***
— Чарли. Чааааарли! — требовательно протянул мужской голос, заставляя юного Баккета разлепить спящие глазки и с сонным удивлением уставить на его обладателя. Вилли, который уже давным-давно был на ногах, нервно расхаживал из одной стороны комнаты в другую; Чарли редко доводилось видеть мистера Вонку таким взбудораженным и даже слегка взволнованным, ведь рядом с ним он обычно выступал примером настоящего спокойствия и собранности. А сейчас его фиалковые глаза растерянно бегали из одной точки в другую, кажется, не поспевая за его собственными мыслями. Он, бедный, даже чуть об ковер не споткнулся, когда остановился на месте. — Да? — мальчик, наконец, подал голос, неловко закутываясь в одеяло. Его волосы смешно торчали в разные стороны, а теплый зимний свитер весь был в складках; он к такому утреннему подъему не был готов от слова совсем. — Что же ты спишь, Чарли! Твоя сестра уже приехала! Нам пора идти её встречать! Ах да, точно. Нэнси. Как же он мог забыть про её приезд! Чарли так давно ждал, что она приедет к ним в гости, но её родители наотрез отказывались её выпускать за порог дома; страшно и тошно жить под опекой настоящих консерваторов, когда ты сам в душе настоящий путешественник. Нэнси Баккет была наделена особенно пытливым умом и неуёмным аппетитом к изучению географии и чтению различных приключенческих историй, связанных, в большинстве своём, с путешествиями. Порой, Чарли казалось, что именно поэтому на голове его сводной сестры постоянно царил бардак из веселых каштановых кудрей. Больно много мыслей крутилось в этой тихой, на первый взгляд, но очень умной голове. Ей буквально недавно исполнилось 18 лет, и она тут же настояла на своём приезде в гости к дяде Баккету, с которым виделась, кажется, последний раз в классе третьем. Дальше ни Чарли, ни мистер Баккет не видели девочку воочию; от неё приходили разве что письма, старая одежда для Чарли и учебники, чтобы ему было с чем заниматься, взятые из национальной библиотеки отца. К сожалению, мистер Баккет старший являл собой непроходимого ворчливого мужчину, такого же сухого, как страницы тех учебников, к которым он был привязан с 25 лет. Конечно, он был заботливым отцом, но его крутой твердый нрав подавлял в большей степени артистичную натуру её матушки, славившейся своими неудачными попытками в изобразительном искусстве. Что же до самой Нэнси, она под такой кровожадной опекой жить не могла; каждый день думала и считала денечки, когда же станет взрослой и сможет выпорхнуть, пускай и из комфортной, но золотой клетки, на волю. В этот раз ей повезло. Последним весомым доводом к её приезду стало слово мистера Вонки, который обещал за неё поручиться. Тогда её отец, наконец, отступил, позволив дочери купить билеты на поезд и примчаться при первой же возможности к Чарли. Сам Вилли Вонка…не мог точно объяснить, как он себя чувствовал от новости о приезде ранее ему незнакомой особы. Чарли рассказывал про Нэнси, как про славную добрую девушку, способную постоять за себя и других людей, но отличавшейся при этом мягким дипломированным нравом, показывал присланные ею учебники и письма. Вилли сделал вывод, что в её почерке присутствует очаровательный наклон, говорящий о романтичности натуры писавшей. Его это странно, но приятно удивило. Но он…не привык общаться с девочками. Одно дело, общаться с бабушками, капризными посетительницами фабрики и матерью Чарли, но совсем другое — с хрупким, ранее не видевшим толком мир существом, о котором он в течение нескольких недель должен был позаботиться. О мука, как же ему было страшно и любопытно самому с ней пообщаться! Хотя, скорее, больше страшно, чем любопытно, ведь если особой она окажется не очень, то ему придется терпеть её на протяжении четырнадцати дней! Впрочем, это малая плата за счастье Чарли, если её приезд и вправду поселит надолго улыбку на его лице. Они встретили её у поезда, очаровательную, в клетчатом пальтишке