***
На протяжении всего дня рыжеволосый юноша чувствовал себя странно: то готов был свернуть горы, то оказывался совершенно без сил и хотел лишь растечься бесформенной массой на любой горизонтальной поверхности. Оставив лисят на Минхёна и его омму, Минсока, омега как можно незаметней утёр влагу со лба и торопливо попрощавшись, побрёл домой. Оказавшись в своей квартире, в высотке на окраине города, омега прижался горячим телом к холодному бетону стен, испуская слабый усталый стон. У него и раньше бывали такие течки, когда буквально всё в нём и в первую очередь лис, изнемогал, томясь внутри тела со стальной волей, железными принципами и инстинктом, который вёл его, однако, в этот раз всё было как-то не совсем привычно. Судороги сводили его ноги и мышцы там буквально каждый час, не давая ему возможности ни уснуть, ни отвлечься. Грусть накатила с такой силой, что хоть на стену лезь. Донхёк сам не понял, как суетливо начал переворачивать всё вокруг, пытаясь найти что-то, что пахло бы Минхёном. Дыхания не хватало. И вещей, как назло, не находилось. Стоя в центре разбросанных вещей, омега не понимал, как он мог привыкнуть к этому альфе так быстро. Его аккуратные пухлые губы дрожали то от злости, то от жалости к себе, потому что эту тягу невозможно было пересилить. Вновь побеждённый внезапной судорогой, из-за которой неконтролируемо подрагивали подогнувшиеся ноги, а по нагретой коже бёдер струилась влага, омега упал на ковёр, тяжело дыша, упираясь горячим смуглым лбом в ворс и до врезающихся в кожу когтей сжимая кулаки. Жалобный полускулёж-полустон вырвался из его приоткрытого рта, настолько сильно хотелось быть наполненным и прижатым чужим весом к земле. Перевернувшись на спину, как мартовский кот, Хёк торопливыми, неловкими движениями стянул с себя свободные, прилипшие к ягодицам штаны и, так и оставив их болтаться на одной ноге, торопливо коснулся себя меж широко разведённых ног, проникая подрагивающими пальцами внутрь. Прикрывая замутнённые глаза подрагивающими веками со слипшимися ресницами, облизывая горячие, солёные от пота губы, он представлял на месте собственных пальцев, проникающих в пульсирующую, горячую узость, чужие: бледные и тонкие. Смазка текла по пальцам и бёдрам, выделяясь при каждом движении. Ему почти наяву, среди тишины и шума собственных свистящих вздохов, казалось, что пальцы Минхёна непременно были бы прохладными. Такими, что сперва он чуть вздрогнул бы и сжался на них, после прося только больше и глубже, постепенно согревая собой и трением. Минхён, рисуемый перед течным омегой перевозбуждённым воображением, смотрел на него из-под чёлки тёмным, вожделеющим взглядом и его милые бровки-чайки больше не вызывали наивного желания рассмеяться и клюнуть в них лёгкими поцелуями. Мотая головой из стороны в сторону, кусая раскрасневшиеся губы, часто и глубоко двигая кистью внутри себя, едва не плача, Донхёк ощущал себя ненужным и одиноким, потому что настоящий Минхён был сейчас далеко. Следил за его лисятами, играл с ними, помогал, заботился о них и ни о чём не подозревал. Донхёк хотел поохотиться в лесу неподалёку на каких-нибудь огромных каракатиц, однако, на пути ему встретился только Сяоджун, сразу учуявший течку. Молодой волчек выглядел растерянным и дезориентированным: долго водил носом, принюхивался, не решаясь подойти и топтался на месте. Но только стоило ему собраться с духом и шагнуть лису навстречу, как его тут же самым жесточайшим образом обрычали, сердито зашипев, клацнув напоследок оскаленными зубами. Волчек Сяо жалобно заскулил, уселся на землю и виновато прижал уши к голове, стелясь хвостом по земле. Он, ещё более юный и глупенький, не мог понять, чем так разозлил Донхёка, ведь он всего лишь хотел помочь. Побегав с часок и устав, лис не нашёл ничего лучше, чем придти к дому Минхёна и посидеть у крыльца, однако и тут что-то пошло не так. Альфа неожиданно вылетел из отчего дома, хлопнув дверью, и быстрым шагом пошёл к своей мастерской, в сгустившихся сумерках лишь изредка мелькая в рассеянном свете, падающем на дорожку из окон. Юноша явно спешил, потому что мастерка на нём не была застёгнута, а лишь торопливо натянута сверху. Чертыхаясь и спотыкаясь, альфа шёл, продираясь сквозь траву. А в Донхёке внезапно взыграл азарт. Шевеля задними лапками из стороны в сторону он неслышно, лёгкой рысцой проследовал за альфой, желая напасть на него из