«Королевская гавань»
Лучи тёплого яркого солнца осветили небольшую комнату, представляющую собой место заседания совета. Лорды Малого Совета что-то бурно обсуждали, как, впрочем, и всегда и казалось, что их голоса были слышны во всем Красном замке, хотя на деле они не покидали этой комнаты. Король Брандон Сломленный сидел на своей коляске. Его лицо, как всегда, было задумчивым, а мысли были в другом месте, точно не здесь. Лорды Малого Совета ссорились, их тихие переговоры перешли во что-то более решительное и громкое. Каждый пытался доказать свою правоту, сделать так, чтобы его решения приняли все. — Раньше Дорн просил независимости, но теперь новый принц Дорна, который некогда был на нашей стороне объявил независимость. Дорн не будет нам помогать после смерти Эларии и их союзницы. Дорн поклялся убить иноземных захватчиков, которые прибудут на их земли. — Объяснил великий мейстер Сэмвелл Тарли. — Значит нас, — ответил Тирион, потерев свои глаза. Казалось, он не спал уже несколько дней: его глаза были красными и уставшими. Он сделал глоток вина. — Дорн независимый, а Железнрождённые во главе с Ярой Грейджой грабят и забирают столько, сколько смогут унести. После смерти своей королевы они вернулись на старый путь, на грабежи. Север страдает больше всего. — Недавно пришёл ворон с Севера. — Добавил Сир Давос. — Королева на Севере просит помощи против них. Северные дома ослаблены, во время войны против Белых Ходоков погибли многие. Им тяжело сражаться с Железнорождёнными. — Мы не обязаны им помогать. При всём уважении к Его Милости. — выпалил Бронн. — Север стал независимым, а независимое королевство сражается в своих войнах в одиночестве, не прося ничьей помощи. Но все, что королева делает, так это просит помощи. Сначала это была еда, теперь она просит воинов. — Продолжил Бронн, поглядывая на Брана, но тот даже не посмотрел не него. — У нас у самих нет армии, и даже если бы была, не стоит посылать её на Север. — Мы не можем позволить северянам умереть от рук бесчестных людей, не можем позволить им голодать. — Возразила Бриенна. — Мы все умрем, если будем продолжать делиться нашей едой и воинами. — возразил Бронн, с усмешкой посмотрев на Бриенну. — Если у вас есть где-то запас еды, миледи, то вы можете поделиться с ними, но я в этом сомневаюсь. — Мы можем помочь им, — ответил Сир Давос. — В Семи Королевствах всегда было зерно, его собирали летом, готовясь к зиме. — И у нас оно было. У Семи Королевствах было зерно, когда закончилось лето, у нас было достаточно еды, чтобы прокормить людей в течении многих лет. — Ответил Тирион. — Но из-за гражданских войн, мы потеряли многое. Великий Мейстер, сколько будет продолжаться эта зима? Сэм вздохнул и посмотрел на всех в этой комнате. — У нас было самое длинное лето. И если нам повезёт, зима продлится столько же. — Мейстер задумчиво замолчал. — Но из-за того, что Белые Ходоки принесли нам эту зиму следом за собой, мир узнает самую длинную зиму в истории Семи Королевств… — он остановился, сглотнул. — Она будет длиться Целое поколение. — Тогда мы здесь просто все сдохнем без еды! Наших запасов не хватит даже на Королевскую Гавань, не то что на Север. Если мы продолжим делиться нашей едой, то помрём раньше своего времени. — Не выдержал Бронн. — Тогда придётся купить немного. В Эссосе есть достаточно зерна. — сказала Бриенна. Тирион нахмурился: — У нас нет денег для этого. В стране хаос и войны. Наши сундуки пусты, и мы не можем заплатить Железному Банку. — Тогда мы не будем платить им. — сказал Бронн. — Не будем платить им? — усмехнулся Сир Давос. — В этом случае будет восстание за восстанием, пока Железный Банк не найдёт нового короля, который сможет уплатить долг. И даже если мы скажем, в каком мы положении, им будет все равно. — Мы в дерьме. — Выругался Бронн. — Тогда мы точно здесь сдохнем, так и не дожив до Весны!«Джон»