коричнево-зеленого цвета, в тёмном берете и с двумя чемоданами в руках. А какие у неё были кудри… Вилли оставалось только гадать, каким образом эта чудесная шляпка умудрялась удерживаться на её волосах! — Нэнси! Завидев их двоих среди толпы, она оставила чемоданы и, не обращая на них более никакого внимания, побежала Чарли навстречу, ловя его в крепкие объятия. Вилли не смог удержаться от улыбки при открывшейся ему картине; в этой маленькой юной леди прослеживались английская статность, прекрасно разбавлявшаяся дружелюбием и ни с чем нескрываемым теплом, которое она одним своим присутствием источала. Чарли можно было даже позавидовать — родственница у него была замечательная, как и вся его семья. Когда они закончили обниматься, Нэнси вновь подхватила чемоданы под ручки и, направившись под припорошившим её голову снегом к нему, сдержанно, но мягко улыбнулась. — Здравствуйте, мистер Вонка. Имею честь с вами познакомиться. Чистый английский, звонкий, как ручеек голосок, и каре-зеленые глазки. Какая же красавица к ним приехала! Этого мистер Вонка отрицать ну никак уж не мог. Мягко взяв её ручку в свою, он неловко пожал её, также неловко улыбнувшись в ответ. — Приятно познакомиться, мисс… Нэнси. — он издал лёгкий нервный смешок, оголив белоснежные зубы в улыбке. — Хотела вас поблагодарить за то, что вы поручились за меня. Без вашего весомого слова отец навряд ли бы отпустил меня к дяде Баккету, а я сама бы добралась с большим трудом. Сами понимаете, без ведома родителей в Англии что-либо сделать…крайне тяжело. — Без ведома родителей вообще что-либо делать тяжело, когда ты только переступил порог взросления. Но не стоит благодарностей, моя дорогая, для меня только в радость, что ещё один член семьи Чарли посетит мою фабрику. — рассыпаясь в любезностях, он довел и её, и Чарли до машины, помогая в неё залезть, а чемоданы оставил на водителя. Фрэнк был неприхотлив, молчалив и брал совсем небольшую плату за свои услуги. Золотой он был человек! Запрыгнув следом за девушкой и своим маленьким коллегой, Вилли стянул с головы шляпу, а с глаз солнцезащитные очки. Всё же перед Рождеством на улице мело, как в пустыне заметало следы за несчастными путниками! — Вам хорошо это известно? — с любопытством спросила Нэнси, расправляя складки на своём пальтишке. Похоже, она не до конца понимала, как нужно было себя вести в присутствии столь важной и известной персоны, а потому безумно нервничала. Вилли находил это даже забавным — обычно у него с людьми всегда было наоборот. — Мой отец контролировал меня буквально во всем: от моего рациона на день до того, в какой пижаме я спал. Так что да, Нэнси, мне более чем знакомы твои проблемы. — Тогда вы понимаете, насколько для меня важна эта поездка. — её взгляд, направленный на него, был полон некой потаенной грусти и печали, которую, увы, никакая сладкая улыбка была не в силах скрыть. Вилли ей глубоко сочувствовал. Провести большую часть жизни у родителя под крылом со стальными перьями, как у птиц из мифах о древней Греции, было сродни настоящей клетке. С этой самой минуты ему еще больше захотелось, чтобы милой Нэнси у него понравилось. И для этого он готов был сделать многое, лишь бы она с таким же радушием и теплотой улыбалась, как улыбалась при встрече с Чарли.***
Нэнси проявляла особый интерес к его работе. Казалось, ничто на фабрике её так не занимало, как сам процесс придумывания рецептуры для будущих шоколадных чудес; между тем, Вилли чувствовал себя первое время рядом с ней несколько скованно и, порой, даже нервозно. Юная мисс Баккет же, будто замечая это, деликатно старалась не нарушать выстроенные им лично с первой же минуты их знакомства границы, интересуясь, но не используя всю напористость своего характера. Хотя он и, честно говоря, представить себе не мог требовательные интонации, закравшиеся в этот чудесный спокойный голосок. У Нэнси он был мягким, словно первая весенняя трава или пух, пролетающий