Путь к закрытым городам

      Их привезли в шумный город, больше напоминающий торговую площадь с ее цветными вывесками. Когда повозки въезжали в главные ворота, навстречу вышел караул, совершавший плановый послеобеденный обход. Солдаты шли навытяжку в каком-то рванье, преимущественно старики, и никто не спросил у вновь прибывших документы. От яркого света у Рут закружилась голова, впервые за все это время она видела солнце не бликом, скачущим по груде немытых тел. Высоко над головой, по-летнему жаркое — Рут чуть не вырвало. Следуя за тошнотворным запахом, она на мгновение потеряла тень впереди идущей женщины, запнулась о мелкий порожек и едва не упала с помоста, как за плечи девушку схватила красавица хюльдра, ее новая знакомая. Хюльдра улыбалась, искрилась, точно кто-то поджег ее изнутри — вечное пламя, — и от этого сияния Рут хотела отстраниться, да поскорее, пока на коже вновь не вспыхнули ужасающие своим безобразием ожоги. Только она покинула вонь повозки, сразу почувствовала себя одинокой, словно и грязь ее покинула, и темнота отвернулась.       Их вынудили раздеться до трусов. Тех, кто отказывался, хватали за волосы, опрокидывали на землю — срывали все, включая нижнее белье. Рут, путаясь в складках, рванула футболку, как вдруг ее голова застряла и левое ухо заныло от тупой боли. Она долго в каком-то исступлении искала место, куда можно сложить одежду, чтоб та не замаралась, пока не встретилась взглядом с одним из бандитов. Тот что-то кричал, грозил кулаком. Грязная тряпка выпала из онемевших рук — словно пальцы проткнули острые иглы, впились в запястье. Дикой отдал ей свои брюки, подвязал на толстый шнурок, но узел так затянулся, пока Рут тряслась со всеми вместе в повозке, что ногти просто царапали веревку. Рут отвернулась, но румп продолжал буравить ее взглядом, и оттого затылок весь горел. Стенки горла сомкнулись, похоронив истерику ниже груди. Хюльдра не пришла к ней на помощь, — у Рут не хватило сил даже поднять голову, чтобы отыскать знакомую в толпе. Солнце пекло, от земли поднимался едва заметный пар, но кожа Рут покрылась мурашками, зубы дрожали как после купания в холодной реке.       — Долго возишься.       Другой рыбоголовый остановился напротив Рут. Он встал на одно колено, не обращая внимания на зажмурившуюся скво, выхватил клинок и перерезал шнур. Действие, занявшее от силы секунд пять. Юноша поднялся и развернулся прежде, чем Рут успела запомнить его в лицо, а не только спину. Низкий даже для румпа, но выше скво на полголовы. Собранный, как пружина, жилистый, с отягощенными широкими ладонями руками. В ярких цветных одеждах, как и всякий в караване — навряд ли она сможет узнать его потом.       Рут согнулась от подзатыльника, который отвесил ей другой румп, наклонилась за съехавшими по тощим ляжкам штанами. Она попыталась сохранить в памяти натруженную спину, пружинистую походку; нет, она никогда не забудет широких ладоней и их цепкую хватку, сможет отличить их везде, в любое время.       Под руку скво подхватила хюльдра, дневной морок соткал ее образ из пустоты — туда он и канул, уводя за собой Рут подальше от надзирателей. На лице хюльдры плясала хитрая ухмылка, зеленые глаза весело щурились.       — Только не говори, что влюбилась.       На теле пестрели синяки, но они не могли испортить ее чудных изгибов, ее диковинных ложбинок. Белая, как снег, кожа, русые волосы, ниспадающие до самых ягодиц, слегка вьющиеся в районе ушей. Курносый нос, мальчишечьи скулы — настоящее дитя севера. Коровий хвост с рыжей кисточкой отбивал затейливый ритм по упругим ляжкам.       — Не в этом дело… — Рут отстранилась, но ее тут же прижали обратно к вздымающейся груди.       — Ага, ври больше! Вон как покраснела! Я такие вещи сразу вижу, — по щекам хюльдры прошел легкий румянец. — И все же я бы тебе не советовала иметь с ним дело. Сама понимаешь, если не попользуется и бросит, то свой век проведешь на правах доярки, и каждый твой последующий день превратится в кромешный ад.       Хюльдра провела тонкой ручкой по грязным волосам Рут, пальцами, все сплошь в мозолях, зарылась в слипшиеся пряди. Скво хотела отвернуться от назойливой ласки и не смогла.       