Ещё грязь не смыта с кожи, Только страха больше нет. Потому затих прохожий, Удивленно смотрит вслед. Пикник, «Из мышеловки»
И тогда хрупкий мир серых стен содрогнётся В свой же попадёт внешний страх и споткнётся О твои желания Хари ом намо намо нараяна — Для тебя поёт сердце океана! Эй, ныряй скорей в солнечную ванну Хари ом намо намо нараяна! Марко Поло, «Сердце океана»
Синий — опять же мягкий и ласковый цвет, цвет неба и воды, а соответственно, увлекательных приключений. Нередко выступает, как цвет знаний. Сайт Посмотре.ли, статья «Цвет добра, цвет зла»
Барти лежал на полке в купе и смотрел в потолок, размышляя о том, что с ним всё-таки произошло. Эти воды с иллюзией его вымотали изрядно, поэтому он довольно долго лежал в таком состоянии, пытаясь как-то упорядочить в своей голове все события, что с ним произошли за всё это время. Хорошо, что эти воспоминания хотя бы сейчас не приносили той адской боли, которую он испытывал раньше. Потом ему надоело лежать и он встал и подошёл к зеркалу, чтобы лучше осмотреть себя, шатаясь при этом. Язв стало чуть меньше, хотя он по прежнему выглядел тяжёлобольным. Потом он осмотрел своё купе, где был только столик, полка с скромной постелью и зеркало и ему стало тоскливо. Ему хотелось перемен, раз он сам изменился и он приступил к ним. Первым делом он позвал проводников, чтобы те принесли ему таз с водой и мысленно сравнил их с домовиками, вспомнив Винки: та приказы хозяев выполняла с радостью и расстраивалась, когда что-то сделает не так, а здешние проводники, все одинаковые, как на подбор, выполняли поручения равнодушно. Тут Барти пришла в голову мысль об эксперименте — он решил выразить своё недовольство услугами проводников и посмотреть за их реакцией. — Вода слишком холодная. — сказал Барти, когда ему принесли воду. — Нельзя ли потеплей, чурбан тупоголовый? — Я принёс воду той температуры, которая нужна. — безэмоционально ответил проводник каким-то металлическим голосом. — И я не чурбан, я проводник. Так правильно. — Принеси потеплей. — решил настоять на своём Барти. — Мне нужно. После этих слов проводник исчез и тут же явился с тазиком воды, в котором вода была, надо сказать, теплей, даже чуть горячая, но это было терпимо. Так как Барти мёрз, он не стал возражать насчёт температуры, а просто принял тазик. — Благодарю, проводник. — сказал он, опять же, ради эксперимента. Как и следовало ожидать, проводник никак не отреагировал на благодарность и исчез бесследно, оставив Барти только цокнуть языком и приступить к тому, зачем ему и нужна была вода. Чёрная Метка всё ещё была на левой руке Барти. Он помнил, что настоящая Чёрная Метка пропала и он нарисовал новую чернилами, обманывая себя ложной надеждой. Вспомнил, как он показал её Дамблдору, дико улыбаясь и ему стало противно от самого себя, вспомнил, как она появлялась на его руке от прикосновения палочки Лорда и он проваливался во тьму. Опять он почувствовал боль и неприязнь, которую сконцентрировал на ненавистном теперь знаке. И вот он, выжав из тряпки воду, он принялся стирать нарисованную Метку, особенно осторожно проводя там, где были язвы. Закончив работу, Барти почувствовал, как внутри у него на несколько секунд проснулось ликование. Если бы ему кто-то, да вот хотя бы недавно, до первой его вылазки, сказал бы, что он будет рад избавлению от Чёрной Метки, то он бы рассмеялся тому в лицо или излил свой гнев. А сейчас он радовался, что стёр клеймо. — Неплохо. — сказал он себе. — Для начала. Барти задумался. То, что он сейчас сделал, ему показалось мало, нужно было сделать что-то ещё, но что? Сейчас ему нужен был совет, хоть какой-то. Нет, он не собирался был вновь под чьим-то началом, просто небольшая помощь или совет. Чтобы указали дорогу дальше, провели немного, а дальше он сам будет идти и выбирать направление. Он теперь знал, что сможет.***
