***
Артуа оставил в палате страх и панику, которые мучили его порядком двух недель, вышел обновленным, словно из душа, смыл всю грязь с изможденного тела. Ему казалось странным, что от одного крика на сердце так полегчало — скорее потомок рыцаря представлял собой нечто такое, что по незнанию можно было сравнить с магнитом. Дикой забирал на себя все: злость, обиду, растерянность, — нес один на своих плечах уже черт знает сколько лет. Из его рта и ушей буквально сочилась грязь, которой тот был наполнен под завязку. Грозное слово возникло живой надписью в мыслях Артуа и звучало оно так: «Проклятье». Холод снова сковал члены, впрочем, он быстро пришел в себя. Предстоящий разговор с канцлером его уже не так беспокоил. Нет, он нервничал, трясся, как кандидат в рыцари перед своим первым турниром. Но тяжесть упала с сердца, ее заменило ожидание чего-то фантастичного. До сих пор им везло. Мыши впустили их в крепость — пусть и дальше судьба будет к ним благосклонна. Через два дня Артуа свяжется с караваном, и этого времени хватит, чтобы оба его спутника пришли в себя. Великое чудо, что они выжили. Артуа прошел по длинному коридору с высокими потолками и остановился перед кабинетом канцлера. Он так повеселел, что и не заметил, как быстро добрался сюда. Даже проходящих мимо, держащихся стороной Мышей он едва замечал. Как же здорово, правда? Артуа постучался, когда уже приоткрыл дверь и просунул голову в открывшийся проем. Назумет шел сюда с улыбкой, полный надежд, а на пороге застыл как истукан, увидев подле канцлера слепого мальчишку в остроконечной шляпе. — Назумет… — канцлер повернулся к Артуа. Мышь и до этого казался изрядно недовольным, а теперь будто потяжелел и постарел враз. Его точно приплюснули, придавив большим пальцем к столу. — Гонец из Ролто прибыл с предложением. Я вынужден отказать Совету. Понимаете же, дело в сумме.***
Дикой думал, думал. Весь день он только и делал, что думал. Спокойный, будто уже год в могиле прохлаждается — и откуда могла взяться та внезапная истерика? Мужчина почувствовал, как вспышка ярости опалила ему мозг, затмила окружение. Кажется, даже нос уловил запах гари. Да, он напугал эльфа. Стыд, а больше, конечно, страх, что у него поехала крыша. Кончики пальцев покалывало, левую руку сводило судорогой. Она чесалась, чесалась, кожу от локтя до запястья мучил ужасный зуд. Нет, он правда сходит с ума… Блик от стекол падал Дикому в глаза, но он больше не отворачивался. Точно рыба без одного плавника, брошенная на каменистый берег. Вернее, по ощущениям, Дикой мог поклясться, что чувствует скворчание раскаленного масла под собой. Вот в чем вся драма: его зажарят заживо. Мужчина зажмурился и представил образ, который был бы наиболее далек от ампутированной руки. Он ждал, что это будет отец или Артур, потому что все они так или иначе привели его к такому концу. Те самые нити прошлого, которые он оборвал и теперь получил свое. Ради чего он сделал тот решающий шаг, пускай дальше не продвинулся ни на метр? Сердце вдруг закололо, легкие сдавило, как если бы у него случилась одышка. Чертовски знакомое чувство, но испытывал его Дикой давно, когда — уже и не вспомнит. Возможно, человека, к которому у него сохранились столь сильные эмоции, давно нет в живых. Смешно, ему дали второй шанс, но Дикой снова облажался. Словно над ним висело проклятье. И только когда сердце сжалось, боль в руке унялась. В сознании Дикого тоже возникло слово, но звучало оно иначе: «Рут…» Ее серые глаза, «глаза призрака» — в точности как прозрачная вода в хрустальных блюдцах. Тусклый свет луны отражается от ее поверхности. Верно, что солнце в них никогда не заглянет. Потом же одно присутствие скво воздействовало на Дикого по-другому. С того самого дня, когда они встретились, мужчина ни разу не скучал. Жизнь Дикого напоминала выжженное поле, по которому проехала горящая колесница, запряженная тройкой мертвых коней — что-то такое в духе Библии, — но с появлением Рут у адской колесницы появился наездник, и если раньше лошади часто бежали по кругу, Дикой боялся представить, в нетерпении ждал, куда сделает следующий поворот горящее колесо. Осколки стекла посыпались на каменный выступ. Дикой убил двух зайцев разом: он избавился от зеркального двойника, снисходительно улыбающегося ему по ту сторону окна, и хоть сколько-то сравнял руки в их правах.***
