"Я дома"

      — Я думаю, кто-то здесь соскучился по тебе, — говоришь ты.       Она прослеживает твой взгляд и замечает кое-кого, кто, без сомнения, очень ждал ее возвращения.       «Но не так, как я, конечно…»       И сейчас этот «кое-кто» восседает за столом с самым торжественным видом.       — Он даже написал для тебя что-то, — говоришь ты как бы между прочим и указываешь на лист бумаги меж мягких плюшевых лап, подходя ближе вместе с Мэй.       Ты снова умиляешься, как и всегда — не можешь не умилиться, — видя рядом этих двоих. Она осторожно берет письмо из лап игрушечного медведя, некогда подаренного ей отцом. Ты с замиранием сердца следишь, как ее взгляд скользит по строкам, что выведены с таким старанием, и с не меньшим старанием украшены нарисованными разноцветными фигурками маленьких мишек. Ты знаешь, что воспоминание об этом моменте ты сохранишь навсегда, как об одном из самых дорогих в жизни.       — Спасибо, Кумагоро, эти слова тронули меня до глубины души, они воистину чудесны, — ее взгляд излучает теплый свет, голос нежен, на губах играет легкая улыбка.       Медвежонок всем своим видом выражает согласие с ее словами, она же любовно поглаживает его по голове. Мэй кладет письмо обратно, и вдруг словно некое внутреннее пламя охватывает ее хрупкую фигурку. Тебе требуется целых несколько секунд, чтобы идентифицировать эту ее новую эмоцию. Ты поражена, но в итоге тебе приходится признать: лихорадочное волнение — вот что выражает этот обычно такой бесстрастный взгляд. И…       … Теперь он устремлен прямо на тебя.       Застенчиво. Да, именно так она поглаживает плюшевую ткань игрушки, податливую под ее рукой. Она — словно все те утонченные девушки на картинах художников эпохи романтизма, что ты совсем недавно созерцала в Галерее искусств. Воздушное и, казалось бы, совершенно неземное создание, старающееся скрыть эмоции глубоко внутри; но, несмотря на все ее старания, остается одна деталь, которая безусловно выдает ее — взгляд.       Ее волнение все возрастает, и ты уже почти физически ощущаешь, как оно концентрируется в одной-единственной точке пространства. Той, где находишься ты.       «Она сейчас думает обо мне?» — от одной этой мысли ты утрачиваешь способность дышать. И…       — Прости, что покинула тебя, — шепчет она почти на грани слышимости.       В ее тоне столько откровенного сожаления и чувства вины, что твое сердце сжимается от боли. Ты чувствуешь, что слабеешь.       «Но ей сейчас, должно быть, еще больнее.»       Да, это было непростое время. Время переосмысления. За эти долгие шесть месяцев каждая из вас что-то утратила, но что-то и приобрела. Вы изменились, пройдя сквозь все эти испытания, и в глубине души ты знаешь, что вам уже никогда не стать прежними. Но есть и то, что было и остается неизменным — пламя вашей любви, что все это время не угасало ни на миг. И ты чувствуешь, что сейчас, когда она, твое самое драгоценное сокровище, твоя единственная, открылась тебе, — это пламя вспыхнуло между вами еще ярче.       Настало время исцелить раны.       Время заново открыть друг для друга самих себя.       Время уверить ее в твоей любви.       Да, вот теперь — самое время.       — Ты никогда не покидала меня, Мэй, — шепчешь ты и, видя в ее взгляде немой вопрос, протягиваешь руку и касаешься своей груди, — потому что ты всегда была здесь.       Ладонью ты ощущаешь собственное сердце, и чувствуешь, как оно ускоряет бег, когда глаза Мэй распахиваются широко-широко от осознания значения твоих слов.       И ты улыбаешься сквозь слезы, которые не можешь более сдерживать, потому что в глазах Мэй ты видишь все, что тебе так нужно было знать. Все слова, что могли бы быть сказаны, просто-напросто перестают быть нужными, когда она, тоже не сумев сдержать потоков слез, одаривает тебя прекраснейшей улыбкой из всех, что ты когда-либо видела. И эта улыбка согревает тебя подобно ласковому теплому солнышку. Вы обе плачете без стеснения; и вдруг ты с радостным изумлением чувствуешь, как она обнимает тебя, отчаянно сминая пальцами тонкую ткань рубашки на твоей спине и утыкаясь носом тебе в шею.       Единственное, что хоть как-то удерживает тебя сейчас на этой бренной земле — ощущение того, что твоя улыбка, похоже, неконтролируемо расплывается шире и шире, несмотря на струящиеся по щекам жемчужные ручьи слез. Ты понимаешь, что, скорее всего, выглядишь сейчас очень глупо; вообще-то ты и чувствуешь себя так же, но это не имеет никакого значения, потому что…       — Я дома… — говорит она, не размыкая тесных объятий.       Да, это тот миг, которого ты так ждала и жаждала — миг, во сто крат окупающий все страхи и сомнения. Она, вероятно, ощущает частое-частое биение твоего сердца и то, как оно разгоняется до предела, когда тебя настигает осознание истинного смысла ее слов. Когда ты понимаешь, что, точнее — кто, — был для нее домом все это время.       «Ты ее дом, Юдзу.»       И существует лишь один ответ, который ты можешь ей дать.       «Во всяком случае, единственный, который имеет значение здесь и сейчас», — думаешь ты, пока твои губы ищут ее.       Но прежде чем этот столь нужный и долгожданный поцелуй наконец случается — ты слегка щекочешь дыханием ее лицо и нежно охватываешь ладонями ее щеки, вкладывая всю свою любовь до последней капли в слова:       — Добро пожаловать домой.