Крауч-младший шёл по коридору, шатаясь, но уже не было той тяжёсти. Он был ещё слаб, но радовало, что не было той боли, что была раньше, только раны и язвы ныли. «Надо будет поискать бинты» — подумал Крауч-младший, вспоминая мать. Интересно, как сейчас она, счастлива или печальна? Затянулась ли хотя бы часть ран и можно ли ещё помочь ей, хоть в чём-то? Лёгкое волнение кольнуло в нём изнутри, но прежнего холода не было. Вокруг же ничего не изменилось — как прежде, было прохладно, голубые надписи на стенах светились, сновали тени — всё, как обычно. В задумчивости Барти посмотрел на свои ботинки, обнаружив то, что они чем-то заляпаны, а вот чем — припомнить он не мог. Может, кровью, может, ещё чем-то — для Барти сейчас было всё равно, разве что его забавлял тот факт, что он обратил внимание на эту мелочь. Затем он посмотрел на свои бледные руки, завернул рукава и, обнаружив язвы и кровь, ещё раз напомнил себе о том, чтобы найти бинты. И что-то ещё ему хотелось сделать, а что — он не знал толком. «Ботинки, что ли, сменить?» — Подумал Барти. В раздумьях он не заметил, как случайно задел кого-то проходящего мимо и что-то с грохотом упало на пол, прежде чем там оказался Барти, ещё не окрепший после выхода из иллюзии. — Мерлин меня дери! — Воскликнул Барти, поднимаясь с пола. — Неуклюжее создание, чтоб тебя… — Простите меня пожалуйста, я не нарочно! — Оправдывался тот, кого Барти задел. — Я правда не хотел. — Да тише ты. — Буркнул Барти, сев на пол. — Я вообще-то себя назвал неуклюжим, ты-то чего испугался? — На этих словах Барти даже улыбнулся, хохотнув и осмотрел тень, с которой столкнулся. Это был невысокий паренёк в простой одежде и длинными волосами, возможно, живой. Ничего примечательного Барти не обнаружил в нём, разве что одежда парня была вся в разноцветных пятнах. Увидев, что парнишка подбирает с пола баночки с цветными пометками, Барти догадался, что это художник, а в баночках краска. Он собирался было встать и пойти дальше, но случайно поставил левую руку в лужу синего цвета — это открылась одна из упавших баночек с краской. — Забавно. — Отметил про себя Барти, разглядывая свою запачканную руку. — И очень любопытно. — Что забавно? — Спросил художник, недоумевающее глядя на Барти. — Просите, я плохо закрыл баночку… Но Барти не слушал хозяина красок, он просто поднялся, разглядывая краску на своей левой ладони. Досадная случайность его не расстроила нисколько — краску можно стереть, как он недавно стирал нарисованную им же самим Чёрную Метку. А вот цвет краски напомнил своей тёмной синевой Барти о неких далёких годах, которые он в последний год жизни практически не вспоминал. В том прошлом Барти очень любил синий и дело не только в том, что этот цвет наряду с коричневым был гербовым цветом Рейвенкло — факультета, где он учился — синий, цвет небесной выси и водных глубин, был самым любимым у Барти с детства…***
… Был тёплый летний день. Барти, или как он себя звал в силу возраста, «Балти», замер возле зарослей травы, разглядывая ползающую по травинке бабочку. Вот бабочка вспорхнула и полетела, однако её полёт был недолгим, так как она села прямо на кончик носа Барти, который удивился и скосил глаза. Бабочка не спешила покидать веснушчатый нос трёхлетнего Барти, наоборот, она немного проползла, слегка щекоча его, не смевшего пошевелится, чтобы не спугнуть красивое насекомое. Тем более, недавно мама ему сказала, что бабочки не кусаются, а раз не кусаются, значит нечего боятся. Но вот бабочка покинула нос мальчика и полетела куда-то по своим делам, оставив юного Крауча немного недовольным. — Ты куда полетела? — спросил он, вскакивая с места. — Я догоню и поймаю тебя! С этими словами Барти побежал за бабочкой, но так и не поймал её, а упал, растянувшись на земле. А когда