Путь к закрытым городам

      У Дикого с берцами не сложилось с первого дня. Когда ему подогнали пару, что-то щелкнуло в мальчишеской голове, перемкнуло.       Когда он впервые избил человека, собственной рукой прописал парню инвалидность, тогда это меньше всего походило на детские драки, в которых Дикой участвовал до сих пор. Он менял берцы, одну пару на другую, затаскивал до состояния, когда те уже переставали походить на типичные башмаки. Больше смахивали на двух цепных псов, залегших у хозяйского порога. Такими их представлял Дикой. К тому времени его уже прозвали Акулой. К солдатским ботинкам приросли грубой ткани штаны, к плечам — неподъемный плащ. Дикой превратился в жестяную подставку для ног. Не более чем вешалка в платяном шкафу чьей-то вдовы.       Сколько еще он будет служить оружием чужой воли? На вопрос мог еще ответить отец, но старик давно похоронил себя, утопив в бытовых помоях, и оставил не лучшее наследие своим сыновьям. Дикой скривил лицо, выругался. В последнее время его мысли чаще крутились вокруг семьи, в точности как у одного знакомого, и если Артур похоронил всех, то Дикой еще мог… впрочем, сейчас об этом поздно говорить. Вручную он разорвал все нити, связывающие Акулу с прошлым, но даже так не смог избавиться от кандалов, сколько бы обуви Дикой не поменял.       Он перевернулся на бок, прикрыл воротом плаща вспотевшее от жары лицо. В нос ударил запах кожи, стойкий запах дерматина. Тот ничем не отличался от сгоревшей резины. Дикой жарился не хуже плавленого сыра на чертовой сковородке. Если так выглядит его лестница в небо, кажется, он опоздал: рай заброшен, бог затушил в ладонь последнюю сигарету и раскидал ногами пепел. Дикой поднял руку к лицу и почувствовал, как под пальцами лопается кожа. Вся щека покрылась мелкими рытвинами — будущими ожогами. «Тебе повезло, что ты альбинос», — вспомнил с горечью он слова Артура. Со злостью подумал, как сладко живется приятелю с такой богатой родословной: темная кожа, нечувствительная к солнечному свету, чудно прям — уже через секунду он с силой врезал себе по лицу. Мертвые не завидуют.       Дикой поднялся на локтях, щеки горели от удара.       Девчонка лежала на склоне без сознания. Ее больной вид вернул Дикого на землю. Он посмотрел на гору, на которую им еще предстояло взобраться, и пот сильнее потек по взмокшей спине. Сверху гулял ветер, задувая на дно котлована белый песок. Он лежал в куче пепла, представлял себя смятым окурком на дне черной от копоти банки. Рядом лежала зажигалка, кусок дешевого пластика, которую Дикой сначала посчитал галлюцинацией, но прикинул, что мог обронить ее в полете. Акула протянул руку, обхватил корпус непослушными пальцами и, поднеся ближе к лицу, крутанул колесико. Пламя взмыло вверх, опалив Дикому брови. Он отшатнулся, выронил зажигалку. Подождал немного. Поднял огонь и положил в карман. В другом Дикой нашел пустую сигаретную пачку, в ту же секунду он ощутил, как под языком собирается слюна.       Дикой замахнулся и попал прямиком в огромный валун. Странно, раньше ему казалось, что на дне котлована ничего нет. Может, бог в знак солидарности скинул с неба свой старый башмак? Меж тем валун подвинулся в направлении пачки, подобрался вплотную и подгреб под себя. Акула потер слезящиеся глаза — ничего. Обычный камень, но пачки нигде нет. Возможно, с самого начала его преследовали галлюцинации.       Дикой сел, подтянул ноги и принялся развязывать шнурки на берцах. Он провозился порядочно. Носки мокрой тряпкой болтались на ступнях. Дикой засунул их глубоко в берцы, связал шнурки вместе. Со скрипом поднялся из полу лежачего положения и двинулся петляющей дорожкой следов к девчонке, забросив ботинки за спину. Подошвы берц отбивали по спине, попадали аккурат по выпирающей косточке позвонка. Из легких вырвался замученный хрип.       По спине пробежали мурашки — что-то сзади Акулы пришло в движение. Мелкие песчинки подхватил поток и закрутил воронкой в самое сердце котлована. Ноги Дикого разъехались, он упал на колени и в беспамятстве, схожим с состоянием хворого или безумца, пополз наверх. Медленно, потому что в правой руке Акула до сих пор сжимал толстый узел шнурков. Тварь вылезла из-под камня, расколола валун пополам — тот обернулся мощными челюстями.       — Сука… — Акула замахнулся.       Его развернуло на песке. Дикой разжал кулак, и берцы полетели в разинутую пасть. Клацнули челюсти. Ботинки исчезли целиком. Огромная бестия в металлических пластинах, с крохотными глазками под толстой чешуей. Несмотря на размеры, чудище ловко передвигалось в песке, точно плыло по водной глади. Движение воронки перестало быть хаотичным, теперь поток устремлялся точно в центр, прямо в ужасающую пасть.       Дикой закусил губы, забыв про пустую пачку, попытался закурить и никак не мог попасть рукой в карман. Он бы легко смирился со своей смертью, давно смирился.       »…защита слабых и угнетенных — в свое время они все мечтали стать героями».       Акула схватился за пояс, и пальцы соскользнули по коже, ногти заныли от тупой боли. Он чувствовал себя пьяным и точно бы попал в кошмар, которому не было конца. С пуговицами он расправился быстрее: рванул полы плаща в разные стороны. Пуговицы разлетелись, осыпались на песок черными бриллиантами. Дикой не смог бы объяснить, зачем с таким остервенением срывает с себя одежду, но в голове уже возникло подобие идеи, пока еще не облеченной в слова.       Песок снова пришел в движение, и Дикой приложил немалые силы, чтобы устоять на ногах. От этого сейчас зависело, выживет он или пойдет на корм наземной акуле. Смешно, у них, в конце концов, была общая кличка. Если такова цена спасения, Дикой оставит имя здесь, но выберется, вытащит свою шкуру и вызволит ребенка из лап смерти. Мужчина скомкал кожаный плащ, заменяющий ему в прошлой жизни паспорт, сжал в левой руке и, подобравшись к твари вплотную, засунул в пасть. Челюсти сомкнулись. Он и представить не мог, что можно слышать звук ломающихся костей через кожу — уши Дикого заложило от клекота твари.       Он широко открытыми глазами наблюдал за тем, как у самых дальних зубов зарождается огонь, проносится по всей пасти, обгладывает надкусанные бестией пальцы Дикого и затухает, точно потухшая от внезапного сквозняка свеча. Тварь запрокинула голову, попятилась к центру котлована и, разбрасывая вокруг себя песок, зарылась наполовину, оставив челюсти на поверхности. Ком песка прилетел Дикому в голову, сбил с ног, и мужчина упал грудью вперед, накрыв девчонку собой. Он забросил Рут на спину. Дикой отжался, выбросил себя наверх в тот самый момент, когда песок снова пришел в движение. Воронка подхватывала пустоту, тварь на дне ямы заклокотала и от бессилия зарылась еще глубже.       Дикой перевернулся набок, крепко прижал Рут к себе. Сердце у девчонки едва ли не выскакивало из груди. Дикой понял, что слышит собственное сердце. Он закрыл глаза, сконцентрировался на том, чтобы не думать о сигаретах. Не получалось. Каждая его мысль вертелась вокруг пустой пачки. Он мог не доглядеть. Да легко! Под таким палящим солнцем запросто можно ослепнуть.       Дикой поднял к глазам левую руку, не размыкая век, попытался представить, как выглядит его ладонь теперь. Ужасно. Его воображение подсовывало кошмарные картины — далекие от реального положения дел.       Он открыл глаза. Рут спала, тихо сопела в грудь мужчины, зажевав тонкую прядь. Дикой осторожно убрал волосы с лица скво, оставил на лбу и переносице кровавый след. Руку он не чувствовал, кровь толчками стекала на горячий песок.       Дикой закрыл глаза. Ему снился сон.