Путь от деревни до леса был недолгим и занял всего как-то минут двадцать. Солнечный свет бросал свои лучи на землю через кроны деревьев, пытаясь прогреть замерзшую землю и греть лицо Джона, попадая на кожу. Это было приятно, но все же от этого не становилось тепло, потому что его сердце уже давно замёрзло, а солнце не имело достаточно сил, чтобы добраться до его грудной клетке. Лёгкий ветерок время от времени что-то шептал ему на ухо, скорее всего, посмеивался над ним или, может, жалел. Но даже так... Джон все равно наслаждался ощущением прохлады на лице. Именно для этого он уходил в лес: ощущение лучей солнца и лёгкого ветра — это то, что сейчас ему было необходимо. Он должен был оставаться один, ведь заслужил это. Должен был уйти, чтобы никто о нем не вспоминал... он должен был найти покой, оставив лишь только ветер и солнце свидетелями его непростой жизни, последних дней, последнего вздоха и последних слов на губах. Он ушёл с Призраком так далеко, насколько мог. В воздухе пахло сосной и зимой, свежестью и прохладой. Мысли Джона, как и их хозяин, ушли далеко, в прошлое. Он вспомнил дни его детства, как он проводил время с его братьями и сёстрами… нет, кузенами и кузинами. Он не бастард. Он повторял это себе каждый день после смерти Дейенерис. Он был бастард. Он законный наследник. Сын Рейгара Таргариена. Жаль только, что он принял это слишком поздно. Всё могло бы быть по-другому. «Хотел бы я знать свою мать — Лианну Старк. — подумал Джон. — Лорд Старк мог мне всё рассказать, но он не успел». Прошло уже несколько часов, а Джон шёл всё дальше в глубь леса. Призрак молча шёл рядом с ним, тихо и почти незаметно, хотя Джон своим нутром всё равно чувствовал, что его ужасный волк рядом. Они прошли небольшую речку, разрушенные сооружения, на которых Джону нравилось сидеть. Это было поистине тихое место, но он шёл всё дальше. Пройдя поляну, Джон с лютоволком дошёл до небольшого холма, на котором стоял дуб. Это было самое большое дерево, которое он видел. Дерево стояло в одиночестве, и ни единого маленького деревца не было в округе. Джон подошёл к стволу дерева и провел своей рукой по нему. — Ты такой же одинокий, как и я. — прошептал Джон. — Столько деревьев в лесу, а ты здесь один; стоишь на холме, как изгой. Мы с тобой похожи, знаешь? У меня есть… — он помахал своей головой, в отрицании, – … были друзья, была семья, но они все отвернулись от меня. Я совершил много плохих поступков, сделал море ошибок, и самое ужасное: я убил того, кого любил. Джон прислонился спиной к дереву и сел на холодную землю, откинув свою голову назад. Призрак лёг рядом с ним, положив голову ему на колени. Джон почесал его за ухом, а после прикрыл свои глаза. И даже не заметил, как провалился в сон. — Почему, сын мой? Почему ты сделал это? Он испугался, услышав этот голос, и резко проснулся. Повернувшись, он увидел отца или, по крайней мере, человека, который вырастил его и называл своим сыном. «Дядя» — Ты не сын своего отца… — Я… я, — все, что успел произнести Джон, когда Нед растворился в воздухе. И теперь Джон мог видеть её. Она стояла не так далеко, одетая в белое, здоровая и сияющая. Её глаза были наполнены любовью. Затем, в одно мгновение, струйка крови выскользнула из левого уголка её рта. Сноу увидел кинжал в её груди. Когда она подняла свои руки, чтобы показать их ему, они были залиты кровью. — Почему ты сделал это? Дени говорила тихо и слабо, так, будто бы она вновь умирала, но Джон слышал её отчётливо. — Ты сожгла город. Ты убила всех людей и собиралась убить больше. — Он покачал головой, его слова выходили из горла хриплые, а по щекам текли слезы. — Я не убивала свою королеву, Цареубийца… Разрушитель клятвы… Убийца родственников. — Мне жаль, мне так жаль… — слёзы уже не мирно стекали по щекам, а лились градом; Джон не мог успокоиться, ему вдруг снова вспомнилась та боль, которая не давала ему спать, которая возникала каждый раз, когда он думал о ней, которая душила его, выворачивала наизнанку. Она смотрела на него и медленно подходила; её лицо уже было в нескольких дюймах: — Ты сожалеешь? — недоверчиво спросила она. Ее слова были как яд для него. — Ты не мог запятнать свою драгоценную честь, чтобы любить меня, но ты смог сделать это, чтобы убить меня. Он глубоко вздохнул и посмотрел вниз, когда начал терять самообладание. — Ты знаешь, у меня не было выбора! Огонь загорелся в её глазах, когда она сильно прижалась к его груди обеими руками, заставляя его сделать шаг назад. — У тебя не было выбора? Почему это