«А звезды тем не менее чуть ближе, но все также холодны. И как в часы затмения, ждем света и земные видим сны, » — Приключения Электроников «Трава у дома»
Артур
Я уселся в темном углу нервно перелистывать страницы зачитанной до дыр книги. Ее я взял еще на Базе у какого-то пилота и теперь не понимал, зачем мне вообще чужая классика. Сказать по правде, я и марсианского-то никогда не учил. По корпусу вышагивает космограф, выписывает круг за кругом, точно муха над кучей или заходящий на посадку планер лейтенанта Фарса. В руке он сжимает старые часы с позолоченной цепочкой. Подарок ассоциации ученых. Меня буквально выворачивает наизнанку, когда он всякий раз останавливается напротив меня, чтобы спросить время. Механик и лейтенант за столом рубятся в карты, раздает лейтенант, он же преимущественно отбивается и лишь чудом выигрывает в конце. Луз, я заметил, очень пренебрежительно относится к игре, он притрагивается к колоде легко, карты сами тасуются и сами складываются в ряд на столе, механик же больше глядит в окно. Там разыгралось настоящее представление из снега и ледяного ветра. Стекла покрыла изморозь. Дверь содрогается от нового порыва. — Ты совсем одурел?! Прошло только пятнадцать минут! Я подскакиваю в кресле, чтобы хорошенько вмазать Дидье, но космограф оказывается мужик не из робкого десятка: он толкает меня и усаживает обратно. Книга падает в дыру меж сиденьем и подлокотником, и я теряю последнее, чем мог бы защититься от натиска ученого. Дидье сжимает кулаки, часы виснут на бретельке его брюк. В эту секунду Фарс вскидывает к потолку руки и издает победный клич, в котором я слышу и нешуточную усталость, и толику отчаяния. Наверно, это была последняя раздача, потому что Луз начинает сворачиваться: он собирает колоду и незаметно сваливает на кухню. Только механик исчезает за массивной дверью, как лейтенант Фарс обрушивает на шатающийся стол кулак размером с мой ботинок. — Дидье, могли бы и потише! Не видите, игра в самом разгаре?! — Все этот русский! Книга впивается мне в копчик, я пытаюсь подцепить ее пальцами, как глаза космографа останавливаются на моем затылке. Прежде чем француз, будь он неладен, наносит сокрушительный удар, я вытаскиваю из западни книгу и успеваю поднять над головой. Ею же я ударяю космографа в левый бок, пока тот старается выпрямиться, перепрыгиваю через подлокотник и встаю ближе к лейтенанту. Из кухни возвращается механик, в руке он держит полный стакан спиртного, в другой раскручивает на пальце ключи от внедорожника. Луз подходит ко мне и тихонько шепчет: — Жду в гараже. Он так же незаметно исчезает, а я попадаю под горячую руку лейтенанта. Через пять минут я, вполне себе довольный, выскакиваю на улицу и сразу же оказываюсь сбит в сугроб мощным порывом ветра. Снег забирается под теплую кофту. До гаража ползу на четвереньках, больше не рискуя подняться. Я еще не забыл, как мы чудом приземлились на самую вершину скалы, а не свалились в бездонную пропасть. В гараже механик курит и разбирает на столе какие-то схемы. Подкрадываюсь сзади, и он предлагает мне сигарету. Вместе мы склоняемся над чертежами. — Я считаю, ждать помощи бесполезно. Мы вернее замерзнем на этой чертовой базе, чем кто-то соизволит здесь объявиться в ближайшие две недели. По сводкам Дидье, после крушения корабля лейтенанта Чиа последний раз местные видели ракету в небе практически сорок лет назад. Ты можешь сколько угодно слать сигналы о помощи — за нами не прилетят. — И что ты предлагаешь? — Как насчет оставить тех двух идиотов и двинуть в ближайший лагерь? Я уверен, что что-нибудь да найдется в этом захолустье. — Каковы наши шансы добраться в такую метель до населенного пункта? Ты подумал об этом, пустая твоя башка?! Я и сам не замечаю, как срываюсь на крик. Взгляд механика, устремленный в переплетение линий на схеме двигателя, не выражает ровным счетом ничего. Луз проводит ногтем по бумаге, останавливается и утыкается в левый верхний угол. Правая рука дергается, и стакан с выпивкой опрокидывается на чертежи.***
— Артур!***