в пору страдания людей от обострения аллергии; в нем не было места грубости и уж тем более неуважительного отношения к нему. А каре-зеленые глазки то и дело выражали покладистый интерес к самому хозяину фабрики, ввергая его в странное лихорадочное состояние, когда хотелось задержать человека рядом подольше…и рассказать как можно больше. О фабрике, о том, как он путешествовал, что повидал и какие выводы вынести из своих путешествий сумел. Сейчас они сидели в библиотеке; в ней было спасительно тихо и уютно, никто не мог прервать их беседы, даже если бы захотел, поскольку Вилли не пускал всех подряд в своё «светилище всех светил». Библиотека с собранной в ней за 35 лет работы в кондитерском бизнесе литературой могла послужить настоящим кладезем знаний для того, кто нашел бы её занимательной, — например, как Чарли, который то и дело упорно трудился и старался узнать как можно больше для будущей работы, — но саму Нэнси больше занимали не книги с их прелестными красочными иллюстрациями, как бы парадоксально это ни было, а сам мистер Вонка. Она не могла этого скрыть, особенно когда их руки начинали тянуться одновременно к лежавшему на середине стола печенью. Тогда что Вилли, что сама Нэнси отдергивали руки, долго-долго друг на друга смотрели, а потом сменяли тему. И он краем глаза замечал, как к щекам мисс Баккет, как и к его собственным, приливала невольно краска. Абсурд. Глупость. Как такое могло произойти с ним? Хотя…могло ведь. И дело здесь было не в вырабатываемых мозгом эндорфинах, а в самой Нэнси — конечно, он невольно рассматривал её как ребенка, в этом ему помогал опыт прожитых лет, но отмести факта того, что она девушка, — не девочка, — очень красивая, интеллигентная и умеющая слушать, у него не получалось. Вот уж забавно получилось, что с первой же встречи она ему понравилась, опровергнув разом все опасения на свой счёт. — Мистер Вонка, скажите, а что вас ещё привлекает в работе кондитера, помимо самого факта выпуска различных сладостей? Он закидывает ногу на ногу. Усмехается. Вопрос кажется ему любопытным. — Хороший вопрос, Нэнси. Думаю…дело здесь не только в том факте, что я выпускаю сладости. Работа с ними принесла мне в своё время свободу. Я смог дать волю воображению, и оно меня возвысило. Сладости лишь стали одним из способов его проявления. Он улыбнулся несколько задумчиво, словно вспомнил нечто далёкое, давно забытое из детства, а потом внимательно на неё взглянул. — Ну, а ты сама? Чем хочешь заняться, когда окончательно выйдешь из-под родительского гнета? Она вздохнула, поставила чашку с чаем на блюдце и задумчиво опустила на него глаза. Её длинные аккуратные пальцы неловко выводили узоры на темных брюках, а сама она, похоже, была застигнута подобным ответным интересом врасплох. — Думаю, я бы очень хотела поездить по миру. Посмотреть его. Возможно, так бы я смогла обрести окончательно себя и понять, кем хочу быть по жизни. — Это…неплохо. Думаю, что путешествия и вправду пойдут тебе на пользу. Уж поверь, когда пропадает стальная хватка родителя, мир становится в разы ярче и понятнее. — Ваш отец тоже вас сильно контролировал? Помню, вы сказали в машине, что да, но… Разве вас не посещало странное ощущение, будто вы его предаете, думая уехать? О да. Он понимал, о чем она говорила. Несмотря на всю невыносимость характера Уилбура Вонки, Вилли любил его. И решение уйти, принятое в пылу ссоры, ещё потом долгие годы отзывалось в его груди неприятным тяжким грузом, то и дело не деликатно подкидывающим мысли: «А что, если он там без меня…». Но он не позволял им себя захватить, полностью с головой уходя в работу. Фактически, кондитерское дело его спасло от «самоизъедания». — Да, Нэнси, оно меня тоже посещало. — с толикой грусти отвечает кондитер, качая ногой под столом чисто по воле привычки, — Но ты не должна повторять моих ошибок, думая об этом. Если хочешь уехать, обсуди это с отцом. Тебе же самой будет легче от