Барти присел и поднял голову, ему в глаза бросилось чистое, без единого облачка, синее небо и у него захватило дух от этой красоты — настолько его, маленького ребёнка, часто сидевшего дома, впечатлило зрелище, которое он увидел. Бескрайняя синева, распростёршаяся от края до края, излучала безмятежность, свободу и величие, которые заворожили Барти, застывшего с запрокинутой головой, широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом. На эти минуты всё остальное показалось ему совершенно незначительным — только эта бесконечная, зовущая синева. — Как класиво! — воскликнул мальчик, широко улыбнувшись и только тогда он отвлёкся от созерцания этой синевы, когда его позвала мама. После этого было ещё несколько случаев, после которых Барти окончательно убедился, что синий цвет — самый красивый…***
… Барти опустил руку, вздрогнув всем телом от того, что он вспомнил столь ранние дни, когда он был совсем малышом, да ещё так детально, чего при жизни с ним не случалось. Он оглянулся по сторонам, но ничего особенного не обнаружил. Того художника и след простыл, да и дела Барти до него и не было, поэтому он и направился в купе, с целью помыть руки, как вдруг услышал голос за спиной: — Как дела, парень? — как и следовало ожидать, это была Совушка. — Ты раньше звала меня нарик. — сказал Барти, усмехнувшись. — Я так сильно изменился? — Да. В принципе, всё такой же бледный, изнанка выглядит жутко, но ты изменился. Когда Совушка это сказала, Барти почувствовал какое-то облегчение. «Значит, ты не так уж и безнадёжен» — подумал он и обратил внимание на надписи, которые украшали стены и потолок и светились голубоватым светом. Ему показалось, что они имеют какое-то значение, но к сожалению, на знакомые ему буквы или даже иероглифы эти знаки похожи не были. — Я решила, что пора перестать называть тебя нариком. — голос Совушки отвлёк Барти от надписей. — Да? — ответил он ей, выгнув бровь от удивления. — А почему раньше меня так звала? Не, лучше называть меня по другому. Тем более, нарик означает что-то плохое, так? — Не знаю, есть ли такие в вашем мире, но я скажу. — Совушка привычно подула на чёлку и приобрела вид эдакого экскурсовода, который объясняет, что где валяется и главное зачем: — Вообще-то правильно говорить наркоман и это люди, которые употребляют различные вещества — наркотики, которые одурманивают мозг. Рано или поздно у людей возникает привыкание и они жить без него не могут, как у них без наркотика начинаются сильные боли во всём теле, да и настроение ни к чёрту и в такие минуты они способны на самые тяжёлые преступления ради желанной дозы, не испытывая угрызений совести. К слову, эти самые наркотики вызывают кучу болезней, как и физических, как и психологических или душевных — короче, разрушение полным ходом. — И я был похож на наркомана? — усмехнулся Барти, решив, что девочка не так уж и далека от истины, только вместо веществ у него было совсем другое, о чём ему было не приятно вспоминать. — Можно сказать и так. — спокойно ответила Совушка. — Такой же бледный и с кругами возле глаз. — Да, и прижизненный облик отражает сущность. — выдохнул Барти. — Хотя я не употреблял всяких дурманящих зелий. Да, у нас есть такое: наркотики и наркоманы, как ты говоришь. — И маги ваши этим тоже болеют? — спросила Совушка из желания поддержать беседу, хотя какие-то импульсы любопытства всё же были. — Не без этого. — сухо ответил Барти. — И магглы вроде тоже. Сказав это, Барти замолчал, посмотрев на руку обычным зрением. Рука как рука, худая, бледная, с длинными тонкими пальцами и синим пятном на ладони. «Надо будет смыть краску» — напомнил он себе и тут же пришла другая мысль, которая заключалась в том, какой же оттенок у этой краски. «Барти, ты маешься дурью» — вынес он себе окончательный вердикт и рассмеялся. — Что с