось на его действиях. Каждый раз, когда его мать вызывали в школу из-за его проблемного поведения, он получал двойное наказание по возвращении домой. Хотя даже это место нельзя было называть домом, Джек в нём не чувствовал себя в безопасности. В школе было лучше, потому что там он мог делать всё, что хотел. Он учинял неприятности, высвобождая свой гнев, скопившийся внутри. Простые угрозы, но ни один из детей бы так не сказал. Джек – не единственный ученик, демонстрировавший такое поведение в школе. Было ещё двое, но их имён он не знал и не интересовался. Лишь иногда они пересекались на встречах у школьного психолога. Как-то один пытался вести себя дружелюбно с остальными, но в ответ получил молчание, так что все трое просто в тишине дождались психолога. Настал день, когда три ребёнка получили тяжёлую травму. Три разных случая, и все в одно время. Причиной стали, конечно, существование этих троих проблемных учеников и у каждого сомнительной истории. Их родители – алкоголик, проститутка и известный контрабандист. Но это будто не объясняло их поведение, поэтому школа решила всех троих просто-напросто исключить. Странный человек в белом халате, похожий на врача, в тот день разговаривал с их родителями в кабинете, пока трое бывших учеников с опаской осматривались по сторонам. – Думаю, нас продадут этому челу, – небрежно и равнодушно произнёс самый разговорчивый парень с перевязанной рукой. Он даже не улыбнулся, продолжая, – мой отец бы без колебаний ответил "да". – Я бы предпочёл быть где угодно, но не с родителями, – второй мальчик выглядел женственно и имел причудливые серебряные волосы до плеч. Личико казалось добрым и безобидным. Джек заинтересовался этим мальчиком, ведь не было похоже, что он вообще может кому-то пригрозить. Доверие к людям не было его сильной стороной, и так он решил, что всё же внешность обманчива. Джеку надо было сказать хоть что-то, ведь если слова первого окажутся правдой, то ему бы пришлось сосуществовать с этими двумя бок о бок ещё долгое время. Он действительно увидел, как мужчина в халате передаёт деньги родителям детей, а потом перевёл взгляд на ухмыляющуюся ему мать, принимающую зелёные бумажки. – Я хочу сбежать, чтобы прикончить свою мамашу. – Ты из страшных пареньков, хах? – ответил разговорчивый. – Я тоже хочу, чтобы мой отец помер, но лучше бы кто-то прикончил его для меня! – Надеюсь, нас оставят в покое, – Джек не ожидал услышать такое от сероволосого паренька. Их ведь исключили за их «жестокое» поведение. Но всё равно его не сильно беспокоили товарищи по беде, они не имеют никакого значения. Он продолжал молчать до тех пор, пока мужчина в халате не подошёл к ним. «Врач» улыбался, и эта улыбка казалась очень подозрительной. Джек никому не доверял, так как считал, что все люди просто носят маски, меняя их по ситуации. Если бы он хотел рискнуть и довериться, то определённо бы пошёл за двумя мальчиками, сидящими рядом, но точно не за тем, что сейчас стоял перед ними. Кто в здравом уме вообще будет покупать детей? Разве что кто-то из тех, кто готов платить деньги, чтобы использовать их в своих играх. Джек чувствовал, что впереди ждёт новая порция мучений, но решил, что уж лучше так, чем остаться с матерью. Другого выхода не оставалось. Джек не был обделён умом, поэтому решил не бунтовать. – Ты убьёшь нас? – взволнованно спросил самый разговорчивый, теребя бинты на руке. – Нет. Пока я дам вам новые имена и отвезу в ваш новый дом, – ответил мужчина. Они получили новые имена, дабы скрыть свои личности. К счастью, их звали по номерам. Болтун – Шесть, Джек – Три, добрячок – Семь. Они не знали значения своих номеров, которые не особо заботили детей. Они смиренно ехали в машине, принадлежащей этому человеку, молча наблюдая за пейзажами в окнах. Даже Шестой держал рот на замке. Пунктом назначения оказалось