темноты. Но, видимо омега забыл, что в образе лиса он был не такой уж и маленький. Альфа почти сразу понял, что на его след кто-то напал. Минхён, сразу распознавший слежку, сделал пару кругов вокруг своей мастерской и его малость потряхивало от адреналина бурлящего в крови, от развеселившегося хищника, рысцой бегущего по его следам и запаху, подобно шлейфу духов, оставшемуся в воздухе и как путеводная нить, ведущая к нему. Юноша знал, что из темноты и буйной зелени кустов на него смотрели янтарные глаза именно Донхёка, так же ясно, как то, что завтра на востоке встанет солнце. Дойдя до двери, которую он не успевал открыть и уперевшись растопыренными пальцами на деревянную поверхность, приникнув к ней спиной и едва дыша от примеси страха, предвкушения, возбуждения и волнения, Минхён до рези в глазах вглядывался в обступившую его темноту, полную всяческих звуков, облизывал в нетерпении губы и шумно дышал. Настолько шумно и громко, что лис, наблюдавший за ним светящимися в темноте глазами, тоже нетерпеливо облизнулся и фыркнул. Альфа не знал, почему Донхёку вдруг захотелось сыграть с ним в такую странную игру и поэтому, услышав рык, раздавшийся неожиданно близко, вздрогнул, по-настоящему испугавшись, и бросился в сторону. Лис, взвизгнув, резво бросился следом, нагнал его на поляне, врезался лапами прямо в широкую спину и повалил мальчишку в высокую, пахнущую полынью и вязью, траву. — Ай! — вскрикнул Минхён, падая на землю, удар, к счастью, смягчила густо растущая трава, однако локти и колени всё равно саднили слабой болью. Ощутив, как фыркающий, щекотный нос забрался ему прямо в волосы, мелко их покусывая, словно играясь с неуловимой водой, лис принюхался, удовлетворённо заурчал, ткнулся мокрым носом в основание шеи и несильно прикусил покрывшуюся мурашками бледную кожу. — Донхёк? — уговаривая свою душу не отделяться от тела раньше времени, перевернулся под нависшим над ним хищником Минхён, как только чужие острые зубки щекотно царапнули кожу, выпуская из захвата, а шершавый язык обжёг в том месте горячей влагой. Клыки слишком внезапно прикусили подрагивающие от страха губы и ещё внезапнее, вместо тяжёлого пушистого лиса, устроившегося верхом на нём, поверх едва дышащего Минхёна оказался абсолютно обнажённый, горячий, пахнущий лесом, соком травы и ветром Донхёк. Его глаза невероятно красиво и по-звериному необъяснимо светились в темноте, раскрашивая золотистым свечением веки омеги. Он, выпустив из плена своих острых зубов нижнюю губу Минхёна, принюхивался к его лицу, шумно выдыхал на бледные губы, нос и лоб, дышал, через рот, словно был всё ещё зверем и безбожно сильно источал свой течный аромат, обнося альфе голову. Руки юноши, ещё мгновение назад растерянного и испуганного, буквально закаменели, стоило его заледеневшим ладоням оказаться на безумно горячих боках шумно дышащего, требующего ласки Донхёка, который как большой кот, тёрся о его голову своей. Омега выпрашивал ласку, находясь в какой-то средней ипостаси между человеком и зверем. Над ними во всю свою ширь разверзлось бескрайнее звёздное небо, щебетали в траве светлячки и кузнечики, перекликались вдалеке птицы, холодили открытые участки тела прохладные травинки. А Донхёк тёрся чутким носом о Минхёново лицо, виднеющиеся в вырезе майки ключицы и чуть оголившиеся плечи; втягивал шумно аромат его возбуждения; переминался с руки на руку нетерпеливо, словно забыв, что они больше не были лапами. Глупо было спрашивать разрешения о том, чтобы поцеловать, когда чужие глаза смотрели на него, как на самое вожделенное и привлекательное существо на свете; когда осмелевшие ладони Минхёна скользили от золотистых, пышущих теплом боков то выше к двигающимся рёбрам, то ниже к подрагивающим бёдрам, которые с внутренней стороны привлекательно намокали, но он всё равно чувствовал, что должен был это сделать. — Донхёк? Можно… Можно я…? — отвечая со всей нежностью на мягкие поцелуи, касаясь подрагивающими от нетерпения и переизбытка чувств губами приоткрытого рта омеги, спрашивал Минхён, пытаясь разглядеть в глазах, окутанных поволокой возбуждения, адреналина и желания, хотя бы искру своего Донхёка. — Я могу? В самом деле могу…? Ты хочешь…со мной? Донхёк, будто всё понимая, взмахивал медленно длинными ресницами, обжигал раскалённым железом, плавящимся на дне зрачков, и облизывал предельно пошло угрожающе удлинившиеся клыки вёртким