тобой, парень, как тебя там, Бартимеус? — спросила Совушка, получив в ответ ещё один взрыв смеха у Барти. — Недавно просто кто-то пролил краску синего цвета и я упал и прямо в лужу рукой, — с этими словами Барти протянул девочке ладонь в краске. — И я сейчас подумал, какой же это оттенок. Правда смешно? — тут Барти что-то смутило, но что, сразу он не понял. — Действительно, Бартимеус (1), — сказала Совушка. — Столько всего, мы на том свете, в мире теней, а ты думаешь об оттенке этой краски. Извини, но ты напомнил мне один случай — моя сестра ногти покрасила и каждому встречному напоминала название оттенка, напоминая, чем алый отличается от просто красного. Это было за два года до того, я оказалась здесь. — У тебя есть сестра? — спросил Барти, посмотрев на девочку. — Двоюродная. Две двоюродных, — ответила Совушка. — Родных нет. А у тебя? — Я единственный ребёнок в семье, — ответил Барти и ему стало немного холодно. — И двоюродных нет. — Жаль, — от Совушки стали исходить импульсы сочувствия — мягкие такие, спокойные. — А вот у меня куча двоюродных сестёр и братьев, с которыми я часто общалась до комы. Теперь я могу только наблюдать за ними. — Ты выйдешь из комы, — сказал Барти. — А мне торчат тут до скончания времён. — Почему же? — Совушка рассмеялась. — Ты что, забыл, что я тебе говорила про возможность выхода? Здесь ни один пассажир навсегда не задерживается. — Ах, да, — вспомнил Барти и ударил себя ладонью по лицу и понял, что это была левая ладонь, которую он запачкал в краске. — Метеор мне за шиворот, — ругнулся он. — Теперь ещё лицо мыть. Совушка отошла чуть дальше, отвернулась и прыснула — зрелище парня, на чьём лице остался синий след, показалось ей смешным и развернулась, как только услышала смех за своей спиной. Это смеялся тот, кого она называла «нариком» когда-то. И это был не безумный смех, это был смех, когда нормального человека чем-то насмешили. Обычная картина, но Совушка была готова поклясться, что не видела и не слышала, как он вот так вот смеялся. «Прогресс» — подумала она. — Без цепей жизнь лучше, так? — спросила она с улыбкой, вызвав у Барти на несколько секунд оторопь. — Да. — ответил он. — Легче точно. Совушка оглядела Барти. Растрёпанный, в чёрной потёртой одежде, с грязными ботинками, высокий и худой даже в прижизненном облике, бледный, с синей краской на лице и растерянным взглядом, он был похож больше на потерявшегося мальчика, хотя и был взрослым мужчиной. Плюс ещё стоял так, словно сейчас упадёт, а от былого безумия не осталось и искр. Она вспомнила, как он кричал всем, что его спасёт Лорд, а потом как он рыдал у неё в купе, закрывшись одеялом. А сейчас он уже даже смеяться может, как здоровый человек. — Это кобальт. — Сказала Совушка, присмотревшись к краске на лице Барти. — Да, этот оттенок зовётся кобальт. Не смотри на меня так, у меня есть знакомая художница, она в этих оттенках разбирается и меня научила. — Кобальт. — с улыбкой сказал Барти. — Буду знать. Вдруг Барти вспомнил, что хотел что-то сменить, кроме того, чтобы смыть Чёрную Метку. Он вновь оглядел свою одежду и обувь и он ощутил желание немедленно скинуть всё это и надеть что-то новое. И видимо, его настроение не ускользнуло от глаз его понимающей соседки. — Желаешь сменить наряд? — Сказала она ему, подув на чёлку. — Это обычное явление для тех, кто вышел из вод. Кто-то целиком всё меняет, а кому-то достаточно зачесать волосы в другую сторону, надеть шарф, выбросить шляпу или сменить ботинки. Кому как. Вообще это дело твоё, я тут не советчик, однако могу сказать, что голову тебе помыть стоит. И причесаться. — Благодарю, — Сказал Барти, потрогав правой рукой волосы, которых и в самом деле не лишним было бы привести в порядок. — Кстати, если хочешь получить одежду, спроси проводников. Не знаю, как и откуда они