неизвестное медицинское учреждение. Седьмой оценил взглядом мужчину, купившего их. Возможно, это был доктор, если основываться на белом халате. Неясно только, зачем ему понадобились дети. Для помощи в работе больше подошли бы взрослые. Должна быть какая-то обоснованная причина. Машина съехала на обочину, и мужчина принялся перечислять их. – Третий. Черноволосый не ответил, из-за чего Шестой толкнул его локтем. – Эй, это ты. Джек не пошевелился и остался на месте, хотя толчки в бок стали его раздражать. – Номер Три? – голос мужчины звучал низко и повелительно. – Я не Третий. Я Джек, – вскинув голову и яростно глядя на доктора, храбро ответил мальчик. Создавалось впечатление, что он никогда ему не подчинится. Мужчина покачал головой и назвал следующий номер: – Шестой. – Прошу прощения! Мне надо пройти! – Шестой перескочил через Джека и вывалился из машины. – Я здесь. – Седьмой. – Извини, – номер Семь посмотрел на Джека своими самыми милыми глазами, что заставило его отодвинуться. Седьмой тоже вылез из машины и встал рядом с Шестым. – Ты так и будешь там сидеть? – голос мужчины звучал угрожающе. – Если хочешь, могу отвезти назад к матери. Джек заскрипел зубами, но присоединился к двум другим мальчикам, не переставая испепелять взглядом врача всю дорогу к зданию. Лишь когда шаги застучали по плитке, осознание начало настигать Седьмого. Испуг отразился на его лице. Джек увидел это боковым зрением и почему-то взбесился. – В чём дело? – спросил Джек Седьмого раздражённым шёпотом. На лице сероволосого собрались капельки пота. Запах больницы пугал его, он неосознанно схватился за руку Джека и так держал всю дорогу. Джек смутился, но руку не одёрнул. Он не боялся, лишь думал, почему их привели именно в больницу. Мужчина остановился перед приветствовавшими его медсёстрами. Одна из них несла три маленькие коробочки. Женщина страха не внушала. Однако странно было то, что в больнице на вид не было пациентов. В них обычно тихо, а в этой оказалось очень шумно. Джек озирался по сторонам, пока не встретился взглядом с медсестрой. Она смотрела на всех троих мальчиком с улыбкой на лице. Седьмой тяжело дышал, что не осталось без внимания медсестры. Женщина подошла к нему и встала на колени. Это действие не принесло никакой пользы, лишь заставило Седьмого сильнее испугаться. – Что не так? Не бойся, – медсестра стала гладить его по волосам, – всё будет хорошо. – Не трогай его! – Джек толкнул женщину с такой силой, что она пошатнулась. Коробочки, которые она несла, попадали на пол, и одна из них показывает своё содержимое – шприц. Шесть поднял шприц с пола. – А это ещё зачем? Вы будете пытать нас? – Простите, доктор, – медсестра извинилась перед мужчиной, который привёз их сюда, и выхватила шприц из рук Шестого, сразу же положив его обратно в коробку. – Ты ещё не устал от пыток? – Всё равно, если вы просто их продолжите, – ухмыльнулся Шесть. – Я убью вас всех, когда выберусь отсюда, – Джек выдал ещё одну бессмысленную угрозу, держа Семь за руку. Седьмой от страха не мог и пискнуть.-- Конец --
– Если коротко, то отца Эзопа зовут Семь. Он вёл себя, как мы, но не был обременён так же, как мы. Всё это был эксперимент, финансируемый правительством. Они пытались переписать сознание психов и думали, что на таких детях, как мы, ненужным нашим родителям, такое будет провернуть легче. Все ранние исследования – чушь собачья, они зря потратили время, деньги и силы. Пустая трата государственных средств, – Джек говорил о прошлом с безразличием, небрежно, будто описывал очередной матч. Прошлое было тем, с чем он разорвал все связи, или, возможно, тем, что он хотел показать. Он залпом осушил чашку с чаем так, будто это был какой-то алкогольный напиток. Как его близкий друг, Хастур мог с уверенностью сказать, что Джеку не нравится вспоминать всё это. Он знал, что Джек рассказал