должен был быть ты?! Я любила тебя! Джон проснулся от звука Призрака, который ныл рядом с ним. Он погладил своего лютоволка, пытаясь успокоить его и успокоиться сам. Каждый раз, когда он видел сны, в которых была Дейенерис, он просыпался в холодном поту или даже с криками. От этого становилось всё больнее. Он знал: она будет преследовать его вечно, и он никогда не сможет забыть её, но ему этого и не хотелось. Пусть в этих кошмарах он видит её лицо, и пусть каждый раз она делает ему больно, он заслужил это. Он заслужил всё, что он переживает сейчас. Джон начал осматриваться, но он все ещё был на том же холме, рядом не было ни души, только он и Призрак. По его щекам текли слезы. — Мне так жаль, Дени. Пожалуйста, если ты слышишь меня, прости меня. — Просил Джон, смотря на небо. — Я любил её, и я убил её. Она мертва, мертва, мертва… А я остался здесь. Мне так больно, мне так одиноко без тебя, Дени. Я хочу увидеть тебя снова, я хочу почувствовать твои прикосновения и услышать твой голос. — Говорил Джон в пустоту. Он наклонил свою голову, его глаза устремились к кинжалу на его бедре. — Я просто не могу, я не хочу жить без тебя, любовь моя. Дрогону стоило сжечь меня заживо, но он не сделал этого. Я заслужил смерть. — Он покачал своей головой. — Я люблю тебя, Дейенерис, моя Королева, хотя и знаю, что ты не слышишь меня. И я увижу тебя, я увижу тебя на том свете. Всё, что я хочу, это быть рядом с тобой. Джон поднес свою руку к рукоятке кинжала и медленно вытащил его. — Я знаю, что не заслуживаю быстрой смерти. — После этих слов он поднёс лезвие к своей груди, на то место, где находилось его сердце. — Я не могу больше так жить, я не хочу. — Произнёс Джон. — Примешь ли ты меня, я не знаю. Простишь ли ты меня, я не знаю. Но я даю тебе слово, что я никогда не предам тебя. Ты не сможешь больше усомниться во мне. То, что я не смог сделать в этой жизни, я сделаю в другой. Я буду с тобой в загробной жизни, я буду рядом. — После этих слов он одним движением пронзил свое сердце лезвием. Кровь медленно потекла струей по меховой дублёнке вниз, но Джону было всё равно: это его выбор, и он сделал его. Призрак поднялся с его колен и жалобно заскулил. Он с грустью смотрел на Джона, который улыбался ему: — Всё хорошо, Призрак. — Джон начал гладить его, пытаясь успокоить своего лютоволка. — Всё будет хорошо, все будет хорошо… — Повторил Джон, его рот был в крови, как и у Дени, когда он вонзил лезвие в её сердце. Он умрет так же, как и она, и он встретится с ней… Боль затуманивала разум, окутывала и не давала возможности сделать вдох. Сердце, которое до этого бешено билось и металось в грудной клетке, стремясь вырваться из ее цепких лап, замедляло свой ход. А боль разносилась по его телу, словно самый опасный яд. Джон понимал, что это и вправду был конец. И все что сейчас оставалось мертвецу — смотреть, сквозь кроны дуба и и его ветви, на голубое небо, которое расстилалось перед его взором. Облака, словно тысячи кораблей плыли по бескрайним воздушным морям, возможно, неся на своих бортах давно умерших. Может быть и Джон там окажется. Может быть ему окажут честь встретиться с той, кого он убил. Он чувствовал, как силы постепенно оставляют его. Холод, охватывающий все его тело, скоро сольется с ним воедино. Джон чувствовал это. И все что ему оставалось — вспоминать о бывалой жизни, о ее взлётах и падениях; о ее радости и великой скорби. Если бы он только выбрал другой путь, не слушая никого, то все было бы по-другому. Если бы он только жил для самого себя, а не для кого-то, то сейчас бы он не оказался здесь, не был бы похоронен в вечных снегах. Если бы он только доверился своему сердцу, то не был бы одинок. Но уже слишком поздно что-то исправлять. Жизнь прошла и это по-настоящему печалило. Холод подбирался к Джону все дальше, хватал его своими цепкими лапами, в надежде поглотить его целиком. Но он не сопротивлялся. Он откинул голову назад, где-то далеко, в глубине леса, послышался вой волков, жалобно завывал ветер, но все расплывалось и звуки казались приглушенными. Глаза медленно подрагивали и постепенно стали закрываться, унося с собой всю борьбу и всю боль, преследовавшую его последние десятилетия.