добывают нужные пассажиру вещи, но главное, ты это получишь. — Совушка опять подула на чёлку. — Удачи, Бартимеус. — И ещё вопрос хотел задать, — Барти замялся. — Кажется, странный. — Что именно? — спросила Совушка, которая собралась было уйти по своим делам. — Если ты хочешь спросить меня об действии того или иного заклинания из вашего мира, то ответить не могу. — Хорошая шутка, — Барти позволил себе смешок. — А что ты думаешь о синем цвете? Правда, странный вопрос? — Ну, смотря в каком значении, — задумчиво ответила Совушка. — Это красивый цвет вообще, если ты про красоту, а если ты спрашиваешь, добрый он или злой — то все цвета означают как и доброе, так и злое. Красный например — огонь, согревающий души, цвет жизни и храбрости — на этих словах Барти невольно вспомнил Гриффиндор, который славился храбрыми волшебниками, среди которых был и Грюм, которого Барти почти год прятал в сундуке и ему стало стыдно перед старым мракоборцем, а Совушка продолжала: — а ещё красный может быть пролитой кровью, всепожирающее пламя и чья-то гневная рожа. Зелёный может быть ядовитым цветом, это джунгли, в которых обитает всякие ядовитые насекомые и переносчики опасных болезней, а ещё всякие голодные хищники, болота, где тоже обитает неприятная живность или вообще можно утонуть, гной бывает зелёного цвета, можешь сам у себя на изнанке посмотреть. А ещё это цвет всякой растительности, которая может быть полезной и вообще это ласковый цвет жизни, можно так сказать. И вообще, если так посудить, то нет однозначного цвета добра и цвета зла. Даже тот же чёрный и белый не однозначны. А зачем тебе? Барти ничего не ответил, только ещё раз посмотрел на таинственные надписи, которые светились голубым цветом холодного льда. Вот она, нехорошая сторона синего — холод и равнодушие. Но для него когда этот цвет был любимым и имела больше значение именно «добрая» сторона этого цвета… …Морские волны ударялись о прибрежные скалы, разбиваясь в разные стороны брызгами, некоторые из которых достигали лица малыша Барти, который сидел довольно близко к воде и смотрел на синюю воду. Сейчас семья Краучей гостила у каких-то родственников, которые жили возле моря. Барти не был интересен этот визит, все эти приёмы и он бы завял от скуки, но его внимание привлёк водоём. Огромное, с солнечными бликами, которые отражались на рябой поверхности, море привлекло Барти, который ранее о море только книжки читал. Находясь в доме, Барти думал о нём и вот он стоял перед морем, вглядываясь в синие воды, в самую глубину. Синева моря была темней, чем небесная, но не менее прекрасной. Вот возле него проплыла какая-то рыбка, которую малыш захотел поймать руками, но не поймал, зато бухнулся в море. Благо, в том месте, где он упал, было не очень глубоко, так что он не тонул, но его одежда стала мокрой, а ещё он ударил ногу о подводные камни. Ну, а то, что вода оказалась прохладной, его не обрадовало. — Барти! — закричала не ведомо как оказавшаяся рядом мама, подбежав к своему сыну. — О Мерлин, горе ты моё! — женщина немедленно выхватила сына из воды и, взмахнув палочкой и произнеся нужное заклинание, мгновенно высушила одежду ребёнка и его самого. — Мама, я молем любовался, — сообщил Барти взволнованной матери. — Ещё хотел поймать лыбку. — Ты мог утонуть, бурундучок мой, — продолжала женщина и взяла ребёнка на руки. — А это очень страшно, понимаешь? — Понимаю, — ответил мальчик, обняв маму своими маленькими ручками и положив голову ей на плечо, — Пласти. Только папе не говоли, холошо? — Ладно, Барти, — сказала женщина, поглаживая сына по спине. — Но впредь будь осторожен, а то утонёшь так, а я буду переживать. Понимаешь? А теперь пошли в дом, а то вода холодная, ты же потом кашлять и чихать будешь, бурундучок бедовый ты мой. С этими словами миссис Крауч, она же мама Барти, пошла