не всё, есть ещё что-то, что его беспокоит. Из-за этого охотник в жёлтом захотел попробовать поднять настроение товарищу. – Могу ли я говорить? – Да, вообще-то ты должен, иначе я подумаю, что ты уснул. В последнее время ты часто выпадаешь из жизни, – Джек закатил глаза, потом взял чайник и подлил себе горячего напитка. – Я не люблю комментировать каждую часть рассказа, как ты, Джек, – покачал головой Хастур, вспоминая тот день, когда он открылся ему. – Итак, мне интересно, ты тогда влюбился в… Джек прервал его рыком. – Гр-р! Нет! Иди ты! Так и знал, что спросишь! Ты идиот?! – Так вот почему ты не можешь убить бальзамировщика. Ты влюбился в его отца, – Хастур насмешливо кивнул, хихикнув в чашку. – Почему чуть что, то сразу влюбился?! – прорычал Потрошитель. – Я никогда не чувствовал ничего подобного! – Ве-е-е-ерно, – усмехнулся Хастур. Он хотел ещё немного подразнить друга, но тогда он мог отказаться от дальнейшего рассказа, поэтому Фистер отказался от этой идеи, – как бы то ни было, можешь продолжать. – В следующий раз даже не думай спрашивать у меня подобную чепуху, – предупредил Джек, демонстрируя свои смертоносные лезвия.-- Прошлое Джека --
Каждый из них троих получил по уколу от медсестры. После инъекции этого неизвестного вещества их отвели в комнату. В комнату, в которой впоследствии они проведут 5 лет. Пол, стены, потолок, всё в белом цвете, большинство мебели было тусклых оттенков. В помещении были кровати для каждого из детей, были книги, инструменты, предметы рисования, в основном школьные принадлежности. В углу была стеклянная дверь с надписью «испытательная зона». Джек мог утверждать, что за ними следят, хотя окон здесь не было и двери плотно закрывались. Он не мог понять, для чего их сюда посадили, но всё же решил, что оказаться запертыми с двумя другими странными детьми в абсолютно белой комнате выгоднее, чем подвергаться ежедневным пыткам дома. Ответ выяснился через неделю их пребывания здесь. Это место было похоже на психушку. Джек сердито забарабанил в дверь. – Выпустите нас отсюда! Он сходил с ума. Внутри он мог делать всё, что хотел, но он был заперт тут, и это ощущение было знакомым и неприятным. Он хотел выбраться. Мысленно он решил, что не вернётся к матери, будет жить один, сам себе хозяин. Жизнь была бы почти лёгкой. – Третий, не думаю, что нас слышат. Может, нападёшь на медсестру, когда нам принесут еду? – предложил Шестой, роясь в ящике рядом. Нащупав нужное, Шестёрка вытащил нож и продолжил. – Я спрятал его. Этот нож они случайно оставили на одном из подносов. – Дай мне его! – Джек схватил нож, закрепил на ремне шорт и прикрыл белой рубашкой. Семь беспокоился по поводу того, что Джек может действительно напасть на медсестру, угрожая ножом. Если тот так сделает, то заработает уйму неприятностей. – Джек, не думаю, что это хорошая иде… – Закрой рот, – Джек сперва посмотрел на Семёрку, а затем перевёл взгляд на дверь, ожидая, что кто-то войдёт. – Семь, не стоит так его называть. Он – Три, помнишь? – Если не прекратишь звать меня так, ты станешь моей первой жертвой, – Джек угрожающе положил руку ему на спину. – Оа-а, расслабься! – Шестой поднял обе руки и сел в угол, ухмыляясь и подбирая книгу. Как только со стороны выхода послышался щелчок, Джек подскочил к двери, показывая готовность вытащить нож и бесцельно перерезать кому-нибудь глотку. Но, как выяснилось, звук донёсся не от двери, а из динамиков рядом. Прозвучало объявление: "Если вы хотите есть, то вы обязаны пройти свой первый недельный тест". – О-о! Тест! Вау! – Шестой взволнованно подскочил с места, и голос из динамиков сказал им пройти в испытательную зону. Шестёрка без раздумий кинулся туда, стоило стеклянной двери поддаться. – Что дальше? Я есть хочу. Семь снова задрожал от страха, не сдвинувшись с места. – Ты совсем тупой? – хмыкнул Джек, взяв