***

      С тихим шуршанием капля проскальзывала по воздуху, бесшумно исчезала в фарфоровой чашке. Желтый поплавок из бутылочной пробки одиноко качался на волнах. За ним слезящимися от переутомления глазами с «берега» следили трое котов, все как один завернутые по самые уши в серые дождевики. Коты потирали лапы, морщась от холода. Самый старший держал за обратный конец кривую удочку.       Вокруг поплавка кружила рыба, зеленый карп, изумрудные чешуйки поблескивали из воды. Еще круг, и еще. Волны разошлись, и над озером разыгрался шторм. Удочка рванула из лап. Двое котов поспешили на выручку старшему — так даже их общих усилий хватило лишь на то, чтобы не дать рыбе нырнуть глубже. Нос удочки то опускался к самой воде, то взмывал вверх — это рыба подплывала к самому берегу. Рыба улыбалась. Где-то между передними зубами второго ряда болтался крючок.       Эта рыба была…       Зеленый карп ушел на глубину, когда удочка со звонким всплеском ударила по водной глади. Рыба встала на хвост, явила себя всю целиком. Чашка раскололась. На дне, запутавшись в дождевиках, барахтались трое котов. Сцепившись друг с другом, они закружились в странном хороводе. Из-под лап летели брызги, застывали немыми звездами на темном небе. Мокрые хвосты скрепил узел, и из трех зверей получился один. Лягушка, приседая на одну лапку, неуклюже прыгала по осколкам, хватала в охапку звезды и прятала в наплечную сумку.       Этой лягушкой был…       От звезд на лапках получались чудовищные ожоги, но сумка оставалась пустой. Лягушка тянулась за очередной звездой, когда осколки у нее под ногами рассыпались в мелкую крошку, и рыбья пасть сомкнулась на больной лапке.