в дом родственников, а Барти смотрел ей за спину на море, на синие волны, прохладные и прекрасные в своей бархатной синеве… … Барти открыл глаза и вновь вздрогнул, да так, что чуть не упал. Второй раз ему вспомнились те дни, когда он был совсем малышом, совсем не злым, а милым, забавным и любопытным. На некоторое время ему стало больно от того, в кого этот славный мальчуган превратился и он собрался было вновь закрыть лицо ладонями, но вовремя заметил краску на ладони. Он закусил нижнюю губу и пошёл в своё купе — мыть лицо и руку, а также размышлять почему же он стал так ясно вспоминать те дни, которые доселе помнил крайне смутно. Может, это ещё одна сторона нахождения души в этом месте? — И почему это она называет меня Бартимеус, хотя я Бартемиус? — пробормотал он в задумчивости, садясь на полку. Потом он вновь оглядел одежду и вспомнил о том, что хотел её сменить. «Может, стоит надеть что-то синее?» — мысленно сказал он самому себе, взявшись за голову.***
Мелани сидела в своём купе, в очередной раз что-то вышивая. Это занятие часто скрашивало её будни как и при жизни, так и после смерти. На этот раз она вышивала морские волны, не огромные, а небольшие. Перед её глазами ещё стоял момент, когда из тех вод показался Барти, возвращающийся в поезд и как она побежала навстречу. Он был ещё слаб, дрожал, но он улыбался, а его глаза светились от радости. Мерлин, как давно она не видела эти глаза такими светящимися от счастья! Она их не видела даже тогда, когда он отлично сдал ЖАБА и стал выпускником Хогвартса, а теперь она увидела в них эйфорию. А главное, на нём уже не было тех цепей, которые она на нём видела. Она помнит, как сама касалась их, холодных и тяжёлых и была счастлива увидеть, что теперь Барти свободен от них. Вдруг ей вспомнился ещё один случай, связанный с водой. Тот случай, когда она с мужем навестила своих родственников, живущих возле моря и когда она в первый же день обнаружила Барти, сидящим в воде возле берега, при этом из воды торчала одна лишь голова. У Мелани тогда сердце чуть не упало при мысли, что её единственный малыш мог захлебнуться, а Барти просто хлопал глазками, глядя на неё, а потом просил прощения, сидя на её руках и обнимая своими маленькими и нежными ручками. Таким же он был милым малышом… До сих пор в её голове не укладывалось, что он мог быть убийцей и мучителем, она не могла поверить в то, что её сын мог вступить в ряды Пожирателей и творить эти ужасные вещи. Впрочем, она помнила, что в первые годы, когда она его навещала невидимой тенью, его нутро, на сколько она могла видеть, было лучше, чем через много лет под Империусом и возможно, он не был изначально таким страшным злодеем, который действовал в Хогвартсе под чужой личиной и у него был ещё шанс исправится после того побега, но его у него отняли. Как же больно было видеть, как в её единственном сыне погибал человек, как угасало в нём то, что оставалось добрым, а уж когда он освободился из-под Империуса, то это был уже был не тот Барти, которого она знала, а его искалеченная, извращённая версия, в которой вовсю разросся мрак, который возможно, был и раньше, но не такой сильный, а то, что было светлым, угасло, в котором боль и обида на отца и других волшебников, что не выслушали его и отвернулись на суде, превратились в безумный гнев, а какая-то привязанность к Тому-Кого-Нельзя-Называть, стала фанатичной одержимостью, в слиянии с гневом породившее безумие. Мерлин и Моргана, как же было ужасно видеть это инферно и холод в его глазах, там где, не смотря ни на что, сохранялось что-то светлое! И ради гибели его души она и умерла в Азкабане, в холоде и сырости, среди дементоров и периодических возгласов других узников, ради того, чтобы он сошёл с ума и стал чудовищем? Всё это вызвало в ней волну боли, а белых бинтах