Я поднимаю голову от руля — спорим, у меня на лбу теперь красуется его прощальный поцелуй. Глаза слипаются, видимо, я неплохо так поспал, и даже чушь какая-то приснилась. В сотый раз кляну себя, что уснул в машине. По стеклу хлещут капли. Надо же! Первый дождь! Настоящее чудо! Я даже забываю на секунду, что вообще здесь делаю. Ночью. На полупустой парковке, в прокуренной напрочь тачке. Справа от меня, на соседнем сидении, Бато тушит сигарету об панель. Он указывает бычком на вход в букмекерскую контору, откуда вываливается наш клиент, поддатый и без гроша. Мужчина старше меня на семь лет, в рваной джинсовке и трениках. На плече у этого парня должна быть еще татуировка со змеями. Мои ребята следят за ним второй день, знают все от и до, что вообще можно узнать о человеке за такой короткий срок. Следом выходят еще четверо, но те, к счастью, оказываются порознь и, покурив пять минут под крышей конторы, быстро расходятся. Мужчина перепрыгивает лужу, обходит нашу машину и открывает дверцу следующей. Готов поклясться, в таком состоянии он даже не обратил на меня внимания. Все складывается более чем удачно. Пока я выезжаю со стоянки, Бато будит еще двоих, которые чуть ли не в обнимку уснули на заднем сидении. Из-за дождя дорогу видно плохо, приходится сбавить скорость и перестроиться во второй ряд, чтобы этот остолоп на своем пикапе смог проехать. Я не решаюсь вырваться вперед: еще, чего доброго, не заметит, врежется в зад на светофоре. Тогда все дело коту под хвост. На перекрестке мужик дает по газам и исчезает за поворотом. Если бы не Бато, я б его так и упустил. По центру мы едем спокойно. Погода разыгралась не на шутку, дождь так и заливает улицы. Я боюсь, как бы лето не приберегло для нас чего. Очередной потоп, скажем. Лоб болит, кажется, я с размаху ударился об руль, пока спал. От тихой езды глаза сами собой закрываются, слегка тошнит, вдобавок ужасно болят ребра. Бато курит, а сзади ни звука. Черт, знаете, я бы тоже с удовольствием вздремнул сейчас! Дыхание перехватывает на каждой незначительной кочке. За городом этот придурок врубает Сектор газа. Я точно бы и в отместку ставлю на полную Агату Кристи, и так мы и мчимся в попытке перекричать друг друга. В какой-то момент с проселочной дороги выезжает грузовик. Пикап лишь чудом тормозит перед машиной, сигналит во всю. На прямой он вырывается вперед, оставляя позади тучи брызг. Еще полчаса мчимся по трассе. Я выжимаю последнее из этой железной бочки. Какой-то козлина навязал на антенну пару цветных лент, что мы теперь как радуга несемся в этой кромешной тьме. Вернусь и, обещаю, руки оторву гению — по самые плечи. Пикап сворачивает на развилке и спускается с небольшого пригорка, въезжает в поселок. Я мягко давлю на газ, делаю крюк, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, и на следующей улице мы встречаемся как ни в чем не бывало. Тихо шуршат по грунтовке колеса, перемещение наше выдает только лай собак за оградой. Наконец, машина останавливается у трехэтажного коттеджа. Я паркуюсь тут же, и, прежде чем мужик успевает захлопнуть дверцу пикапа, вылазит двухметровый Бато и хватает парня за грудки, кидает на капот. Я выбираюсь из машины, киваю двум своим парням на дом, в единственной комнате которого еще горит свет, а сам остаюсь на месте, с минуту смотрю, как Бато метелит этого дохляка. Когда кажется, что наш молодец сейчас размажет мужика об землю, отталкиваю Бато в сторону. У бедняги подбит левый глаз, нос свернут, и всю рожу заляпало кровью. Черт, даже джинсовку порвал. — Ты его убить вздумал, а? — Прости, не удержался. Бато улыбается, потирает ушибленные костяшки. Они с Малым, кажется, даже общались последнее время. Я вытираю со лба пот и опускаюсь на корточки перед раненым. Нижняя губа раздувается на глазах. Лишь бы этот придурок мог нормально отвечать. Бандит сплевывает кровь себе на грудь. Спорим, он уже трезв как стеклышко? Хватаю мужика за воротник куртки и встряхиваю. — Вы, козлы! Что за на хер?! — Это я у тебя должен спрашивать. Почему вы убили нашего? — Что ты гонишь? Мы никого не убивали! Я жестом останавливаю Бато. Какого черта, ты вздумал его прикончить? — Что значит «не убивали»? Три дня назад ваши ребята грохнули одного из наших прямо в его подъезде. Кто конкретно это сделал? — Я, блять, почем знаю? Мне теперь за каждым желторотиком в банде следить?! — Ты правая рука своего бригадира. — И что теперь, блять, уссаться?! Пока мы говорим, кровь у мужика льется двумя тонкими струйками с головы, огибая левое ухо. Я