Полное погружение

Итак, ты дошел до конца истории, и теперь я могу попытаться объяснить тебе, что я планировала показать и что все-таки получилось в итоге. Стоит признаться, что в начале работы я видела развитие истории совсем другим — гораздо более приближенным ко второму канону, где, по моему предположению, герои проходят последний путь, завершая то, что не сделали при жизни, или искупляя свои неправильные поступки, чтобы в конце отправиться в Рай, какое-то другое подобное место, а может быть, и вовсе переродиться в своем мире, но уже другим человеком. С тяжестью на сердце я рассчитывала следовать тому же принципу, и это означало бы, что все персонажи моей собственной истории уже перешагнули границу жизни и не имеют возможности вернуться обратно в том же облике. Им предоставлялось бы только два варианта для выбора: дождаться своего Дня полета и пойти дальше либо пропустить его, прожить долгую (иную) жизнь до самой старости и умереть, по-видимому подвергнув себя забвению. Я представляла, как Манами, решив сбежать за стену, предпринимает более серьезную попытку в достижении своей цели. Он мог, спрятав крылья и притворившись обычным человеком, подобраться к машинам, привозящим товар, и даже проникнуть в одну из них, чтобы попытаться незаметно выехать из города. Сделать это ему не удалось бы — его бы обнаружили раньше и выяснили бы, кто он такой. За неподчинение правилам он мог бы получить наказание или предупреждение от Союза, но в итоговой версии Манами в нужный день даже не покидает территорию Гнезда, потому что Онода уговаривает его не делать глупостей. Тем не менее в изначальном варианте событий Манами не оставляет попытки сбежать так быстро. Стена могла бы быть не такой высокой, а он мог бы попробовать пройти к ней через Западный лес и начать мастерить нужной длины лестницу, чтобы после по ней попробовать перебраться через стену. Но закончить свою работу Манами не успел бы. В один из дней он бы обнаружил лестницу разломанной, а спустя время Онода признался бы, что это он проследил за тем, что Манами делает, и именно он сломал лестницу, предупреждая таким образом возможный побег. Отношения между ними могли быть гораздо тяжелее и сложнее, чем вышло на самом деле, но суть была бы в том же — рано или поздно Манами бы узнал, что именно Онода убил его в настоящей жизни. Исчезновение Тодо так же было запланировано на начало осени, но должно было повлиять на Манами немного иначе. По первому плану после этого события Манами все же достраивает лестницу и залезает на стену. Но то, что он видит за ее пределами, — пустое ничто. Манами падает со стены назад и ломает одно из своих больших крыльев, которые смягчили падение, буквально спасая его. Но из-за того, что он прикасался к стене, он заболевает. Курода выхаживает его, Манами поправляется, однако на этом хорошее заканчивается. Узнав о его поступке, люди из Союза приходят за ним, и он получает на этот раз какое-то серьезное наказание. В самом же конце истории я видела Манами и Оноду отказавшимися от Дня полета. Они могли бы выбрать прожить обычную жизнь, потеряв крылья, но такую версию событий я бы вряд ли назвала финалом, которым была бы довольна. В ходе написания история начала кардинально меняться, и меня посетили идеи, которые в конце концов сильно оттолкнули сюжет от второго канона и перевернули всю задумку «Серокрылых». Значит, Манами умирает. Он действительно задыхается, захлебнувшись в воде, и его сердце останавливается. Именно так начинается история, в которой он становится пленником своих иллюзий — галлюцинации, которую его мозг формирует в предсмертной агонии. Это объясняет то, почему единственное, что он помнит после пробуждения из кокона, — это его собственная смерть. Он помнит, как он тонул, но пока не помнит, кто помог ему это сделать. Мир, в котором он застревает, не существует в реальности, как и все то, что есть в нем. Относится это и к личностям, которых Манами там встречает. Начиная с Тодо, заканчивая всеми остальными — они в итоге не более чем плод воображения, образы, составленные Манами из его подсознательной памяти. Эти образы Манами воспринимает живыми, но тем не менее к реальному миру они не имеют никакого отношения. Существуя только в его иллюзии, они