Семёрку за запястье и отведя в испытательную комнату. Когда все оказались внутри, в комнату зашли трое мужчин, заперших дверь. На каждом были лабораторные халаты и маски. Джек начинал злиться, но понимал, что отбиваться было бесполезно, ему не победить, так что лучше даже не пытаться. Семёрка вцепился в его руку, смотря на одного из мужчин, открывавшего вентиляционное отверстие. – О-о-о, похоже, нас будут топить или что-то в этом роде. Звучит весело, мой отец часто пытался меня утопить в ванне, – замечание Шестёрки заставило Седьмого вспотеть. – Ты когда-нибудь заткнёшься? – прошипел Джек, желающий объяснить, насколько предположение тупое. В комнате же три сотрудника этого учреждения. К тому же вода бы всё равно вытекала наружу. Насколько же идиот Семёрка, поверивший в такую нелогичную чепуху. – Замолчи да замолчи. Ты такой злюка! – взъелся Шестой на Джека. За насмешкой Шестого последовала неловкая тишина. Троица просто тихо ожидала, что последует далее. Семёрка тихо вздохнул, смотря на отверстие. Джек собирался притянуть Седьмого к себе, когда из вентиляции послышался громкий лязг и визг. В помещение влетели птицы. Много, несчётное количество зябликов. Семёрка моргнул и успокоился, когда несколько птиц покружило вокруг него. Джек же пытался крылатых созданий отогнать, а Шестой просто смеялся. – Я ожидал чего угодно, но никак не птиц! Они нас ими кормить собираются? – Шестёрка поймал одного из зябликов. – Я не ем сырые продукты. Семёрка, услышав слова Шестого, кинул на Джека обеспокоенные взгляд, что привело его в ярость. Он ненавидел эту беспомощность белобрысого, так что повернулся к Шестому и схватил его за шиворот. – Неужели тебя никак не заткнуть?! Ещё не начавшаяся драка быстро закончилась. Динамик стали вещать: "Тот, кто убьёт больше всего птиц, получит самую лучшую еду, тот, кто убьёт меньше всего, остаётся без еды". Джек долго не понимал, что за тест их ждёт, но теперь до него дошло, что главная цель – узнать, какой ребёнок готов на всё за вознаграждение. Когда объявление закончилось, мужчины в халатах раздали мальчикам ножи. Джек и Шестёрка одновременно выхватили их из рук врачей. Шесть ухмылялся из-за простоты задачи, а Джек ворчал из-за того, сколько хлопот доставляет один несчастный ужин. Бессмысленный тест. Он может убить каждую птичку, если захочет, он уже проворачивал такое, а то, что помещение закрытое, лишь упрощало задачу. Ему не нравились условия их задачи, которые гласили, что убивший наименьшее количество птиц ничего не получит. Не было сомнений, что с пустым животом останется Семёрка, и это подтвердилось, когда среди щебета зябликов послышались всхлипы со стороны сероволосого. Джек повернулся и увидел его заплаканное лицо. – Я-я… не хочу… их убивать. Джек был сбит с толку. Семёрка не должен быть таким слабым, если всех троих обвинили в жестокости. Он даже плакал! Невозможно представить плачущим того же Шестого. Сам бы Джек не плакал, особенно из-за парочки убитых животных. Их убийство – пустяк. Чёрт дери, он подвергся стольким пыткам и не проронил ни слезинки за долгое время. Джек быстро пошёл в сторону Семёрки, но Шестой добрался до плачущего быстрее. – Не волнуйся, Семь, я дам тебе часть моих убитых птиц. Ничего, что не поем сегодня, – Шестой мягко улыбнулся, и взял сероволосого за руку, повернув её ладонью вверх. Другой рукой он схватил одного из зябликов и начал крепко сжимать его, пока тот не перестал щебетать. Глаза птицы почти выпали из орбит, из клюва текла кровь. Шестой вложил трупик в раскрытую ладонь Семёрки. – Один готов. Семь тут же выронил тельце и упал на колени, зарыдав. Джек прикусил губу и занялся истреблением живности в зоне, в которой находился. Каждый глухой стук сигнализировал об упавшем на пол тельце, разбрызгивающим кровь по комнате. Двое мальчиков просто выполняли поставленную