видел, как Бато приложил его виском об зеркало, а затем кинул на землю. Из дома выходят двое моих ребят, один тащит за волосы девчонку лет семи. Второму пришлось повозиться, но все же он вывел на крыльцо женщину, скрутив ей за спиной руки. Секунд пять я не мог отвести от нее взгляд. Светлое открытое лицо, изящные руки, грудь. В нее, должно быть, влюблен сам Бог, не иначе. Кого угодно обманут эти чудесные глаза. И, если так, кто мне тогда объяснит, почему самые красивые женщины выбирают в мужья таких уродов? Дыхание перехватывает, и я машинально бью кулаком в челюсть мужчины, когда тот вдруг подскакивает и кидается в сторону жены и ребенка. — Что тебе нужно?.. Парень успокаивается, вытирает кровь с лица грязным рукавом. На человека больше походить не стал, но так ведь и я в его глазах не божий посланник. — Высокий в бандане и низкий очкарик с переломом правой руки. Сосед того убитого парня смог описать их так. Ваш глава должен их выдать не позже, чем через два дня. Все ясно? За спиной плачет ребенок, женщина пытается успокоить дочку, но голос ее дрожит, оттого крику нет конца. Мужик откидывает голову назад, зажмуривается. Если это обморок, то пускай лучше откинет коньки прямо здесь. Я не собираюсь ждать, когда он очнется. Встряхиваю парня, тот оказывается живой. — Ну? — Да понял я, понял. Отъебись… Я очень хочу ему верить. Подаю руку и помогаю встать, но мужик снова падает на колени в самую лужу. Я удивлен, что ему вообще хватает сил двигаться. После тяжелого кулака Бато немногие способны подняться, и здесь бы я на чудо надеяться не стал. Киваю своим, и парни отпускают заложников. — Тебе не жить, слышишь? Я тебя из-под земли достану! Будешь у меня кровью плеваться! Клянусь, я тебя… Бато садится за руль. Ничего не говорю, но я рад, что могу хоть немного вздремнуть теперь. От моего тяжелого дыхания запотевает стекло, и я вырисовываю на нем маниакальную улыбку, хорошо знакомую мне со времен учебы. Следовало позвонить Дикому раньше. Не знаю, как смотреть ему в глаза после всего случившегося. Что он скажет? Наверняка обвинит во всем меня — больше ведь некого, — а потом умоет руки, точно смерть Малого его не касается. Акула целиком и полностью занят девчонкой — я уж начинаю подозревать неладное. Важно, чтобы о ней никто не прознал, особенно в бригаде. Тогда мнимая болезнь Дикого превратится в его настоящие похороны. Бато выруливает на главную магистраль, рассказывает, как они на днях гоняли одного приблудного. Наркоман продавал траву ребятам, делал в известных местах закладки, а потом сдавал все это дело ментам. Целый месяц искали, в родном дворе же и выловили. Парень сиганул в подъезд, заперся у себя. Выломали они вдвоем ту чертову дверь. И вот такая картина. Заходит Бато в хату — бардак, никого нет. Прошел в комнаты, осмотрел сортир с ванной, во все шкафы, под кровати заглянул — никого. Тут его напарник с кухни кричит. А на кухне у этого растамана балкон такой с выступом. Выходит, значит, Бато на балкон, свешивается с перил, а там, привязанный за балку, мужик болтается. Хорошо еще, что двор пустой оказался. Не стали они ничего трогать там, ушли. — Меня, знаешь, чуть на рожу ему и не вырвало тогда. Пиздец, говорю. — Не завидую. — Правильно. Такое тебе зрелище, скажу. За стеной дождя вырисовывается заправка, и пока парни разбираются с машиной, я расспрашиваю Бато о реальном положении дел. — Что с рынком? — А что с рынком? — Доходы падают. Надо надавить на тамошних ребят. — Это не проблема, — Бато подкидывает зажигалку, ловит и убирает в карман к пустой пачке. — Что меня реально волнует, так это Малый. Думаешь, Чуркин так просто выдаст своих парней? Мне кажется… — Я понял. Займись этим, будь добр. С носа стекает огромная дождевая капля, которую я не стряхиваю из гуманных побуждений. Не будь этой треклятой капли, от которой чешется нос и зудятся руки, первым бы огреб Бато за свои лишние расспросы. Усталость наваливается со спины и обхватывает горло. Щурюсь до боли в глазах на фонарь и мысленно пытаюсь сосчитать от тридцати до нуля, но сбиваюсь на двадцати двух. Телефон в кармане надрывается. Как мне надоела эта песня, как мне все надоело и осточертело! Сбрасываю вызов. Буквально через минуту звонок возобновляется, и я в каком-то оцепенении хватаю телефон. — Слушаю!