Who can it be now?

      Мартину было всё равно на неё - коп она, женщина, возлюбленная Серхио ли. Всё равно.       С ней было неинтересно спорить, потому что она никогда не переходила на крик, а её доводы были логичны и убедительны. Никаких переходов на личности - никакого веселья.       Она была умной, разбиралась в истории, политике, немного хуже - в искусстве. У неё был красивый голос, мелодичный.       В общем, он ничего против неё не имел. Зато она его определённо в чем-то подозревала.       Ладно, не просто в "чём-то", а во вполне конкретном - в нарушении правил и совращении мужской части команды. Она могла влететь к нему в комнату без стука среди дня, вечером, ближе к ночи. А он, почти всегда проводивший время в одиночестве, с вызовом на неё смотрел и нагло улыбался. Она говорила, с какой целью его потревожила, улыбалась, мол, если не застала сегодня, то в другой раз, и уходила с высоко поднятой головой.       Лиссабон была для него сестрой с синдромом отличника, которой у него никогда не было. Можно сказать, он её в каком-то смысле любил и даже уважал.       Но иногда из головы вылетало, что она работала в полиции.       Это произошло, когда они играли в "правда или действие", никто из оставшихся трезв не был, всем было весело. Они в тот момент действительно чувствовали себя семьёй. - Давай, Палермо. Правда или действие? - Действие. - Стоп. Разве по правилам можно выбирать одно и то же больше двух раз подряд? - поднялась с места Найроби.       Остальные помотали головами. - У тебя нет выбора.       С начала игры он уже успел станцевать, постоять на коленях и спеть. Его это никак не тронуло, тело - просто тело, он бы и полностью раздеться смог. Ему кажется, его тело не принадлежит ему в полной мере. - Расскажи про свой первый раз? - предложила Токио, сделав глоток какой-то сладкой дряни. - Когда я впервые открыл учебник по сопромату, меня начало трясти. - Не-е-ет! Про свой первый секс.       Он моргнул. Видимо, в тот момент, когда он понял, что все притихли, все на него смотрят, в тот момент Лиссабон что-то поняла, воспользовавшись его замешательством. - О, дорогая, я тебя уверяю, там ничего интересного. - Это нам решать, - поддержал её Хельсинки. - Ладно, здоровяк, ладно. В общем, мне и моему парню было восемнадцать, это был наш выпускной, на который мы не пошли. Я стащил у отца бутылку вина, а он приготовил пиццу, мы были в его комнате, танцевали, целовались. Я не был у него первым, так что он вёл. Был очень нежен, поддерживал меня, подбадривал, говорил всякие милые штуки. Это был идеальный первый раз.       Мартин следил за реакцией. - Ну да, скучновато, - вынесла вердикт Токио, - в следующий раз ради разнообразия стоит тебя послушаться.       Он улыбнулся, а Лиссабон, глядя прямо ему в глаза, покачала головой, будто что-то поняла, будто что-то знала. В общем, на душе стало как-то неприятно, почти погано. Хорошо, что на него больше никто не обращал внимания.       До конца он сидеть не стал, что было для него странно. Но всем было всё равно.       В своей комнате он мог бы и дать волю эмоциям, но не стал - никаких эмоций уже давно не было. Он просто хотел избавиться от неприятного чувства внутри.       И, словно впервые за десять лет, Вселенная его услышала. Но поняла неправильно. К нему ворвалась Лиссабон. Может, надеялась его застать с Хельсинки? В общем, чего бы она ни ожидала, её ждал облом. - Привет, не спишь ещё? - Как видишь. Чего тебе? - Хотела поговорить. - Я не в настроении. - А так? - она протянула ему бутылку вина, - слушай, я же видела, что ты солгал. Не хочешь поговорить об этом? - Не хочу. Но не переживай, я не секс преступник. И не тот, кто, как это у вас называется? Пользуется чьим-то беззащитным состоянием? Не переживай. - И не переживала. Но думала, скорее, об обратном. - Что? - Что? - она выглядела так, как будто была с ним в тот момент, когда это происходило, потому что правды о том дне не знал никто, - ты, думаешь, первый, кто врёт про свой первый раз? Ты рассказывал эту историю, как стих - наизусть, а взгляд был такой, будто ты где-то не с нами. Я не стану осуждать, что бы там ни было. Просто. Я знаю, что ты устал от этой тайны. Отпусти её.       Мартин с трудом проглотил ком в горле. Отпускать - это не его, ему это сложно даётся. Его - жить с травмой, привыкать к ней, любить её. Однако Лиссабон была права. Для него это первый раз, когда он избавлялся от эмоционального багажа в компании женщины. - Мне было пятнадцать и у меня были поддельные документы. С этого начинается много грустных историй. Я сам во всём виноват.       Та грустно покачала головой. - Разумеется, я ходил в бары и клубы и мне продавали алкоголь. Обычно я просто пил, танцевал и уходил. Пару раз знакомился с мужчинами, но ничего более. Но в тот вечер. Он угостил меня выпивкой, мы потанцевали. Он спросил, сколько мне лет - у меня не было вариантов, кроме как солгать, иначе он мог сдать меня копам. Знаешь, что было самым забавным? Он понял, что я обманул его. Спросил, не против ли я поехать с ним в мотель. А я был слишком пьян и уверен в себе, так что не отказался. Тогда я вообще не думал, что меня могли убить или что-то такое. Просто поехал с ним. Он зарегистрировал нас в мотеле, сказал, что администратор подумал, что мы отец с сыном. И я назвал его папочкой. В тот момент мне это показалось забавным. Он спросил, первый ли он у меня. И я снова солгал, потому что он мог меня выставить на улицу, а он снова понял, что это ложь. Но не остановился. И, в общем-то, я не просил. Он был... Осторожен, но не нежничал. Не целовал, всё время молчал. Я просто лежал под ним и думал - неужели это действительно происходит? Разве оно должно быть так?       Мартин впервые за очень долгое время вспоминал это, поэтому забыл, насколько болезненно в эмоциональном плане это было. Лиссабон взяла его руку в свои. - Он кончил и ушёл в душ, а мне хотелось сбежать. Но потом я вспомнил, что у меня нет денег на такси. К тому же, если попадусь на глаза администратору, который нас видел, он может вызвать полицию, ведь я был малолеткой. Он вернулся, ничего не сказал, лёг спать. А я всю ночь просидел в ванной, пытаясь плакать как можно тише. Даже уснуть не мог. Утром он подвёз меня до дома, так что я собрался и пошёл в школу так, будто ничего не произошло. Только потом я понял, что тот человек оказал мне величайшую услугу - он показал мне, как же на самом деле хорошо не иметь привязанности и чувств.       Женщина покачала головой, будто видела его насквозь, будто знала, что у него есть сердце, будто знала, что у него есть чувства к Хельсинки. И, ничего не говоря, прижала его к себе.