мысли, что ты сказала ему все, что только могла сказать. А согласится ли он с твоими доводами или нет — это уже дело последнее. Её каре-зеленые глаза поймали один из лучей, слабо освещавших библиотеку, озаряя её взгляд чем-то вроде благодарности и, пожалуй, полной солидарности с его словами. — Спасибо, мистер Вонка. Я думаю, вы правы. Если в итоге и уезжать куда-либо, нужно сначала предупредить родных, чтобы они не беспокоились, а не сбегать. — она отвела взгляд, неловко усмехнувшись. Похоже, в этой кудрявой голове подобные мысли уже проскальзывали. Но даже если Нэнси об этом и думала, она навряд ли смогла бы реализовать свои мечты в реальность. Не Вилли было судить, но ему казалось, что для неё семья многое значит. И лучше уж она проживет до 21 года под натиском отца, но покинет его с чистой совестью, чем сбежит в неизвестность, заставив тем самым своих близких страдать. По крайней мере, ему казалось, что она именно такая. Эта милая уютная Нэнси Баккет. Однако его раздумья прерывает громкий звук возни, доносящийся до них с обратной стороны дверей, ведущих в библиотеку. Нахмурившись, Вилли с досадой перестает любоваться милыми чертами лица, довольно резко поворачиваясь к источнику шума. Следом за ним слышатся неожиданно яркие и даже кажущиеся комичными из-за того, каким голосом они произносятся, ругательства. А потом к нему в библиотеку заносят её. Нарушительницу его спокойствия во всех смыслах этого слова.***
Мне не очень повезло. Ну как сказать, «не очень» — это ещё мягко сказано. Мало того, что я, которая прошла испытание с поиском рецепта и управлением леденцовой ладьей в одиночку, наткнулась на рабочих этой фабрики, так ещё и умудрилась ввязаться с ними в драку! Нет, ну вы только представьте себе — куча маленьких индусов в красных костюмчиках и с непроницаемыми лицами, как у Терминаторов, кидаются на тебя со всех сторон, повязывая какой-то длинной липкой штукой по рукам и ногам. Так они ещё и песни поют! Им, кажется, показалось очень смешным, как я не успела взобраться в вентиляционную шахту и уйти старым путем, поскольку они подрезали мои тросы, а я сама феерично грохнулась на спину, пытаясь повиснуть на том, у чего не было никакого крепежа. За сегодня успело пострадать не только мое самолюбие, но и так же мое бедное тело, на котором теперь точно останется куча синяков. Я издала болезненный стон, когда они закончили затягивать свой импровизированный узел на моем животе, а потом и вовсе громко ругнулась, когда мое тело подхватили ловко снизу, начав двигаться в совершенно неизвестном мне направлении. — Хэй, вы! — пытаясь вертеться и крутиться, я почувствовала, что хватка нисколько не ослабла; напротив, даже стала сильнее! — А ну сейчас же меня отпустите! Я кому говорю, ничего не успела я унести оттуда, клянусь! Только отпустите! Они что-то прощебетали на своем «индийском», переговариваясь между собой, а потом с ещё большими прикладываемыми усилиями потащили меня дальше. Блеск. Просто блеск. Я попалась. — Никогда не любила Индию… — устав дёргаться, проговорила я плывущему перед глазами потолку, понимая, что отец мне подобного промаха не простит. Ну ничего. Если посещение секций меня чему-то и научило, так это подниматься, когда тебя уже успели несколько раз сбить с ног. И пускай противник мне в лицо не был известен, я уж придумаю что-нибудь, чем его уболтать. Эта приятная уверенность в своих силах ослабла во мне тут же, когда меня резко поставили на ноги, заставив на них закрутиться, а после пасть в чьи-то руки, подхватившие меня, чтобы я не стукнулась об пол. И почему я не услышала щелчка открывшейся двери? Но эта мысль была настолько мимолётной, насколько мой взгляд остановился на чарующих фиолетовых глазах, с удивлением и явным раздражением уставившихся на меня в ответ. И тогда до меня неожиданно дошло, перед кем я находилась и кто меня, собственно говоря, держал. — Это совершенно неприемлемо! Совершенно! Как она