задачу, Семёрка заткнул уши и закрыл глаза. Слёзы продолжали течь по его щекам. Запах крови усиливался, и он мог представить кучу недвижимых тел на полу. Пусть он и не шелохнулся, красная жидкость всё равно обрызгала его с ног до головы. Резню смогли пережить около пяти зябликов, ускользнувших обратно в вентиляцию. Шестой сложил всех убитых им птиц перед Седьмым и вручил ему свой окровавленный нож. – Иди поешь ради меня, Семь. Не хочу, чтобы ты голодал. Джек скрипнул зубами, сдерживая все слова внутри. Он вытер кровь с лица тыльной стороной ладони, но только размазал всё по щекам. Прозвучало новое объявление. Удивительно, но они всё же приписали всех убитых Шестым Семёрке, он получил первое место среди них по убийствам. Им сказали принять душ и привести себя в порядок, пока не принесли ужин. – Я первый в душ! – воскликнул Шестёрка, позабыв о том, что ни один из трёх мужчин в комнате не уличил их в обмане. Одна из медсестёр повела его в ванную комнату, а остальные занялись уборкой испытательной зоны. Джек отложил идею напасть на одну из них, увидев, что Семь не двигается с места и просто плачет, смотря, как женщины скидывают тела зябликов в мусорное ведро. – Седьмой, какого чёрта ты ревёшь?! – Джек злился и не понимал почему. Слабость Семёрки действовала ему на нервы, он видел в нём себя, когда мать только начала его ежедневные избиения. Он не выносил даже мыслей об этом. Джек потянул сероволосого за руку. – Ты должен радоваться тому, что сможешь поесть! Так какого хрена ты ревёшь из-за дохлых животных, если разбил однокласснику лицо, столкнув его с забора! Семёрка разрыдался ещё сильнее. Он открыл и закрыл рот несколько раз, будто хотел что-то сказать, но не мог. Что-то его останавливало, и Джек был уверен в том, что это что-то – медсёстры рядом. – Как хочешь! Перестань быть таким неженкой, иначе не выберешься отсюда.-- Конец --
Хастур усмехнулся. – Я всё ещё думаю, что ты тогда влюбился. – Я засуну тебе в рот птенцов, если не замолчишь, – Джек стукнул кулаком по столу. Хастур погладил друга по голове. – Как скажешь, Третий, как скажешь. – Я отказываюсь говорить дальше, – Потрошитель с громким суком опустил чашку на стол. – Не-а, не отказываешься. Око за око, ты должен рассказать мне всё, – предупредил охотник в жёлтом и призвал тентаклю, обвившую руку Джека. – Чёрт, – Джек отдёрнул руку. – Лучше не используй свои игрушки на мне, а то опробуешь мои лезвия. – Такой злюка, – ухмыльнулся Хастур. – Ты должен закончить рассказ свадебными колоколами. – Свадебные коло… – Джек прервался на середине слова, поняв о чём говорит друг. – Пошёл нахуй. – Продолжай, продолжай, – Хастур поднял брови, сделал глоток чая и опёрся подбородком о руку. – Тогда прекрати раскидываться странными фразочками, придурок, – свирепствовал Потрошитель, выхватывая чашку из рук Фистера и выпивая всё одним махом. – Грубо. Джек закатил глаза и вернул ему чашку. – Итак, нам пришлось пройти огромное количество странных тестов. Я расскажу кратко, чтобы детали ты не воспринимал близко к сердцу и не делал из-за них глупости. – Меня всё вполне устраивает, если в этом есть смысл, – сказал Хастур. – Ага, тогда дай обобщу немного, Шестой… Хастур прервал его: – Плохиш? Я сказал всё очень просто, почему ты не можешь? Джек потёр виски, успокаиваясь. – Я не знал. Я был как он. Не думал, что он так просто сможет мной манипулировать. – И как же тобой манипулировали? – После того дня, когда прошёл наш третий тест, Семёрка открыл мне секрет. Он сказал, что его исключили из-за Шестёрки. Шестой издевался над ним, давал блокноты, в которых были нарисованы ужасные картины. Травму тот ребёнок получил по вине Шестого, но наказание принял Седьмой. Короче говоря, Семь – тупица и полнейший придурок, не заслуживающий места в этом учреждении. Узнав об этом, я приложил все усилия, чтобы поменять