Эйта — так звали гонца Ролто. Вечный ребенок, которому перевалило уже за третий десяток. Правда ли, что Эйта способен создавать дыры в пространстве и выстраивать в них целые миры? Народ верит — в одну из таких дыр он упрятал своего сына калеку, тоже слепого — это случилось, когда Эйта по ошибке ли, с умыслом ли всунул свой агрегат в парадный вход своей сестры, Марии. Охранять мальчишку гонец поставил своего пса, рыжего волколака Райки, без которого еще лет пять назад его особу не мыслили ни дома, ни в пути. Эйта слухи не опровергал, более того пообещал награду тому, кто найдет его якобы сына и приведет живого, а при неудаче не возбраняется прихватить тело бастарда. Хитрый лис. Что доподлинно известно, гонец Ролто богат и владеет состоянием, целыми мешками золота, о которых треплет на каждом углу. — Это мой пациент! — Артуа уперся руками в громоздкий стол. — А я работаю на Совет! — Значит, это пленник Совета, — закончил за него Клаус. — Вы по своей глупости привезли проклятого в нашу крепость. Здесь, в Бартиморе, всем распоряжаюсь я. — Через два дня я свяжусь с главным лордом, и, уверен, вам выплатят в десятки раз больше, чем бедное королевство севера. Все это блеф, который Артуа придумал на ходу в надежде отсрочить важный разговор. Ситуация, которой он доколе владел постольку-поскольку, полностью выходила из-под его контроля. Хорошее настроение улетучилось, как дым от пожара. Крылья за спиной Клауса дрогнули. — Когда это будет! Ваши лорды грезят о том, как повесят ирода. Это у них обычная практика. За столько лет пристрастились. Узнают, что Север покусился на их улов — и что? Пообещают горы золотых, но отсыпят едва ли горсть! А королева Мария уже сейчас готова заплатить мешок чистого золота. — Да откуда у этой кикиморы столько денег?! Артуа разгорячился. Правда, он сам не заметил, когда перешел черту дозволенного. По крайней мере, ему точно теперь дадут в морду. Назумет икнул, когда рука слепого опустилась на худенькое плечико. Но Эйта был весел! Он улыбался во всю ширь зубастого рта, и рука его не весила ровно ничего, точно он прекрасно видел перед собой Артуа, а раз видел — наслаждался испугом, вытатуированным на лице назумета. — Позвольте, я добавил своих ради такого дела. Думаю, риск разумный. Ролто, наконец, получит титул свободного королевства.***
Перед Эйем впервые встал трудный выбор. Раньше он касался только его личного времени. Когда убрать за скотом. Когда покормить птиц. Когда наладить забор. Когда смазать калитку. Его решение ничего не меняло, потому как дела эти и им подобные нужно было успеть выполнить в срок. Эя пугала возможность, что от его неосторожных ответов что-то в жизни кардинально изменится, притом неважно в какую сторону. Приказов сверху не поступало — складывалось впечатление, что весь мир позабыл о мальчишке. Эй стал призраком, заключенным в собственной голове. Свою последнюю ночь в Бартиморе Эй провел, блуждая по коридорам. Он накинул на плечи колючее одеяло, проковылял босыми ногами до смотровой башни в надежде укрыться там, среди таких же солдат, от жестокого одиночества, но даже оттуда его выгнали. Рыцарь, облаченный в легкий доспех, спустил Эя по винтовой лестнице, пнув парня под зад. Когда мать Эя забеременела, его отец пошел работать конюхом к графскому сопляку. Его часто били как бездомного пса. И, что бы вы думали, отвечал им отец? «Как здорово, скажи». Эй потер ушибленное место, вытер кулаком пот со лба. Он собирался вернуться к себе в палату, но остановился перед комнатой Артуа. В коридор