сюда смогла проникнуть? — прошипел мужчина, опускаясь к своему маленькому подчиненному, чтобы, видимо, лучше его услышать, а следом и меня наклоняя к земле, поскольку из его рук я выбраться чисто физически не могла! — Ага…значит, вентиляции. Чёртовы шпионы, вы на все пойдете, чтобы выкрасть рецепты с моей фабрики. — Теперь он метнул яростный взгляд в мою сторону, — Ну, признавайся, и кто же ты такая, девочка? Мне не понравился его тон, а ещё мне не понравилось, как он со мной обращался. Спасибо хотя бы на том, что не заставил на полу лежать у своих ног. Хотя я бы тогда попыталась его, как минимум, укусить, если бы он вывел меня из себя. А как максимум, он бы получил хороший такой пинок под свой удивительно подтянутый для кондитера зад. — А вот это уже не вашего ума дело. Я попалась, хорошо, но я не обязана вам раскрывать свою личность. Это право остаётся за мной. — прошипела в ответ я, вызывая яркое негодование на бледном мужском лице своим ответным недовольным тоном, — Отпустите меня. Я ничего не успела выкрасть, клянусь вам. — А вот это мы сейчас посмотрим. — мужчина, как я смела полагать, сам мистер Вонка резко отодвинул меня от себя за плечи, осматривая с ног до головы; раздражение и злость уступили своё место удивлению на его лице. Кажется, он был поражен тем, насколько молодой вор ему в этот раз в руки попался. — Да тебе и 18 лет нет, как ты… Я состроила недовольную кислую мину, из-за чего он, закатив глаза, продолжил искать что-то. И когда его взгляд на это «что-то» наткнулся, он вытянул из моего нагрудного рюкзака свой старый свиток, с особой бережностью отдавая его в руки стоявшей рядом кудрявой девушки. Кажется, она была в шоке от всего происходящего, но действовала четко: забрала пергамент, отнесла его в дебри библиотеки, а меня оставила наедине с кучкой индусов и каким-то бледным странным шизиком. Вот уж сказка! Я еле себя удерживала от того, чтобы не засмеяться в голос. Идиоты. Даже если они и забрали рецепт, я его запомнила. — Что ж… пергамент не поврежден. Она явно его уносила с целью сберечь в другом месте. — констатировала «кудряшка», внимательно осматривая меня поверхностным взглядом, — Нашли что-нибудь ещё? — Так, сейчас посмотрим… — он запустил руку глубже в мою сумку, из-за чего я, чувствуя ощупывающие прикосновения, невольно залилась краской и задергалась. — Эй, мы даже не знакомы, держите руки при себе, мистер!.. — Вонка. — закончил не менее смущённый шоколадный магнат, тут же убирая руку, когда его упрекнули в домогательствах, — Забрались на фабрику, а даже не знаете его хозяина в лицо. Стыдно, мисс… — Не скажу. — чуть ли не надувая губы, парировала я, усмехнувшись, — Ну хорошо, один пергамент я стащила. Но более у меня их нет, клянусь вам. Я чиста. Отпустите меня уже домой, пожалуйста, чтобы я продолжила топиться в бездне своей неудачи и… Я увидела, что он перестал меня слушать ещё на середине, поскольку один из его «гномов в красном» параллельно со мной что-то активно ему шептал на ухо, указывая на меня. Остальные же рассредоточились где-то у меня за спиной, не позволяя упасть без опоры в виде мужских рук. Теперь взгляд уже известного мне точно мистера Вонки впился в меня с двойной силой. Кажется, он пытался понять, вру я или нет. Я еле заметно нервно сглотнула. — Ты его читала. Луи сказал, что ты читала, но больше ничего не взяла. Что ж…оно и неудивительно.