результаты его тестов, и убедился, что он не будет буянить. Хастур удержался от нового комментария по поводу тайно любовной связи Джека и Семи, вместо этого спросив что-то более осмысленное: – Вас тестировали на это? – Ага. Я слышал, как они говорили о своём желании посмотреть на самого двинутого психа из нас. И поскольку Шестой делал всё за Седьмого, психом оказался он. – Люди из этого учреждения настолько тупые? Ты говорил, что они следили за вами. Не могли они упустить из виду ребёнка, плачущего на каждом тесте, – Хастур сосредоточил взгляд на Джеке, подливая чай. Джек вздохнул. – Я тоже думал об этом. Семёрка не проявлял никаких признаков насильственного поведения. Эти тесты на психическое состояние детей – в первую очередь глупость, но по результатам Семь набирал наибольшие баллы. Думаю, они просто ебали нам мозги, хотели увидеть реакцию от меня или Шестёрки, узнать, кто будет агрессивно реагировать на манипуляции. – Уверен, что ты, – со знанием дела заявил Хастур. – Верно. Я даже пытался избить Шестого до смерти, потому что он продолжал скидывать свои баллы на Седьмого. Всё это было частью его плана: разозлить меня и выставить психопатом. – Вау, ты был не таким умным ребёнком, да? – Хастур ухмыльнулся, проводя пальцем по краю чашки. Джек признался: – Думаю, что так, потому что их двоих отпустили, а меня оставили в этом учреждении. И да, бла-бла-бла, на мне проводили эксперименты. Они вводили мне какие-то препараты, проводили тесты. Вследствие этого эксперимента я застрял с докторами, жаждущими переписать моё сознание. Забавно, я видел свои реальные результаты, я совсем не был сумасшедшим. Детей нельзя объявлять психами, это было ошибкой со стороны учреждения. В конце концов до них дошло, что лучше проводить всё это на ком-то старше нас. Они не хотели признавать свою ошибку, так что назвали меня неудачным экспериментом. Я хороший парень, Хасти, ты не рад за меня? Хастур насмехался, хлопая в ладоши: – Я и не сомневался. Все птицы, убитые тобой, похлопают крыльями в знак согласия. – Интересно, почему я согласился это рассказывать, – Джек сердито посмотрел на Хастура. – Потому что я твой лучший друг, – Хастур склонил голову набок и улыбнулся. – У меня есть небольшие сомнения по этому поводу.-- Прошлое Джека --
Несколько лет после освобождения Джек пытался жить нормальной жизнью. Узнав, что его мать была убита неизвестным убийцей, он потерял свою цель. Он жил мыслью об убийстве матери, но теперь он мог только попытаться стать нормальным. Однако о нём по городу ходили дурные слухи, что-то в стиле: "псих, которого учреждение не смогло исправить". Это осложняло его жизнь. Он часто менял работу: парикмахер, сапожник, перевозчик мяса, транспортировщик морепродуктов и даже, из отчаяния, вор. Эта борьба за выживание закончилась, когда ему предложили роль помощника некого Джеймса. У Джеймса был ученик по имени Уолтер, и с этими двумя художниками Джек зажил припеваючи. Он передавал все свои разочарования через холст и краски, а когда этого было недостаточно, он советовался с Уолтером. Эти художниками стали его спасением, но всё изменилось, когда Джек узнал о тёмной тайне ученика Джеймса. Он был очарован убийствами Потрошителя, даже доходило до картин, выражающих женоненавистничество. Джек разделял с ним желание причинять боль женщинам, особенно проституткам, всё из-за неудавшегося убийства матери. Но выбор Уолтера в качестве близкого друга был ошибкой. Позже выяснилось, что именно Уолтер отправлял письма, написанные красным и содержащие угрозы и насмешки над полицией, в новостное агентство. Потрясала подпись на конвертах: Джек Потрошитель. Использовали его имя. Хотя его наличие на конверте, скорее всего, проблем не принесёт, Джек, встревожившись, решил уйти. Уход не положил конец проблемам. Он же всё-таки неудавшийся эксперимент исследовательского