лилась тонкая полоска света. Грозные шаги создавали в полу шевеление, эхо долбилось в дверь. Эй не стал стучать: по эту сторону властвовала тишина. Не было никакого желания нарушать ее. Лоб горел, но Эй и сам понимал, что это не от простуды. Через пару дней он вернется в Совет — снова его окружат толстые рожи, мучающиеся спокойствием и изнемогающие от безделья. Офицеры в парадных костюмах, главное оружие которых — непомерная скука. Мальчик запрыгнул на оконный выступ. Мимо не прогрохотала стража в тяжелых латах, не пробежали, теряясь в полотенцах, слуги, не остановился подле какой-нибудь старик поинтересоваться, что тут делает Эй в такой час. В крепости у всех была маска безразличия с одним и тем же рисунком: Мыши в ней ели, спали, занимались разного рода непотребством, — ходили, будто тени, родовым проклятием прикованные к старому замку. Угрюмые лица все больше хмурились, погружались в собственные безрадостные мысли, и вытянуть их оттуда не представлялось возможным. Полностью утонувшие в своем несчастье — что за счастливцы, скажи? Об стекло бился раненой птицей ветер, под скалой шумела возвращающаяся в родные берега не то река, не то пролив. Дальше пустыня, откуда они чудом выбрались живыми. А за ней? Дикие земли, все сплошь непроходимые леса и бескрайние степи, по которым пасутся стада рогатых коней. Холодные озера, подернутые кромкой льда, затерявшаяся под льдинками росы рыжая, как шерсть изюбра, трава. Белые кучерявые облака над серыми в дымке тумана холмами. Где-то в этом богом забытом уголке среди других умирающих медленной смертью королевств затерялась крохотная страна Ролто. И, о чудо, он практически увидел все это перед собой! За темным стеклом в замке мертвецов! Эй спрыгнул с подоконника, на цыпочках прокрался мимо крылатых теней к себе в палату. Его сосед не спал. Проклятый полулежал на согнутой пополам подушке, курил в разбитое окно — мучился кошмарами наяву. Но заговорить с ним Эй смелости не набрался. Столько прошло времени, как мальчишка очнулся, он видел каждое изменение в настроении проклятого, все отражалось на его лице, но Эй даже не смог заставить себя представиться. Теперь же, когда отъезд так близок, постеснялся открыть рот в присутствии этого страшного человека. Они были единственными людьми в мрачном замке на вершине скалы. Наверняка. Но это лишь воздвигло между ними стену, выше самой высокой башни, через которую Эй боялся перелезть.***
Сон его застал врасплох, и наутро юноша не мог вспомнить, о чем думал последние несколько часов. Ролто, Совет… Голова превратилась в гадюшник, в котором ворочались, как связанные в тугой узел змеи, гнусные мысли. Скоро его первый долгожданный поход закончится, и оборвется он на очень грустной ноте. Пора было собирать вещи. Но Эй не мог. Все у него валилось из рук, как в первые дни, когда он пришел в себя. Лоб горел, а вместе с ним покраснело лицо, раздулись ноздри. Он крутил в руке нож не для своего удовольствия, а чтобы проклятый обратил уже на него внимание и спросил: какой-нибудь пустяк, вроде того, почему у Эя ручка у ножа — отпиленная ножка стола. Эй бы ответил. Он начал бы свой рассказ с брата, а закончил подвигом. Хотя, подвиг вышел так себе. Большую часть Эй не помнил, что-то ему даже в бреду привиделось, но он готов приврать, если проклятый вдруг обернется в его сторону. — Ай! Кровь брызнула из пальца. Возможно, он слишком замечтался, грезя о чем-то невероятном. Невозможном. Эй не заплакал, но громко вскрикнул от удивления. Может, совершенно случайно, но он сломал чертову стену. Мужчина вышел из оцепенения. Он покачал головой, повел плечами, будто и сам был уже не совсем живой, а скорее сделан из металла. Стряхнул наросты мха и пыль, грязью забившейся в самое сердце механизма. По комнате пронеслось равномерное гудение, вроде «тюх-тюх-тюх». Бычок полетел в окно, и проклятый развернулся. Эй видел, как шевелятся пересохшие губы, слова, извергаемые этими губами, тоже