***

      Дикой очнулся, но прежде его пальцы коснулись взмокшего лба. Спал, может, минут пять, а по ощущениям — нет, столько не живут. Каждый вдох вызывал целый фейерверк ощущений, от которых сердце сжималось до предела. Дикой запрокинул голову, опьяневшим от частых галлюцинаций взглядом уловил движение прямо над собой, точно босые ноги мелькнули и исчезли в пелене облаков. Кому-то он еще нужен, только поэтому Дикой еще здесь, а не уплыл вслед за рыбой в темные воды океана.       Рут лежала на груди Дикого, вцепившись обеими руками в ворот футболки, холодные пальцы касались шеи. Одна нога Дикого сползла в котлован — возможно, тот стал шире с его последнего пробуждения. Левая рука пульсировала.       Дикой не слышал, как всего в километре, разметая колесами песок, шел караван. Кибитки волокли изнуренные жарой звери, которые лишь издали напоминали привычных лошадей. Длинная цепь из двенадцати повозок. Они не видели дорог уже много дней, прокладывая путь сквозь белые пески.       Впереди ехала телега. В ней, натянув на доски кусок рваной ткани, лежали друг на друге в цветных одеждах рыбоголовые ублюдки. Такая же повозка замыкала караван. Здесь запасы спиртного лежали практически нетронутые, и бутылки с мутной жидкостью стояли в темном углу, обложенные белым мехом. Румпы сидели на сваленных шкурах, старательно вычищали золотые клинки, раз за разом проводя пальцем по острому лезвию — удостовериться, что от частой чистки оно не обтерлось и не разболталось. Из обеих телег доносились мерное гудение и тихое перешептывание. В кибитках звенела напряженная тишина, которая еще больше усиливалась толстым покроем из войлока. Привязанный шнурком к задней оси, за караваном волочился задушенный зверек, мордой вылитая лисица — на потеху скучающим румпам.       Женские крики разбудили даже тех, кто в пьяном угаре боролся с чудищами во сне. Задние ряды среагировали быстрее, и лошади, смущенные резкой переменой в настроении хозяев, не зная, то ли им идти дальше за караваном, то ли повиноваться, отвернули головы, дернулись вслепую в разные стороны. Повозка дала крен, затормозила, и привязанный за тонкую шейку зверек попал точно под колесо, когда обоз вдруг дал задний ход. Румпы спрыгнули на горячий песок, караван остановился в отдалении. Крик оборвался резко. Солнце нависло над самой пустыней — вот оно впервые заговорило с путниками. Дело принимало серьезный оборот — они могли не добраться до родного селения.       Молодой парень, самый младший из рядов паломников, вырвался вперед, поднялся на крутой склон. Сощурив глаза, румп увидел огромную яму, вырытую пустынным палачом. В ней копошился попавший в ловушку рыжий волк. Сил ему хватило бы, чтоб добраться до края, но волк едва мог отталкиваться от земли. Щенок сучил лапами, поскальзывался, снова поднимался и падал. Румп уже бежал к укрытию палача, не слышал, что кричали ему товарищи. Затормозил у самой ямы, едва не свалившись, выравнивая сбившиеся дыхание. Перед ним лежал мужчина, кожа его была изуродована и покрылась сплошь ожогами. Девчонка, совсем юная, немногим младше румпа, задыхалась под мертвецом, который, перед тем как скончаться, завалился на девушку всей своей массой. Она шумно дышала, смотрела пустыми глазами вскользь.       Со склона уже спускались остальные румпы. Худой, как смерть, мужчина подошел к юноше.       — Ты головой тронулся так по жаре нестись, сломя голову… Дэма?..       Старший товарищ картавил — до ужаса сильно. За долгое время он впервые связал больше двух слов в предложении и теперь обливался потом.       — Гата, спокойнее. Ты тоже бежал.       Дэма пинком отбросил труп и помог девчонке сесть. Правая щека вспухла, ниже, на скуле, остался кровавый отпечаток чужой руки. Гата уже осматривал тело. Румп окликнул младшóго, ухватил за кисть левую руку убитого и поднял в приветственном жесте.       — Жуть, а?       — Хватит угарать. Слышь, атаман? — Дэма обратился к подоспевшим товарищам. — Что делать с девчонкой? С собой брать?       Он помахал рукой перед глазами девушки — зрачки оставались неподвижны. Если скво не придуривается, у них будут проблемы, как толкнуть ее на рынке за приемлемые для разбойников деньги. Шок пройдет, но если та повредилась головой — тут уже дело вкуса. Найти любителя трудно в привычных точках продаж. Больной цвет кожи, серый окрас лица, жидкие волосы и удлиненные кончики ушей — Дэма готов был поклясться, что перед ним младшая племени харт, но серые глаза его немало удивили. Ущербная. Даже среди своих.       Вперед вышла толстая старуха в черной шали с узором. Многих зубов она уже лишилась, но нижние клыки хорошо сохранились, хоть и обтесались, челюсть сильно скривило вправо, и правый глаз заплыл, практически перестал видеть. Старухе миновал шестой десяток. Она лишь мельком взглянула на девчонку — взгляд ее, в отличие от Дэма, долго изучал мужчину. Вид ее сделался болезным, и лицо скривилось, будто старуха съела что-то кислое.       — Атаман? Эй, ма?       — Помолчи, — прошипела старая. — Я думаю…       Дэма сплюнул в яму, убрал руки в карманы. Ему следовало сильнее пнуть мужика, чтобы тот кубарем полетел в котлован — прямо к столу. Торчать посреди пустыни в такой жаркий день — хуже шутки не придумаешь. Теперь он знал, догадывался, что здесь произошло: мужчина сошел с ума от солнца, набросился на спутницу, как раз в этот момент щенок почуял легкую добычу, набросился на мужчину. Он получил по заслугам — испортил такой товар. Дальше волк поскользнулся на песке и угодил в лапы палача — вот и весь сказ. А девчонка чудом выжила — теперь может молиться за упокой спутника.       Даже от таких простых умозаключений живот завопил как беременная касатка — нельзя думать головой, ни при таких обстоятельствах. Все это плохо сказывается на здоровье.       — Он не умер, — наконец отвлеклась от мыслей старуха.       — Хочешь, я это исправлю, — услужливо предложил Дэма. — Привяжем его к повозке, пускай попробует на вкус землю.       Хлесткая пощечина чуть не сбила юношу с ног.       — Много себе позволяешь. Я могу пожалеть, что позволила тебе примкнуть к нам. Еще слово, и я намотаю твой язык на раскаленный прут — побудешь в шкуре Гата, — старуха повернулась к подчиненным. — Берите девчонку. Мы уезжаем.