центра. Группа серийных убийц связала его с Джеком Потрошителем и хотела, чтобы он вступил к ним. Его легко взяли в плен в бедной церкви, вдали от оживлённых улиц. – Что вам надо от меня? – гнева в груди было больше, чем страха. Ему не было страшно, не было того, ради чего можно задержаться в этой жизни. Если умрёт, то умрёт как жил. Джек смотрел на пятерых людей в масках, и зловещая атмосфера стала заполнять комнату. Сейчас определённо произойдёт что-то плохое. – Странно увидеть тебя воочию, Джек Потрошитель, – произнёс один из людей в масках. – Я Джек, – Джек стоял на коленях перед несколькими убийцами, весьма уязвимое положение, но это не мешало ему испепелять их суровым взглядом, – но не Потрошитель. Он не лгал, он никого не убивал. Его язык продолжал угрожать смертью различным людям, но слова в реальность никогда не воплощались. Заговорил второй человек в маске, подошедший к Джеку: – Какое совпадение имён. Но всё же расскажи мне о неудачном эксперименте. Его тоже зовут Джек, хотя они его звали Третьим. – Это действительно я, третий ребёнок, участвовавший в эксперименте, – Джек думал, стоит ли им объяснять, почему псевдо-эксперимент провалился. Он был бессмысленным с самого начала. Эти люди бы не стали никого слушать, они были убеждены в своей правоте по поводу его карьеры убийцы. Джек уверен, они не глупцы, но продолжат верить в это лишь из-за писем Уолтера. – Думаю, мы договоримся, если пригласим пару знакомых, – сказал мужчина в маске, стоявший у какой-то двери. Ручка повернулась, дверь резко распахнулась. Пока этот мужчина что-то делал в комнате, из которой доносились приглушённые звуки, Джек пытался вспомнить хоть одного знакомого. Он не был очень общительным и связей не имел. Но он действительно ценил своего наставника Джеймса, и страх поглотил его, когда он это осознал. Не его ли учителя они притащили сюда? Из комнаты выволокли двух связанных человек, у каждого во рту был кляп. Один из них паниковал, другой сидел смирно. С шумного стянули мешок и вытащили кляп, позволив ему говорить. – Д-джек? Глаза Джека распахнулись, когда он узнал серебристые волосы и соответствующего цвета глаза. – С-семёрка? Смесь неверия и беспокойства тянулась в животе Джека, когда он перевёл взгляд на второго пленника. Им оказался Шестой. Он не верил, что когда-нибудь снова увидит этих двоих. Он пытался искать Седьмого раньше, но потерпел неудачу. Теперь, когда они встретились, Джек боялся причины их воссоединения. – Какая приятная встреча, правда? – произнёс человек низким тоном. Голос был знакомым, но разглядеть говорящего Джек не мог, ведь тот стоял в темноте. – Но она будет не совсем нормальной. Человек подал сигнал, и из комнаты выволокли третьего пленника. Ночной кошмар Джека. Джеймс тоже оказался в их руках. Наставник был без сознания и выглядел крепко спящим. Ярость Джека набирала обороты. Он вскочил и схватил за шиворот мужчину, вынесшего Джеймса. – Отпусти его. – Не волнуйся, он просто спит, – раздался злобный смех. – А ты станешь тем, кто погрузит его в сон… навечно. – Да пошёл ты к хуям! Я не стану… Шестой издал приглушённый звук. К ним присоединился второй мужчина в маске, и кляп был вытащен. Каждый из мужчин в масках приставил по ножу к горлу Шестого и Седьмого. – Видишь, Джек? Ты присоединишься к нам, нравится тебе это или нет. – Я не примкну к вам. Отпустите их! – Хм-м… Похож на того, чьё сознание переписали. Думаю, эксперимент всё же не провалился. Ты как-то привязан к этим людям, – произнёс владелец знакомого голоса. Не прошло и пары секунд, как личность его всё же раскрылась. Он прошёлся вокруг Джеймса, и свет упал на его лицо. Уолтер. Джек моментально повернулся к нему и, схватив за воротник, встал в стойку, демонстрирующую его готовность нанести удар. – Отпусти их, мать твою, или я убью тебя. – Ты убьёшь Джеймса. Не меня, – ухмыльнулся Уолтер. – Это будет своеобразный договор между нами, доказывающий твою верность нам. – Я не присоединюсь к… – А-а… – вскрикнул Седьмой, когда лезвие стало начали прижимать к его шее. – Погодите, здесь есть недопонимание! Я набрал больше всего баллов в эксперименте, они перепутали записи! Связанным должен сидеть Джек, а не я! Хе-хе… – произнёс Шестой с нотками паники в голосе. Он не лгал, но реплика была проигнорирована присутствующими. Шестёрка снова заговорил. – Чёрт возьми, Джек, скажи им!-- Конец –