вновь проступила кровь. Потом она вспомнила ту первую встречу здесь, Загробном Экспрессе. Его ужас от самого себя, боль, от которой он корчился, изъеденная язвами и ранами изнанка — это ужасало её, как мать, которая видела, что стало с её единственным и любимым сыном. Утешало лишь одно — в его душе стал пробиваться свет сквозь гниль и мрак, слабый, робкий, но он пробивался, что означало шансы на посмертное исправление, жаль, что именно посмертного, а не при жизни. Мелани вспомнила, как он был растерян, когда она пришла, как он старался отойти от неё, говоря «я не люблю тебя, мама», а от самого исходили импульсы вины за свои злодеяния и лично перед ней за то, что он подвёл её. И было видно, что он всё же любил её и именно поэтому она тогда обняла своего блудного сына, чтобы помочь ему. И она не ошиблась, полагая, что Барти исправляется, что не могло её не радовать. — Думаю, так будет и дальше, — сказала она сама себе и улыбнулась. Она чувствовала, как внутри неё растекается тепло и то, как её боль утихла и вновь взялась за вышивание волн и вдруг она вздрогнула от нового воспоминания. Она вспомнила своего сына, а точнее то, что в детстве любил синий цвет. В тот памятный день, когда он упал в море, он ей сказал, что синий цвет очень красивый и после этого неоднократно заявлял, что любит синий. Она ему даже на пятилетие подарила синий свитер, который она связала своими руками, хотя муж и бурчал, что можно было бы использовать магию и мальчик после этого гордился своей мамочкой. Эх, он был тогда и несколько лет спустя таким славным… — Я ещё нужна ему, — сказала себе Мелани, вставая с полки и отложив вышивание. — Надо пойти к нему. Не то, чтобы Барти был не самостоятелен, просто ему сейчас нужен близкий человек, который будет рядом. Так ей сказала та женщина странная, Таина, когда Мелани ждала его из вод, что ему нужно присутствие близкой души рядом. А других близких ни в мире живых, ни в мире теней у Барти не было, поэтому она и должна была быть какое-то время рядом, пока он слаб. Заодно и она сама искупит свою вину за то, что она проглядела падение сына (2).***
Барти сидел, держа в руке свёрток тёмно-синего цвета. Когда-то синий цвет был его самым любимым и его даже веселил тот факт, что он стал рейвенкловцем, которые носили форму с деталями синего цвета. Правда, после того, как он вышел из Хогвартса, он к нему охладел заметно. Может, это был знак какой-то или просто совпадение — Мерлин его разберёт, но вспоминая эту деталь, Барти кисло усмехнулся. — Теперь точно буду это носить, — произнёс он со смешком и положил рядом с собой, после чего он встал и посмотрел в зеркало. Старый затасканный плащ-пальто, какая-то бурая кофта, которую он носил, когда притворялся Грюмом, навевали тоску и напоминали ему те дни, когда он предано служил Лорду, глотая отвратительное Оборотное Зелье, ему сейчас даже вспомнился этот вкус. — Ну его к дементору! — сказал он, срывая с себя ставшую в миг ненавистной одежду, оставшись только в брюках и вернулся к свёртку, развернув его. Это был вязанный свитер, который он и надел. Едва он это сделал, как ему показалось, что он словно смыл с себя какую-то грязь, окунаясь в тёплую воду, а потом какую-то свободу, словно он парил в небесах и вообще, можно сказать, он был очень счастлив и даже рассмеялся. Повернувшись к зеркалу, он увидел, что свитер ему чуть великоват, а может, это просто он сам худой, но в целом, его это устраивало. — Красавец, чего уж там. Потом взял и свернул прежние вещи в свёрток и вышел из купе, намереваясь избавится от них, оглядываясь по сторонам в поисках проводников или душ, которые могли знать, как поступить в его ситуации. — Эй, души добрые, — крикнул он, чувствуя нарастающую неприязнь к хламу у него в руках. — Никто не знает, куда бросают хлам? — Здравствуй, человек, — послышался