Who can it be now?

— Ну, как ты понимаешь, я не по этим делам. — Но ты пришёл. Значит, моя речь не оставила тебя равнодушным.       Мужчина ничего не ответил, только робко прошёл в комнату, нервно оглядываясь: небольшую, заполненную неровным тусклым светом. — Так, как это произойдёт? — Это произойдёт так, как ты этого захочешь.       Когда Палермо говорит такие вещи Боготе, он его не обманывает, он предполагает, что у него не самые большие и страшные запросы: заметно, как мужчина смущается с каждой минутой всё сильнее и сильнее, кожа на его кончиках ушей и шее становится всё краснее и краснее и почти соответствует оттенку их комбинезонов. — С поцелуями или без? — Без.       Палермо кивает и не обижается — на что обижаться, он же профессионал. К чему все эти обиды, когда можно просто избавляться от яда и эмоций и получать удовольствие. — Тогда можешь закрыть глаза и представить кого угодно. И наслаждаться.       Руки Палермо в чём-то прохладном и скользком — руки человека, который в жизни не держал ничего тяжелее ножа для резки бумаги, нежные в целом, но с мозолями на кончиках пальцев от гитарных струн, вероятно. Прекрасные руки, без шуток, умелые. Богота не думает, со сколькими Палермо это делал, не его это дело, он не осуждать его пришёл. Богота представляет вместо него и его говноедской ухмылки лицо прекрасной смуглой черноволосой женщины. Которая никогда с ним не будет — сеньориты Найроби. И это одурманивает его.       Он кончает Палермо на руку. Одна из последних капель едва не задела манжету его рубашки. — А что теперь? — Теперь? — Палермо улыбнулся, — доброй ночи, сеньор Богота.       Однако мужчина не торопится уходить, он внимательно смотрит, как латинос моет руки. — Это всё, конечно, хорошо, альтруизм и всё такое. Просто в голове не укладывается, как ты так можешь. Я не осуждаю, не подумай. — Могу. И всё. — Я с нашими девочками согласен, как они сказали, ты же не из котла появился. Что бы подумали твои родители, если бы узнали?       Богота не думает, что услышит ответ, он уже разворачивается к двери. — Я не знал своего отца. А всё, что волновало мать — моё образование.       Богота знает, он не самый образцовый в мире отец, но даже он знает, что образование в жизни это не главное — нахуй не нужны вселенной такие люди, у которых есть мозги, но совершенно нет чувств.       Впрочем, ему очень даже неплохо отдрочили на сон грядущий, так что он решает думать не настолько категорично. И люди без чувств тоже на что-то да сгодятся. — Доброй ночи, Палермо.       И наконец-то уходит. Может, он вернётся как-нибудь, это было любопытно. Но никому из своих детей и даже детям своих недругов он такой судьбы не пожелает.