языком. Пальцы альфы двинулись вперёд, в желании потрогать их, прежде, чем он успел подумать о том, что собрался сделать. Дав коснуться острых зубов, омега обхватил его указательный и средний пальцы блестящими от слюны, пухлыми губами. Завораживающе прикрыв глаза, он плавными движениями головы опустился ртом на закаменевшие пальцы неискушённого альфы, обводя их языком и причмокивая. Бедному, заполошно стучащему в груди, сердечку Минхёна грозил серьёзный удар. — Щ…щекотно, — выдохнул Минхён в окутавшую их прохладу ночи, а затем едва не вскрикнул, потому что тонкие пальцы с силой нажали ему на плечи, заставляя лечь. Холодная трава уколола нежную кожу шеи, руки Донхёка, задравшие его футболку, а следом и губы, прошедшиеся по покрывшейся мурашками коже на груди, казались Минхёну, зажмурившему глаза, нереальными и слишком реальными одновременно. Альфа позволял омеге тискать себя, заводить руки над головой, целовать вот так, без возможности вырваться или увернуться, с упоением собирая с неискушённых губ каждый, даже самый слабый стон и чувствовать себя сильнее. — Ну же, Минхён, — впервые за вечер заговорил Донхёк и у юноши вдоль позвоночника спустилось несколько опасных мурашек, подводя его к долгожданной черте. — Не глупи… Я же тебя поймал и теперь ты мой. Твой черёд меня ловить… Минхён смотрел в горящие ярче звёзд глаза, когда уверенно протянул руку к голове нависшего над ним омеги, устроил ладонь на рыжеволосом затылке, и притянул поддавшегося Донхёка к себе для глубокого поцелуя. Альфа промычал что-то невнятное в поцелуй, когда чужие руки приспустили с него домашние штаны, задыхаясь от обилия ощущений, стоило омеге опуститься на его затвердевший, готовый взорваться член. Смотря снизу-вверх на оседлавшего его омегу, вернее, на едва угадываемый в накрывшей всё вокруг ночи силуэт, стискивая ладонями горячие бока на тонкой талии, Минхён задыхался от любви, она буквально сдавливала его грудь до выступающих в уголках глаз слёз, и обещал себе, что обязательно сделает так, что Донхёк выберет его. Одного и навсегда. Сам привыкнет к нему, его любви и ласке, и не захочет уходить ни к кому другому.***
Они делали это ещё два раза за ночь. Завалившись в мастерскую Минхёна, когда альфа, наконец-то позволил себе быть более напористым и разложил Донхёка на столе, и потом, уже в квартире Донхёка, когда поплелись ни с того ни с сего в душ. Минхён скользил распухшими, опьянёнными губами по смуглым, покрытым тысячей мелких капелек плечам, собирая ими влагу и оставляя едва ощутимые поцелуи, прижимал к себе тело человека, без которого не мог представить больше ни один свой день и гладил ладонями впалый, подрагивающий от щекотки живот. Ладони сами собой спустились к аккуратному, стоящему члену и просто принялись гладить его, проводя пальцами по головке и выделявшимся по цвету и рельефу венкам. — М-м-м… — только и выдыхал омега, торопливо оборачиваясь к альфе, заключая его лицо в свои ладони и от выжигающей изнутри страсти с силой приникая к его губам своими. Мягко втягивая сладкие губы по очереди в свой рот, скользя по ним аккуратно языком и мягко целуя в скользкую кожу напоследок, он с новой силой, спустя всего мгновение, сминал их до слабой боли, что бы после снова быть нежным. — Пойдём к лисятам? Они скучали по тебе весь день, до самого вечера не находя себе места… — предложил Минхён, когда они, выбравшись из душа и переодевшись, валялись на кровати прижавшись друг к другу. — А куда ты пошёл, когда я решил поохотиться на тебя? — утыкаясь носом в Минхёнову шею, прикрывая глаза спросил Хёк. — Что? — не понял сперва альфа, нахмурив бровки, а затем резко сел на кровати, вынуждая оставшегося без «подушки» омегу, тоже сесть, привалившись к его плечу и глядя на него снизу-вверх, задрав кверху голову. — Точно! Я же шёл за игрушками для Джисона, а ты совершенно сбил меня с толку… Омма наверное потерял меня и просто в ярости… — О да, Минсок-ши просто изрешетит меня своим взглядом, — хохотнул Донхёк, почувствовав однако, что ему крайне неуютно без лисят. Правда он не ожидал, что альфу тоже будет это заботить. Отлепившись от тёплого плеча, Донхёк пристально посмотрел на Минхёна. Удивительный. — Пойдём, проберёмся тихонечко через окно, — приблизившись и чмокнув омегу, который всё ещё казался зыбким миражом, способным исчезнуть из его рук в любой момент, подмигнул Минхён, протягивая Донхёку свою руку.