сзади знакомый голос, заставивший Барти обернуться. Это была Таина, стоящая позади. — Здравствуйте, — протянул Барти, придерживая старые одежды. — Вам… Что-то нужно? — Хотела поздравить вас с тем, что вы освободились от той ноши, — сказала Таина с улыбкой и подошла к Барти, забирая старую одежду из рук. — Но… — возразил было Барти, но Таина только отошла чуть дальше, а Барти, который потянулся к ней с целью вернуть одежду, чуть было не упал. — Ты ведь так хотел избавиться от прошлого, так почему ты к нему тянешься? — рассмеялась она. — Вот даже равновесия чуть не потерял. — Я сам хотел выбросить его, — объяснил Барти. — Обернись назад и увидишь, почему я забрала эти вещи, — сказала Таина, указывая ему за спину. Обернувшись, Барти увидел того, кого не совсем ожидал увидеть, а именно маму, которая вновь была в синем платье и с какой-то сумкой на боку и от удивления в который раз потерял равновесие. — Осторожно, милый, — сказала она, подставив ему свои руки, чтобы он не упал. — Мама, как ты… — тот факт, что его, эдакую дылду, поддерживает женщина с телосложением сказочной феечки, то есть маленькая и хрупкая, его очень смущал. — И в каком месте я милый, а? — А ты всё-таки упрямый у меня, — рассмеялась мама, глядя на своего сына, который уже стоял на ногах. — Как ослик совсем. Барти стал оборачиваться по сторонам, чувствуя неловкость из-за того, что их семейную сцену наблюдают другие тени, но на них, как ни странно, никто не смотрел, а та женщина, Таина, куда-то ушла. Тем временем Мелани подошла к нему, слегка прикоснувшись к его руке, от чего он даже отшатнулся. — В чём дело, Барти? — спросила она. — Ты избавился от цепей, так чего ты боишься? Или ты ещё терзаешься из-за прошлого и поэтому так боишься? — Вероятно, — сказал Барти и заметил, как весёлое настоение его матери сменилось на мрачное и ему стало очень стыдно. «А ты всё-таки негодяй, Бартемиус Крауч-младший» — подумал он и подошёл к матери, положив свои руки ей на плечи. — Постой, мама, — сказал он ей. — Прости, вышло очень неловко, но… Может, пойдём в моё купе? Мелани подняла глаза, посмотрев на своего сына. Действительно, всё было лучше, чем раньше, даже, как ни странно, лучше, чем при жизни, особенно когда он был под Империусом или когда вернулся на службу к Лорду. — Бурундучок мой, — сказала она совсем тихо. — Не притворяйся, что не рад меня видеть, хорошо? Я же вижу прекрасно, что ты чувствуешь. — Мама… — начал было он, но тут же его перебили. — Пошли в купе, Барти, — сказала она. — Как ты и хотел. И… — У меня довольно пусто, — вспомнил Барти. — А хотя, если так хочешь, то можно. — Пошли ко мне тогда, — предложила Мелани. — У меня уютней. — Ну… — Барти хотел пойти к ней, но его всё ещё грызли сомнения насчёт того, заслужил ли он такое внимание со стороны матери после всего, что было, но отказаться не поворачивался язык, ибо будет ещё хуже. — Кстати, я хотела тебе сказать насчёт твоего вида, — с этими словами Мелани потрогала свитер, а затем обняла его обладателя, прижавшись к его груди. — Тебе он к лицу, этот синий цвет. — Да, это пустяки, — ответил Барти, робко погладив её по волосам. — Пойдём уже к тебе, мама. Там поговорим. Пожалуй, импульсы радости, которые исходили от Мелани, в некотором роде успокаивали Барти, да и то, что на её бинтах, как он присмотрелся, не было крови, тоже было поводом для облегчённого вздоха. Значит, ей не так больно, как в тот раз, когда она пришла к нему в первый раз. Что касается Мелани, то она буквально сияла от счастья. И то, что Барти сейчас явно легче, чем было, и то, что согласился к ней пойти, и даже то, что он был в синем свитере, похожим на тот, что она когда-то ему связала — это всё её радовало. Ну, разве что он немного шатался при ходьбе — так это было временно и это обязательно изменится.