***

      Атаманша сама приказала Дэма пересесть в первую повозку. Поди разбери, что у старухи на уме. Может, испугалась, что юноша спрыгнет и направится к оставшемуся в пустыне трупу — теперь уже трупу. Старуху сильно встревожила неожиданная находка — она сулила большие неприятности, точно судьба посмеялась над караваном, подкинула им свинью под колеса. Старуха выкинула из повозки старого пьяницу, села сама и уступила место Дэма. Атаманша достала пыльную бутылку, легко вытащила пробку, плеснув пару капель себе на шаль.       — Тот мужчина, — старуха передала бутылку юноше, — проклятая кровь. Слышал об Ужасном Роланде?       — Глупая сказка. Ма, ты сдурела, уже вспомнила о старых байках?       — Идиот! А Север так отчаянно ищет его потомков со скуки?       — Они дураки. Я в жизни не поверю, что существовал такой легендарный рыцарь, объединивший все королевства людей, который разом прекратил все войны. Еще я никогда не поверю в проклятье крови — хватит вешать мне лапшу на уши.       Дэма приложился к бутылке, но отвлекся на трясущиеся руки старухи, передал бутылку обратно. Атаманша промахнулась, чуть не упала с телеги, как за шаль ее схватил внебрачный сын — какой из многих? Еще одна проклятая кровь, черт бы ее побрал… Дэма отпустил мать, вальяжно растянулся на дне телеги, столкнув ногами к самому краю еще кого-то.       Атаманша сделала три быстрых глотка:       — Меня не покидает чувство, что над караваном нависла черная туча.