Лекарство от зубной боли

— Сквайр, вы дома? — Вместе со смеющимся голосом в стенах старинного особняка раздаётся стук каблуков по скрипучему паркету. Трелони тяжело приподнимается с покойного кресла — он не столь молод, как полный энергии гость. Надо ещё встать осторожнее, чтобы не защемило спину, опереться на трость — и только тогда заковылять в коридор. — А я уже у вас! — Пока сквайр Трелони пытается разобраться с никуда не годным телом, высокий мужчина в зелёном камзоле уже врывается в комнату и по-свойски вешает двуголку на рог охотничьего трофея. У гостя сверкающая улыбка и бойкие черные глаза под густыми бровями, которые никак не вяжутся с уложенным на прусский манер париком. — Здесь я, мой дорогой друг, — шамкает сквайр, собираясь тряхнуть руку вошедшего. По-другому им не поздороваться — сквайр, сгорбленный от старости, намного ниже гостя, отчего удобнее всего им разговаривать, сидя в креслах под книжным шкафом. Но как только Дэвид опускался на бархатное сиденье, кресло уже нельзя было назвать покойным. Доктор Ливси всегда приносил с собой чересчур много шума и смеха — и такое поведение сквайру Трелони казалось непозволительно странным. Давно перешагнувший черту дантовой половины жизни, сквайр ожидал от окружающих того восприятия мира, в котором большую часть жизни провёл он сам. Остальные, скрепя душу, мирились с его старческими причудами, и только доктор Ливси при каждой встрече продолжал удивлять сквайра своими выходками. Он не оправдывался тем, что все врачи странные — просто родился таким, и ничего не мог с собой поделать. Трелони, годившийся Дэвиду Ливси в отцы, как настоящий представитель старшего поколения, не уставал неодобрительно наблюдать за развязным поведением лучшего друга — доктор Ливси был единственным человеком, кто находил общество сквайра приятным. Началось всё с того, что Дэвид был личным врачом Трелони — по всем вопросам и проблемам сквайр обращался только к нему. Потому что только доктор Ливси не начинал раздражаться, выслушивая бесконечные жалобы пациента, который страдал от неизлечимого недуга — старости. Только он мог убеждать сквайра, что скрипящие суставы есть мелочь, недостойная внимания, с таким видом, что после осмотра Трелони тут же становилось лучше. Однако для сквайра оставалось загадкой, как молодой и разговорчивый Дэвид может находить удовольствие в разговоре с ним, стариком. На самом деле, доктор Ливси был не так уж и молод — возраст его приближался к тридцати годам, что по сравнению с жизненным путём сквайра, конечно, можно было назвать расцветом молодости. Трелони часто спрашивал, как доктор, постоянно имеющий дело с больными и оттого мрачными людьми, умудряется сохранять столь прекрасное расположение духа — но Дэвид широко улыбался в ответ, сверкая безупречными зубами, и молчал. Он вообще часто улыбался, чем вгонял в мрачные думы сквайра, возрастом лишённого столь ценного орудия для поглощения пищи. А поесть сквайр очень любил — склонность к чревоугодию являлась одним из многих его недостатков. И хотя доктор Ливси ещё давно прописал ему строгую диету, Трелони не следовал ей из-за упрямства, на глазах у доктора приказывая принести конфет из жженого сахара. Он прекрасно видел, как чёрные глаза доктора при виде категорически вредных продуктов нервно дёргаются, хотя Дэвид продолжал острить и улыбаться — но Трелони, странно сказать, доставляло удовольствие выводить его из себя. Да, доктор Ливси не скрывал природной приветливости, всем сердцем поддерживая восхвалявшую естественность философию — однако Трелони жил по законам семнадцатого века, и поведение доктора считал совершенно недостойным для человека его лет. Оспаривать ценности друг друга мужчины не находили смысла, понимая, что так только больше рассорятся — и потому, встречаясь, играли в вист за интимным разговором врача и пациента. Да, для сквайра эти встречи вовсе не были консультациями — старик воспринимал их как свидания. Ведь доктор Ливси ещё в первую встречу покорил Трелони очарованием молодости, витавшим вокруг его высокой стройной фигуры в зелёном камзоле. Сквайр не смущался говорить новому другу, что тот поразительно похож на Йозефа Гайдна, любимого композитора — старые люди не имеют обыкновения держать язык за зубами. К тому же, зубов у сквайра давно не осталось, от чего он очень страдал, но чем мог оправдать свою ужасную болтливость. Болтливость, которая выводила из себя всех, кроме доктора Ливси. Он был готов часами слушать истории из молодости сквайра и его мечты о ратных подвигах, даже не заикаясь о том, чтобы заговорить самому. Трелони обожал путешествия, и, по собственному признанию за пинтой пива, больше всего в жизни хотел стать адмиралом. Но бесхарактерность и лень так и не дали ему занять эту должность. И наедине с доктором Ливси сквайру оставалось только грезить о неосуществленных возможностях. — Дэвид, — обратился он однажды к доктору, — вы молодой, полный сил человек. Но почему вы не отдали себя на службу Отечеству? Разве вам не хочется хоть раз в жизни примерить воинские лавры? Тогда доктор Ливси смог только улыбнуться, отставляя чашку с нетронутым пятичасовым чаем. Не раз он говорил сквайру, что если Трелони так жаждет подвигов, то приключения найдут его сами. Но сквайр был человеком недоверчивым и в ответ на такие заявления поджимал морщинистые губы. Вот и сейчас он хотел оседлать своего любимого конька, но заметил, что Дэвид держит небольшой, но увесистый свёрток, перевязанный золотым галуном. И когда их взгляды нечаянно столкнулись на этом предмете, доктор впервые за знакомство покраснел, как будто Трелони был его возлюбленной, а свёрток — букетом роз. Да по сути, так оно и оказалось. — Сквайр, — Дэвид совсем смутился, нервно потягивая торчащие концы галуна. — Вы давно жаловались, что не можете поесть по-человечески, и каждый прием пищи доставляет вам мучение. Поэтому я, не в силах глядеть на ваши страдания, решил призвать на помощь все достижения медицины и сделать вам небольшой подарок. Сквайр вопросительно поднял брови, с любопытством пододвигаясь, пока доктор неуклюже развязывал свёрток. Трелони даже не сразу разглядел, что это такое, на мгновение ослеплённый блеском вещицы — на ладони Дэвида в оранжевых лучах закатного солнца засверкала вставная челюсть из чистого золота. — Доктор Ливси, — прошамкал сквайр, пораженный. — Как же я могу вас благодарить за этот прекрасный подарок? — А вы примерьте её, — хитро улыбнулся всё ещё волнующийся доктор. Но стоило сквайру взять изящную вещицу, в чопорную библиотеку ворвался рыжий, весь в конопушках подросток — и, едва переведя дыхание на пороге, крикнул: — Доктор! В сундуке у Билли Бонса я нашёл карту острова сокровищ! И в этот момент Трелони поверил, что чудеса находят людей сами — стоит лишь очень сильно захотеть.