оказались не до конца ожившими. Мальчику пришлось переспросить, чтобы уловить смысл сказанного. — Это ведь ты меня спас? — Да, сэр! Эй подскочил, выпрямился — он напрочь забыл про палец. Точно сотни барабанов враз гулко ударили в груди паренька. — Как зовут? — Эйльдгхурт, сэр! Он ждал, голодными глазами пожирая фигуру, сидящую напротив него, скрючившуюся под тяжестью мирской суеты. — А я Дикой, — проклятый ткнул большим пальцем себя в грудь и сморщился. — Ох… Да… Эдди. Можно ведь тебя так называть? — Конечно! Приятно познакомиться, сэр! — Куда нас занесло, черт бы его побрал? Ты в курсе? — Крепость Бартимор. Вы были в тяжелом состоянии, но Артуа, наш лекарь, сказал, что вы идете на поправку. Эй хрустнул пальцами, потом еще, еще, и даже когда суставы замолчали, продолжал мять руки. Впервые кто-то, обращаясь к нему, не ограничился двумя начальными буквами. Пускай это было не совсем то имя, Эю словно медом уши залили — так сладко оно звучало из уст проклятого. Как он улыбался, пытался выглядеть дружелюбным, так отец Эя ругал мальчика за крупную провинность. — И это эльф называет «на поправку»? — Дикой помахал культей, которая осталась от его левой руки. — Занятный он товарищ, скажи? «Вот это его перекосило! Поди, нерв защемило где», — с восторгом подумал Эй, а вслух выкрикнул: — Да, очень занятный. Они общались на разных языках, но мимика Дикого, жесты, которыми он сопровождал свою речь — Эй по какой-то причине понимал каждое слово. Как в глупой комедии: разговор немого с глухим. Дверь тихонько отворилась, и первым вошел подросток в остроконечной шляпе с детскими ямочками на щеках. Мальчик улыбался, практически смеялся в голос, отвечая кому-то позади себя, но закрытые глаза под длинной челкой хмурились, у переносицы собрались мелкие морщинки. Голос его, словно звуки виолончели, окутали комнату чарующей музыкой, от которой Эю захотелось спать. Он даже зевнул — правда, что в этом такого? Следом вошел Артуа, толкая впереди себя гневную речь, вес которой то и дело откидывал бедного лекаря на пару шагов назад. Чуть не врезавшись в прямого, как трость, канцлера, он набросился на подростка всеми своими доводами, но раз за разом терпел неудачи. С глухим стуком закрылась в комнату дверь. — Вы не можете утянуть моего пациента у меня из-под носа! Хотите испортить отношения с Советом? — Бога ради, что можно было испортить — испорчено! Думайте хоть иногда, о чем говорите! Кажется, они выражались на всеобщем, до того чудно, играя какой-то спектакль, избрав сценой крохотную палату, где с трудом помещались двое. Зато эхо летело до потолка и возвращалось обратно, волной обрушивалось на Эя. Он оглох. Правда, когда способность различать звуки вновь вернулась к юноше, настроение в комнате успело поменяться. Все умолкли. Внезапно подросток подошел к койке, схватил Дикого за локоть. Тот попытался отдернуть руку, но хватка у гонца была крепкая. Тогда Дикой попробовал оттолкнуть Эйта другой рукой, но лишь напрасно дернул плечом. — Твое «не хочу» я пойму на любом языке. Когда гонец ударил, Эй напряг со страху ягодицы, но больше, чем испугаться за контуженного Дикого, сумел смутиться неуместностью своего поступка. Кажется, только его и слышали. Эй так и представлял, как канцлер водит носом, внюхиваясь в новые запахи. Мальчишка громко крикнул: — Могу я сопровождать наследного принца в Ролто?! — Я примерно так себе все и представлял, — канцлер обратился к гонцу, игнорируя Эя. — Не подождете дня три? Я пошлю за моим хорошим другом, скрапом. Ему труда не составит на коленке склепать для вашего съемный протез. Эйта не изменился в лице, будто ничего не слышал вокруг себя, будто и его сознание, и он сам пребывали в совсем другом месте. Клаус повторил свой вопрос, сохранив прежнюю интонацию. — Нам он без руки лучшую службу сослужит. А теперь ты, малой. — Да, сэр? Эй вытянулся, его колени хрустнули от резкого движения. — Пойдешь с нами. Один я этого бандита не унесу.