– Перемотаю немного вперёд, я так и не смог убить Джеймса, – сказал Джек, чтобы как можно быстрее закончить со всей этой историей. – Почему здесь так часто используется функция перемотки? – Хастур поднял бровь, глядя на Джека. Он наконец понял, что прошлое всё ещё не отпустило его. Это "ускорение" было не просто невнимательностью, Джеку было неудобно говорить о деталях. Основываясь на измученном выражении лица друга, Хастур мог сказать, как чувствовал себя тот, произнося каждое слово. – А что случилось с твоим парнем? – Я тебе, блять, сказал, что он не… агх. Семёрка сказал мне имя его сына и попросил не трогать его. Я не смог убить Джеймса, из-за этого жизней лишились Шесть и Семь. Ещё немного перемотаем вперёд, моя первая жертва – мать Эзопа. – О-о-о-ох. Ты ненавидишь его маму, потому что она украла Седьмого. – Я иду спать, – Джек отвернулся от Хастура. – Ха-ха-ха, мне нравится моё преимущество в этом разговоре, – Хастур смеялся почти так же, как на матчах. – В любом случае, я не позволю тебе убить Эзопа Карла моим лезвием. Конец. – Ты так долго откладывал рассказ своей истории, – раздражённо ответил Фистер. – Я навещал бальзамировщика пару раз и не пользовался твоим куском железа. – Похоже, тебе по душе его компания, – поддразнил Потрошитель. – Не совсем так, просто проверяю, как у него дела с проклятьем. – Я говорил тебе, что упрямство этого парня никуда не делось. Он хочет восстановить память, и ты знаешь причину, – сказал Джек, припоминая, как на матчах Эзоп ловил флэшбэки, рассматривая что-то знакомое в зонах игры. – Знаю, – вздохнул охотник в жёлтом. Джек пожал плечами. – Раз знаешь, так оставь ребёнка в покое. – Эзоп похож на своего отца? – Хастур задал вопрос так, будто его действительно интересовал ответ. На деле он просто продолжал дразнить друга. – Чего? Почему ты спрашиваешь? – Джек отнёсся к вопросу с подозрением, видя, как его задают. – Хочу знать. – Да, – Джек вздохнул. – Они как две капли воды. Волосы, глаза, любовь к живности… – Джек остановился, увидев ухмылку Фистера. Тогда он понял, что говорит лишнее. – Ах… надеюсь, ты не начнёшь ухаживать и за Эзопом Карлом вдобавок. – Какого чёрта, Хастур! – Просто говорю. Ты легко влюбляешься. Седьмой, парень проспектора, наёмник… Надеюсь, я не стану твоим любовным интересом, – пошутил Хастур. – Я уже говорил это и повторю снова: я никого не люблю. Я не знаю, каково это, – прошипел Потрошитель. – Коне-е-е-ечно, Джек. Просто мне кажется, что ты влюбляешься в тех, кто хорошо относится к тебе. Я как раз из этих… и немного беспокоюсь. – Заткнись! – Джек закатил глаза и попытался перевести тему. – Ты уже сделал этот фокус-покус с будущим на Эзопе? – Потрошитель устроился напротив собеседника и снова отпил не из своей чашки. – И кто пьёт чай вместо ликёра? – Мы, – Хастур налил чай Джеку. – И да. – И-и-и? Он умрёт? Хастур задумался, прежде чем дать ответ: – Ради твоего покойного возлюбленного, я могу не убивать бальзамировщика. Джек повернулся к пустому залу, игнорируя насмешку, и серьёзно ответил: – Вау… Не думал, что ты это скажешь. Просто знай, что то, через что сейчас проходит пророк, не на совести бальзамировщика. Он просто жертва обстоятельств. Когда Джек снова повернулся к Хастуру, тот уже посапывал. – Ого, просто засыпает, где вздумается. Какое неуважение.