— теперь его взгляд из изучающего превратился в пренебрежительный, — Такая крошка, как ты, не способна ни на что больше, кроме как влезать вентиляции и разбивать губы об мои винтажные лестницы. И тут во мне вскипела ярость. Я понимаю, что должна была поступить тогда рационально; пожалуй, если бы я смогла тогда взять себя в руки, поверьте, эта история могла бы повернуться иначе. Например, через час бы после освобождения я уже праздновала с отцом в ресторане нашу победу, а через несколько недель мы бы объявили на большой конференции о запуске нового продукта в продажу. И ещё через полгода я бы уже поступила в колледж на юридический, а отец купался в деньгах, как в шелках. Но эта история не об этом и уж тем более не о том, как к моему отцу пришел успех. Она о том, как маленькая вспыльчивая девочка в красном свитере угробила все планы Леонарда Борегарда одним своим желанием выпендриться перед мужчиной, которого никогда не видела, но которым всегда втайне восхищалась. И меня прорвало. Сильно, как прорывает воду из земли, когда сбивают гидранты во время столкновения двух автомобилей. — Да знаете что! Вы, вы — грубиян и огромный выскочка! Мало того, что у вас нет нормальной системы защиты, так ещё и ваши маленькие человечки не следят толком за вашим хранилищем! Хотите сказать, что это я ни на что не способна? Да я разгадала ваш способ шифрования рецептов за десять минут брожения по библиотеке, а ещё через пять уже доставала ваш главный рецепт и запомнила его от корки до корки! Так что, мистер Вонка, если кто-то из нас двоих здесь и не способен на рациональные весомые действия, необходимые для защиты фабрики, так это — вы! В библиотеке повисла гнетущая тишина. В то время, пока до всех присутствующих доходил смысл моих слов, он резко и неожиданно свалился всем своим тяжёлым весом мне на голову, заставляя прикусить наконец-то язык. Свалился очень запоздало, как неприятное ощущение вины, посещающее после крупной ссоры, возникшей на пустом месте. Только вот у моих выплюнутых в пылу горячки слов был потенциально больший урон для меня и моего будущего, чем могла принести та же пресловутая ссора, помноженная на двадцать таких же. А ещё для моего отца, с которым я могла, дай Бог, связаться через беспроводной телефон, который мистер Вонка не нашел, если меня оставят с сумкой. Ну и в живых тоже. Я уставилась на него испытывающим взглядом, в то время как он задумчиво и как-то отстранённо смотрел на меня. Но зато теперь в его глазах не было безразличия, которое до этого заметно сквозило при каждом зрительном контакте со мной. Теперь там было…нечто иное. Интерес? Злость? Желание прикончить меня здесь и сейчас? Я взглянула поверх его плеча на «кудряшку». Она обеспокоенно переводила глаза то от спины мистера Вонки на меня, то обратно. Никто не мог точно предсказать его реакцию. Но он угрожающе спокойно наклонился ко мне, теперь более пристально всматриваясь в мое лицо, чем заставил меня изрядно понервничать. — Что же нам с тобой тогда делать, а?.. Раз ты обо всем знаешь, я теперь не могу так просто тебя отпустить. Ты спустишь мои секреты при первой же возможности, а я никак не могу этого допустить. Значит… — он прищурил свои невозможные фиолетовые глаза, заметно потемневшие из-за расширившихся в них зрачков, прошептав будто для меня одной свое решение, — Тебе придется остаться здесь. Я ощутила, как сердце ухнуло в самый низ живота, когда он отстранился, круто повернувшись на пятках ко мне спиной. Что?..Остаться здесь? В качестве трупа или заложницы? Или… — Отведите неизвестную нам мисс в отдел с кремовой помадкой, там как раз есть комната, подходящая для мерзких шпионов вроде неё. — Что?! — не узнав свой голос и то, как он упал, спросила я, тут же забившись, когда меня опять подхватили за все части тела, — Вы не имеете права! В какой ещё комнатушке?! Да я на вас в суд подам! — Это уж навряд ли, девочка. Мне кажется, ты ещё долго ничего не сможешь «подать», а уж когда я выясню, кто тебя сюда заслал, уж поверь, я приложу все усилия, чтобы его засудить самостоятельно. Мое лицо начало стремительно бледнеть. Черт! Только этого не хватало! И в этот самый момент, как последний отблеск догорающего солнца в небе или проблеск маяка в море, «кудряшка» резко влезла между мной и шоколадным магнатом, не позволяя его помощникам меня дальше унести. Тот удивлённо на неё уставился. — Нэнси, детка, будь добра, отойди; Умпа-Лумпы не смогут отнести эту воровку в тюрьму, если ты их не