Странные дела

Дэйгун Фарлонг, эльф, считающий себя её отцом, крепко держит Мирру за ягодицы, в то время как она стонет под его телом, закусывает губы, чтобы не закричать в голос. Ночной лес дурманит запахами трав, воды, шуршит лиственной подстилкой под их сплетёнными телами, откликается его голосом, называющим её чужим именем. Именем покойной жены, чью внешность она присвоила, чтобы получить то, что так отчаянно хотела многие годы. Его. И только его. Кто мог бы сравниться в Топях с ним — воспитавшим сиротку, заменившим ей отца? Кто мог быть лучше его? Сегодня Праздник Жатвы — и Мирра собирает свою жатву, справляет свой обряд. Наслаждение патокой растекается по её телу и почти в тот же миг заклинание перестаёт действовать. — Мирра? — хрипло шепчет он, всё ещё нависая над нею. Его лицо искажается в рассеянном свете луны, становясь похожим на лицо оборотня, о которых она читала в книжках. Но оборотень здесь один — она. — Ты мне не отец по крови, — бросает она самый неоспоримый аргумент. — Я дал обещание Эсмерель. Дал обещание Шайле. Он ожесточённо ударяет кулаком в землю, смотрит на неё, и впервые она пугается его, пытается отползти в сторону. Ползёт даже, упираясь в конце концов голой спиной в шершавый ствол дерева. — Они мертвы, Дэйгун, — говорит она. — Давно. А я, я — жива! И я люблю тебя. Давно. — Прекрати! Её бёдра мокры от его спермы — и он смотрит на них, и то, как он смотрит, внезапно пугает Мирру. — Ты мне не отец, — повторяет она снова. — Я был им. Все эти годы. — А теперь что? Жалеешь себя, да? — выкрикивает Мирра, давая выход напряжению и страху. — А каково было мне? Мне? Наверное, с таким выражением лица он всаживает стрелы в ланей и волков. А, может, и нет. Может, только Мирре довелось увидеть, каким может быть невозмутимый Дэйгун Фарлонг, когда по-настоящему разозлён. Его пальцы неожиданно обхватывают её горло. — Что бы я сказал Эсмерель? Что бы я сказал Шайле... дочь? — спрашивает он. Но ответа не ждёт — давит сильнее, не давая ей не то что ответить — хотя бы просто глотнуть воздуха. Мирра хрипит, силясь стряхнуть с горла его пальцы, оттолкнуть. В ушах звенит, перед глазами танцуют фиолетово-жёлтые круги. Как может тот, кто называл себя её отцом, поступать с ней так? За что? Его лицо кажется закаменевшим. Его пальцы не ослабевают ни на миг. Мирра Фарлонг умирает под деревом, носящим одно с ней имя. И только дерево знает, что зарыто у его корней. И только дерево оплакивает её душистой смолой, стекающей по стволу, будто слёзы. Дэйгун Фарлонг отряхивает одежду от налипших на неё листьев и одевается. Возвращается в деревню. — Ушла в Невервинтер, — говорит он позже на расспросы о дочери. Криво усмехается, добавляя: — Искать лучшей доли. Деревня так и не узнаёт, какой именно участи избежала, когда пальцы пришлых, ведомых поиском серебряного осколка, разрывают слежавшуюся землю под подстилкой прелых листьев и забирают его, небрежно вырвав из грудной клетки похороненного под деревом скелета.