Правда, будь все так просто, как это описывала северянка, даже такая нелепая жизнь нисколько бы не испугала Рут. Чужое тело ее смущало куда сильнее: чужое сознание, которое давно умерло и все же пыталось проникнуть в голову Рут, подчинить себе остатки их общей воли. Имя, с болью вырывавшееся из бледных уст — к этому Рут уже успела привыкнуть. Призрак, по крайней мере, не назывался никак, и не осталось никого в живых, кто бы помнил его. Чувство вины и стыда поутихло, сменилось желанием выжить во что бы то ни стало. Близость хюльдры всколыхнула внутри Рут пламя, бережно хранимое за девичьей невинностью. Быть чьей-то женой — спокойно. В конце концов, это всего лишь очередное звание, вроде придворного титула. Но Рут сковывал холод, стенки горла сильнее сжимались, у нее перехватывало дыхание от одной мысли, что между ней и кем-то другим могут случиться куда более тесные отношения. Боязливые ухаживания Дикого ее смешили, внимание кого-то еще раздражало. В этой роли Рут себя не представляла, а если и пыталась представить, то тут же хваталась за голову, скрывая ужас за очередной мигренью.       — У тебя очень красивые волосы, — хюльдра ущипнула Рут за покрасневшее ухо и, перед тем как раствориться в воздухе, крикнула: — Мужик тебе нужен нормальный, а не этот. Говорю тебе, рожать будешь, он даже в твою сторону не посмотрит.       Как метко попала хюльдра в случайном замечании! У Рут скрутило живот, голова обернулась полем сражения.       Их выстроили в ряд, и пока одни румпы разбирали кибитки, выстраивали из них некое подобие плаца, другие отбирали девушек из толпы, руководствуясь довольно расплывчатыми шаблонами. Красавицы вперед, безобразные кикиморы — шаг назад. Рут поставили во второй ряд — дышать в спину красавице хюльдре. Скво не почувствовала укола зависти, ненависти к соседке, лишь подумала о том, что вполне могла.       Они не успели попрощаться. Солнце едва повернуло свой красный бок к горизонту, северянку увел разодетый в шелка толстопузый румп, знакомый атаманши. Хюльдра ни разу не обернулась, она весело бежала подле, прыгая то на одной, то на другой ножке, уже разодетая в новое жемчужное платье.       За весь этот и следующий день Рут видела много спин: с изящно выпирающими лопатками, с невозможными изгибами и просто безобразные. Она ни с кем больше не заговаривала, а румпа, своего спасителя, видела лишь издали. Ночью Рут даже не пыталась заснуть: прикрывала глаза и представляла всякую чушь, совсем ерунду. До тех пор, пока солнце не будило конвой и весь остальной экипаж. Все начиналось по новой.       В последний раз их осталось трое: скво, кривоногая великанша и уже седеющая нага, мучавшаяся недавним выкидышем. Рут выгнали вперед. Скво глядела вниз, на свои босые ноги, различала мелкие порезы. Глаза ее слизились от яркого солнца и носимого ветром песка.       Камень просвистел над головой скво. Уж каким чудом Рут уклонилась; ее повело в сторону, ноги подогнулись, и девушка рухнула на дощатый пол. Вокруг помоста собралась небольшая компания. Кто-то им сказал, что в город привезли необычную проклятую из племени харт, с серыми глазами. Слухи ползли быстро, обрастали все новыми подробностями, что, впрочем, не шло вразрез с тем, что хулиганы увидели перед собой.       — Пошла вон, сука!       — Зачем притащили харт?! Если лето будет засушливым, кого винить, скажете?       Костлявые, еще по-детски собранные, самому старшему было едва ли за двадцать. Юноши покачивались, и камни летели мимо, но один все-таки задел Рут, угодил в плечо. Она подогнула под себя ноги, отползла как можно дальше от края. Резко в глазах потемнело. Атаманша возникла из-за спины Рут, накрыла девушку своей шалью, помогла подняться и спуститься по скрипучей лестнице, пока двое рыбоголовых разбирались с пьяными. С того случая Рут ни разу не ступила больше на помост.       Прошло четыре долгих дня, наполненных кошмарами. На третью ночь Дэма — так называла его старая карга, — тот самый румп, который перерезал шнур на штанах, принес ей остатки ужина, завернутые в большую футболку Дикого. Когда юноша передавал вещи девушке, из складок выпал золоченый клинок. Ни Дэма, ни Рут не моргнули и глазом, ни один мускул не дрогнул на лице юноши, а скво втянула губы, как маленький ребенок. Рыбоголовый разжал кулаки, и одежда с едой упали в рыхлый песок, накрыв собой нож. Хлеб Рут в тот вечер жевала, громко скрежеща от напряжения зубами.       Утром скво проснулась одна. Единственная девушка в караване.