Странные дела

Они встречают её в одном из рейдов по Подгорью. Точнее, Шэрон даже не замечает, зато замечает Вален, вытаскивая из-за груды камней отчаянно сопротивляющееся, похожее на дикую кошку – во всяком случае, царапается оно точно так же – существо. Копна встрёпанных серебристых волос, одежда – мешанина пёстрых тряпок, лоскутков, кожаных ремней, какие-то бусы и браслеты из разноцветного бисера и птичьих перьев. На лице Валена проступает сложночитаемое выражение. Он держит находку за плечи, и Шэрон удаётся разглядеть, что это женщина. Точнее, девушка. - Цыгане, - бросает Вален, и презрение в его тоне, кажется, можно и разглядеть, и пощупать. - Цыгане? Шэрон опытный воин и в Подгорье она уже довольно давно, но про цыган слышит впервые. - Ворьё, - ёмко поясняет Вален, и тут происходит удивительное: быстрее взмаха ресниц девушка освобождается из хватки тифлинга, вытаскивает из-за голенища нечто, похожее на тонкую иглу, явно метя её в Валена. Но тот, опомнившись от недавнего замешательства, быстро скручивает её, плюющуюся, сыплющую проклятиями, вырывающуюся. - Мы не ворьё! Не ворьё! – визжит она, пытаясь вывернуться, пнуть Валена. - Маленькая бестия, - говорит Вален, стукая её по голове. И девушка-дроу лишается чувств. - Доблут. Изгнанники. Про это Шэрон знает. - Некоторые ухитряются жить в одиночку, некоторые же… Впрямую Вален не осуждает, но Шэрон читает между строк. - Встречался раньше? – она поворачивает над костром шампуры с нанизанными на них мелкими круглыми грибами, обернутыми рофьей сеткой. Тифлинг морщится. Видимо, воспоминания не из приятных. - Ходят слухи, что не так давно у них появился лидер – некая Провидица. Но я не очень им верю. Этих… в общем, от них трудно добиться повиновения. Не знаю, что должно было случиться, чтобы они вдруг объединились. - Оно случается постоянно. Да только вам и дела нет, так? Очнувшаяся пленница вызывающе сверкает глазами из-под спутанных длинных волос, похожих на паутину. Вален очень медленно ставит чашку. - Тягаться с баронами? Я не сошёл с ума. Девушка сплёвывает на камни. - Трус. Бросить цыганку одну в этих кишащих неприятностями местах не позволяет Шэрон, и они берут её с собой. - Не досчитаешься вещей, - замечает Вален, и девушка осыпает его бранью. - Мы не воры, проклятый тифлинг! - Да, вы лишь пьёте росу и дружите с пичужками. - Мы боремся против Илхарна, трус! А что делаешь ты? И Вален не знает, что ответить. - Ты сам бежал из неволи, - говорит ему в одну из ночей нежный, мудрый, добрый голос, напоминающий Валену материнский. Он готов слушать его вечно. Мягкая рука касается его волос, лба, пахнет жимолостью и клевером. Сон или нет? Если да, то пусть он длится ещё и ещё. А если нет? - Я Провидица, - говорит удивительная женщина, так не похожая на забитых, покорных женщин-дроу. – Мы ещё встретимся. - Какая она, ваша Провидица? Расскажи, - буркает Вален наутро, пока закипает чай из мха. - Интересно узнать побольше о росе и пичужках? – скалит белоснежные зубы цыганка. - Интересно. Шэрон изумлённо приподнимает брови. Вален старательно делает вид, что не замечает этого. Взгляд Натирры будто заволакивает мечтательная дымка. - Она необыкновенная… «Более необыкновенная, чем ты?». Однажды она снится ему. Облитая светом полной луны, танцующая под ней одетой лишь в свои браслеты, кольца и бусы. И он не может отвести взгляд. - Должны ли мы? – спрашивает его Шэрон, и её рыжий локон щекочет его лицо. Вален молчит. Барон Илхарн, называющий себя Повелителем Андердарка, творит страшное. Могут ли противостоять ему два бывших раба? Наверное, да. Если присоединятся к той, которую называют Провидицей. - Я ухожу, - говорит Натирра однажды после ужина. Возможно, она могла бы уйти и раньше. Но не уходила. А теперь вот… Настало время. И он же не должен переживать, ведь так? Он был один до встречи с Шэрон. Потом они были вдвоём. Потом втроём. Натирра молчит, словно ждёт его ответа. - Иди, - говорит Вален. – Я знаю, как дорога тебе Провидица. - А что дорого тебе? – спрашивает Натирра. – Напиши мне. И протягивает ему пергамент. Валена это не слишком удивляет – цыгане тащат себе всё, до чего руки дотянутся. Почему бы и не пергамент тоже? Не «скажи», а «напиши». Зачем? Чтобы сохранить память о нём, как он сохранит память о ней? Однажды он подобрал украдкой упавшую с волос Натирры бусину и спрятал её, сам не зная, почему. Что ему дорого? Вален пишет. Свобода. Жизнь. Его наручи, которые обошлись в несусветную сумму. Усмехается. Отдаёт пергамент Натирре. - И… всё? В голосе несвойственные ей робость и удивление. Вален понимает вдруг, чего она боится и что хочет увидеть. Забирает пергамент обратно. Пишет. Нарочито медленно, выводя каждую букву. Он видит, как Натирра кусает губы, стискивает пальцы, желая, очевидно, заглянуть ему через плечо, но сдерживая себя. - И ещё вот, - говорит он, отдавая ей пергамент. Она почти вырывает его, читает. Напряжённое выражение на лице сменяет румянец – такой яркий, что даже на тёмной коже дроу он более чем заметен. Вален улыбается – совсем чуть-чуть, чтобы она не заметила. Утром, когда Вален просыпается, нет ни пергамента, ни одного из наручей, ни Натирры. Но он нисколько не переживает по этому поводу. Он знает, что они ещё услышат о ней и Провидице.