могут оказывать на него свое влияние, что и случается по ходу истории, когда в настоящей жизни их истинные версии даже не подозревают о том, что происходит в голове у Манами. Его восприятие времени тоже искажается, как и вся реальность. Пока его сердце не бьется в настоящем мире около трех минут, в подсознательном мире проходят целые месяцы, и жизнь в этом подсознательном мире переплетается с тем, что происходит в реальности. Так попытка Манами сбежать за стену в начале лета проваливается, потому что невозможна логическим образом. Преодоление стены я посчитала за автоматическое возвращение к жизни, но в тот момент сделать это нельзя, поскольку в реальности сердце Манами только-только остановилось и Онода, еще не осознав, что наделал, не пытается его спасти, а, наоборот, все еще держит под водой. В подсознательном мире образ Оноды с крыльями и нимбом удерживает Манами от попытки пойти к стене, и Манами остается там до определенного времени, пока перед ним не встает настоящий выбор: вернуться или остаться, ожить или умереть окончательно. Тодо и Макишима, Курода и Аракита в каком-то смысле отождествляют этот выбор, поскольку первые стремятся к смирению и правильному пути, который приведет к спасению, а вторые предпочитают сторониться неизвестности и сохранить себя в нынешнем состоянии — спасение иное, освобождающее от страданий настоящей жизни, но приводящее в итоге к смерти в любом из миров. Здесь стоит сделать небольшое отступление и ответить на вопрос о том, нужны ли крылья большинству персонажей при такой смене общей идеи истории. Второй канон подразумевает, что все серокрылые умерли и воплотились в таком, довольно странном мире, окруженном стеной. Люди здесь, возможно, — нечто вроде ботов. Они существуют ради наполнения города, однако кто именно они такие, объяснить однозначно сложно. Но если я отошла от канонной идеи, почему Манами все же не один, у кого есть крылья? В свое оправдание могу сказать, что он попробовал воссоздать мир, в котором чувствовал бы себя более-менее комфортно. Ему нужен был кто-то близкий ему самому, с такими же особенностями, пусть и немного различными в мелочах. Изначально я рассчитывала, что Онода будет единственным из всех, кого Манами знал в «прошлой» жизни. Он тоже должен был умереть, исходя из его сна в коконе, на дороге, ведущей к рисовому полю (автокатастрофа, несчастный случай — что угодно). После этого он бы оказался с Манами только для того, чтобы понять и искупить свой грех. Но в реальной жизни, как было решено мной позже, Онода не умирает. Тем не менее я использовала идею с крыльями, чтобы через них показать то, что случилось. Осознавая в реальности свой поступок, Онода раскаивается — так же раскаивается его образ в мире, который создал Манами. Это описано для того, чтобы Манами вспомнил все детали своей смерти и решил, что ему делать с этим дальше. Мияхара же воплощена в его мире человеком, родившимся там гораздо раньше остальных, — это указывает на продолжительность их знакомства в реальной жизни и на дистанцию между ними из-за их различий, по причине чего назревает идея показать их разными существами. Возвращаясь обратно к сюжету итоговой работы, стоит снова упомянуть уход Тодо, который своим поступком дает Манами подсказку о том, как следует поступить, — не сопротивляться, хотя Манами мог бы и отказаться от возвращения к реальной жизни. Но он прощает Оноду и все оставшееся время до своего возвращения пытается понять, в чем они ошиблись и почему Онода не нашел другого выхода, кроме как убить. Манами обнаруживает проблему в своей самовольности и привычке решать все в одиночку, когда правильнее искать пути решения конфликтов вместе. В конце он принимает Оноду и неосознанно принимает выбор вернуться к жизни, что в итоге запускает механизм разрушения подсознательного мира в то самое время, когда Онода в реальности запускает его сердце. Все эти мелочи делают историю действительно сильно отличной от задумки второго канона, имеющего более сказочную суть, оттененную религиозными мотивами. Я же предпочла уйти от этого и показать вариант посмертной жизни как продукта сознания человека, находящегося на краю своего функционирования, что тоже во многих смыслах имеет фантастическое наполнение.