К морю, к морю...

- Кано! - крик из груди вырывается сам собой, громкий и пронзительный, но горы, возвышающиеся над ним, не отражают его, и он растворяется в тишине, будто и не было его вовсе. Макалаурэ стоит к нему спиной и смотрит на воду, понурив голову. Темные волосы его растрёпаны, одежды смяты, руки безвольно свисают вдоль тела - так он похож скорее на искусно выточенную из камня статую, чем на живого эльда. Атаринкэ делает шаг вперед, протягивает руку и снова кричит, громко, настолько громко, насколько может. - Кано! Макалаурэ не слышит. Стоит на камне, босой, не шевелится, не оборачивается и даже не вздрагивает. Крик снова глохнет в тишине, и Атаринкэ чувствует, что внутри него пусто, как в глиняном кувшине, из которого вычерпали всю воду. У него больше нет тела, только душа его, обнаженная, потерявшая свою привычную оболочку, совершенно сбитая с толку и потерянная. На секунду ему кажется, что это не внутри у него пусто, а он сам - пустота, потому что нет у души никакого внутри и никакого снаружи, но только пустоте не может быть так мучительно больно. Атаринкэ больше не может медлить, подрывается, подбегает и хватает брата за руку, ощущая под пальцами его живое тепло и с ужасом обнаруживая ожог на его ладони. Он крепко сжимает его запястье, тянет на себя, только чужая рука не поддается, как бы он ни старался, сколько бы сил ни прикладывал. Макалаурэ его не чувствует. Атаринкэ обходит его, встаёт спиной к морю и лицом к брату. Руками он хватает его за плечи, пытается встряхнуть, но снова безуспешно - не слышит, не чувствует, только смотрит куда-то. Атаринкэ больно, болит все его естество, болит каждый участок его души, из груди снова рвется крик, исполненный такого отчаяния, что от него, звучи он на самом деле, завяли бы все деревья и цветы от этого берега и до Ангбанда. - Что же с твоими глазами, Кано, что же с тобой... - крик превращается в лихорадочный шепот, Атаринкэ осторожно касается пальцами щеки брата и ловит его взгляд, направленный сквозь него, вдаль, туда, где небо и вода сливаются воедино. Голубые глаза, некогда полные жизни, погашены и затуманены, и если что-то живое на самом дне зрачков ещё и оставалось, разглядеть это было невозможно. Не глаза - стекло. Кожа под пальцами сухая и едва теплая, Атаринкэ ловит себя на мысли, что сейчас разрыдается, только вот душа без тела плакать, должно быть, не может. - Макалаурэ.... - шепот, хриплый, надрывный, пальцы снова с силой сжимают чужое запястье. - Пожалуйста, я здесь, посмотри на меня, Кано, Кано... Он не смотрит, не отзывается на прикосновения, а потом вдруг расправляет плечи, разворачивается и идёт в обратную от моря сторону. Атаринкэ не идёт следом, понимает, что не догонит, а если догонит, то сделать ничего не сможет, только снова и снова пытаться ухватиться призрачными пальцами за его руку, не в силах заставить брата это почувствовать. Душа не может плакать, но Атаринкэ падает на колени и воет, воет подстреленным лесным зверем, закрывая лицо руками. Когда они бежали из Нарготронда, рядом всегда был Тьелкормо, сам разбитый, но ни на шаг не отходящий, но теперь рядом не было никого. Только крики чаек да бьющиеся о берег волны.