пропустишь. — Это… неправильно. — она бегло просмотрела на меня через плечо, а потом снова на мистера Вонку, — Так нельзя, мистер Вонка. Я понимаю, что она сильно провинилась перед вами, да ещё и кучу гадостей вам наговорила… Но, пожалуйста, не поступайте так, после чего могли бы пожалеть. Он еле заметно нахмурился. Кажется, её слова возымели определенный эффект. Удивительно! Никогда ещё не встречала подобного проявления благородства, кроме как в кино. Хотя эта девушка мне и напоминала героиню книг какой-нибудь Джейн Остин: худая, с прямой спиной и вьющимися темно-каштановыми волосами, она готова была бросаться вступаться за свои взгляды и обделенных, если того требовала ситуация. Но она была не обязана вступаться за меня… Я ведь не просила. Даже намека никакого не подала! И все же она храбро встала между мной и решением запихнуть меня в «тюрьму» до дальнейших разбирательств, рискуя навлечь на себя недовольство мистера Вонки. Уж не знаю, чем бы оно для нее обернулось, но она явно готова была рискнуть, чем вызвала с моей стороны сразу же уважение к своей персоне. — И что же ты предлагаешь?.. — наконец-то спросил мужчина, опираясь руками о стоявшую перед ним трость. «Кудряшка» даже при таком сближении не шелохнулась. — Я беру её под свою ответственность. Пока я пребываю у вас в гостях, обещаю позаботиться о том, чтобы и неизвестная мисс вела себя хорошо. И больше ничего не украла, как и не прочла без вашего ведома. Я обещаю. И тут его будто переклинило. Он расплылся в такой светлой улыбке, направленной в её сторону, что я тут же все поняла; мужчины поддаются на подобные уговоры только при одном единственном раскладе — когда они по уши влюблены в человека, пытающегося их убедить. А на лице магната так неприкрыто отразилась смесь восхищения и благоговения перед добротой «кудряшки», что я уже мысленно сыграла для них свадьбу. — Хорошо, Нэнси, если таково твое желание, я не могу ему перечить. В конце концов, ты моя…гостья. — он мягко улыбнулся, дал отмашку меня отпустить, а сам, кинув прохладный взгляд в мою сторону, удалился, покидая библиотеку. Путы как по волшебству ослабли, оставляя меня наедине с «кудряшкой» и моими терзаниями, возникшими из-за всей этой ситуации в целом. С одной стороны, его можно было понять — я, как вор, не должна была мешаться под ногами на просторах фабрики, но все же… Тюрьма — это было уж чересчур. — Хэй, ты как? — «кудряшка» поспешила тут же ко мне, когда последние веревки из лакрицы покинули мои запястья, а я сама сидела на полу и растерянно их терла. Она помогла мне встать, мягко взяв меня под руку и перекинув её через свои плечи. Я инстинктивно хотела отстраниться, но не стала этого делать. Мне не хотелось на такое доброе отношение ко мне отвечать злом, это уж слишком было бы по-свински. — Ты не обязана была меня спасать. — констатировала я, удивлённо на неё взглянув. — Почему ты помогла мне? Она неловко усмехнулась, вывела меня из библиотеки, и так и остановилась у стены, позволяя мне к ней привалиться. — Ты видела его реакцию на то, что ты сказала? Я представить себе не могла, что с тобой сделали бы, а когда представила, мне поплохело от жалости. А я тебе, кем бы ты ни была, зла не желаю. Я растерянно провела руками по ткани своего красного свитера, насупившись. Дерьмовая ситуация складывалась. Получается, если я буду вести себя как попало, может теперь прилететь и ей. Данный расклад мне совершенно не понравился. — Слушай… — Нэнси. — Да, Нэнси. Если я в чём-то и провинюсь, я буду одна единственная нести ответственность за свои действия. Не хочу, чтобы тебе из-за меня ещё и прилетело. Она тепло улыбнулась мне, и я ощутила, как к щекам невольно прилила краска. Да, она определенно теперь ассоциировалась у меня с героиней какого-нибудь викторианского романа. Такая же красивая и нежная, словно бутон только распустившегося цветка. — Ну вот видишь. — уклончиво ответила она. — Я так и знала, что ты — неплохой человек.