Песий дом

Я — собака-поводырь. Совершенно невидимая собака. Ещё не пришло моё время. Я люблю людей. Кто-то ведь должен их любить, сами они не справляются. Вот и ту женщину, которая пела мне песни, моего друга, мучают теперь её собственные страхи. Один страх, ставший высоким, безликим кем-то без запаха и жизни. Я здесь! Я защищу тебя! — И вы даже не предложите посмотреть своему страху в глаза? — снова и снова спрашивает он, и мой старый друг (ее зовут Алиса) дрожит. Ее страх выпрямляется в кресле ещё больше, хотя куда ещё? Луч света скользит по его гладко выбритой щеке. Алиса чувствует, как пересыхает горло, и я чувствую это вместе с ней. Страх очень хорошо умеет притворяться человеком. — А это имеет смысл? — Предыдущий психолог советовал мне именно это. — И где он теперь? — Полагаю, там же, где и вы сейчас, — в голосе страха нечто, похожее на усмешку. Я здесь. Я защищу тебя! Тебе только надо перестать слушать тех, кого слушать не стоит. Алиса всё же наливает себе воды в узкий высокий стакан, мне тоже хочется пить. Я слышу её мысли очень чётко. Я учусь думать как человек. Её кабинет — образцовое место работы психолога. Типовое. Собранное по маленьким кусочкам из всех фильмов, где когда-либо мелькали кабинеты психологов. — Если бы я могла, я бы взглянула своим страхам в глаза… Пациент усмехается. — В вашем распоряжении вечность. — Это бессмысленно, — говорит Алиса дрожащим голосом. — Я отказываюсь верить, что… — А с чего вы взяли, что у чего-то должен быть смысл?  А какой смысл вы вкладывали в свой поступок, Алиса? О каком смысле вы думали, дипломированный психолог, когда убивали себя. У вашего поступка был смысл? — Нет, — шепчет она. — Смысла не было. — Отчего он должен появиться теперь? Она закрывает глаза. Я здесь, слышишь? Обрати на меня внимание. — Курша, Курша… — говорит она. — Надеюсь, тебе хорошо. Пальцы подрагивают. Ну же! Положи их мне на голову. Почеши мне за ухом. Страх уходит, оставив дверь приоткрытой. Какое-то время спустя мы, наконец, выходим в коридор. Тусклые лампы, обшарпанный пол… И этот образ склеен из тысячи попсовых фильмов и книг. Я слышу ее мысли, она не видит меня и не слышит. Ещё не готова. Викинги представляли себе загробный мир ледяной пустыней, потому что холод был им хорошо знаком. Лава и жар в христианском аду для тех, кто знает, что значит умереть от жары. У Алисы ад — бесконечный коридор, тусклый свет, потёртый линолеум. И много-много дверей. А за каждой — её смерть. Очередной сценарий её самоубийства. О половине из них она и подумать не могла… И каждый раз после, помня о своих разбрызганных мозгах или сожжённых внутренностях, она снова и снова появляется в знакомом кабинете напротив своего пациента. Своего страха. И он снова и снова предлагает взглянуть страхам в глаза, проводя пальцами по гладкой коже лица там, где у человека должны быть глаза. Алиса мертва. Алисе ничто не может помочь, даже встреча с собственным страхом. И у неё впереди вечность. Но когда-нибудь Алиса поймет, что смотреть надо не на свои страхи, а вокруг. И тогда она увидит меня. Она почешет мне за ухом. И я выведу ее отсюда. Я — собака-поводырь.