shadows on the water

Русалки не милые. Да, они обладают неземной красотой и чудесным голосом. А ещё они кровожадные, хитрые твари, способные заманить любое живое существо на самую глубину, чтобы потом хладнокровно убить. На самом деле, из всех существующих рас именно русалки самые жестокие и не желающие идти на контакт. Люди знают, что подводный народ умеет говорить на общем для всех языке, но абсолютно любая пойманная русалка никогда не скажет ни единого слова. Будет шипеть, вырываться и пытаться убить даже на грани смерти. Алека это удивляет. В то время, как большинство рас сумеречного мира вполне мирно уживается на одной территории, спокойно обговаривает границы земель и ведёт торговлю, русалки убивают всех без разбору. Именно поэтому редко какой храбрец отважится путешествовать морем. В их мире иметь корабль или даже лодку является роскошью, причем роскошью бесполезной. Да, существует парочка относительно безопасных переправ, охраняемых оборотнями, но не более. И именно поэтому Алек прекрасно осознаёт, что его шансы пережить сегодняшнюю ночь стремительно приближаются к нулю. Он не знает, кто мог желать ему смерти, причем настолько болезненной, и вряд ли ему представится шанс это выяснить. Всё, что он помнит – удар по голове по пути домой, а в следующее мгновение он уже дрейфует в море, а широкий берег Идриса отдаляется всё дальше. Береговое течение отнесёт его в сторону острова Мольбы, где Лайтвуда заживо сожрут местные красотки. Не такую смерть он себе представлял. Не то, чтобы в свои девятнадцать Алек представлял хоть какой-то вариант своей гибели. Солнце поднимается над горизонтом, когда лодка мажет деревянным боком о первый камень тёмного, необитаемого острова. Но необитаема здесь только суша. Алек напряжённо всматривается в рябь на серой воде, стараясь определить, откуда может приплыть его личная жрица смерти. Он даже не успевает испугаться, когда его лодка резко переворачивается. Солёная вода мигом забивается в нос и рот, холод сковывает тело, и на мгновение Лайтвуд думает, что захлебнуться, в принципе, не такая уж и плохая перспектива на фоне мучительной смерти от острых зубов. Что-то невероятно сильное и быстрое обхватывает его поперёк груди, утаскивая в морскую толщу, и Алек теряет сознание, кожей оголённых предплечий ощущая колючие чешуйки. *** Первое, что он ощущает, едва придя в себя – что-то твёрдое горячо обжигает спину и затылок. Солнечные лучи светят в лицо, причиняя глазам боль даже сквозь веки, и Алек хмурится, с трудом поднимая руку в попытке защититься от них. Голова гудит и кажется невероятно тяжёлой, мысли тягуче и неповоротливо жмутся друг к другу, и только через несколько мгновений Лайтвуд вспоминает, что он, вообще-то, уже должен быть мёртв. Это немного отрезвляет, и он спохватывается, резко садясь и оглядываясь по сторонам. Совсем рядом раздаётся тихий всплеск воды, но Алек едва обращает на него внимание, сосредоточившись на ужасном ощущении тошноты и головокружения. Видимо, он пролежал на солнце слишком долго. Гладкий выступ камня, окружённый водой, на котором он сидит, пышет жаром, и, сглотнув, Лайтвуд пытается понять, каким образом он мог здесь оказаться. Может, это какой-то русалочий ритуал? Ведь никто не знает, что происходит в водах острова Мольбы, и вполне вероятно, что русалки любят поразвлечься с добычей, которой некуда бежать. Горизонт предательски чист – ни следа лодки, на которой он приплыл, и оглянувшись на нависающие тёмные скалы, Алек глубоко вздыхает. Рубашка, порванная в нескольких местах, не прикрывает от солнечных лучей, а ботинки и вовсе пропали. Алек опускает ноги в воду, справедливо решив, что здесь терять ему нечего, и кое-как умывается солёной водой, с трудом подавив порыв выпить её. Жажда мучительна, и, прикинув расстояние до острова, Лайтвуд приходит к выводу, что ему должно хватить сил доплыть до него. Наверняка, в глубине земли есть пресный источник, но вероятность того, что он доплывёт до берега, крайне мала. Но это лучше, чем медленно умирать от жажды и жара. Поразмыслив ещё пару минут, он принимает решение и пытается бесшумно спуститься в воду. Он в воде по пояс, когда неподалёку раздаётся чей-то голос: – И куда ты собрался? Вздрогнув, Алек с нехарактерной для него прытью забирается обратно на камень и поджимает под себя ноги, чтобы никак не контактировать с водой. Он знает, что это его не спасёт, но инстинкт самосохранения твердит ему сделать именно так. В ответ раздаётся смех, сливающийся с шелестом волн, и Лайтвуд закрывает глаза, сжимаясь в комок, умоляя всех известных богов послать ему быструю смерть. – Ты так забавно боишься. Голос раздаётся совсем рядом, и Алек открывает глаза, чтобы увидеть облокотившееся о камень существо. Как и полагается всем русалам, этот парень красив. Тёмные волосы, золотистые, будто медовые глаза и правильные, пусть и слегка экзотические для этой местности черты лица. Прорези жабр виднеются у ключиц, а из-под мокрых волос выглядывают кончики острых ушей. Но красота не кажется Алеку удивительной. Шокирует то, что русал говорит. Говорит на общем языке, и, кажется, пока что не собирается озаботиться убийством одного конкретного человека. Русал рассматривает Лайтвуда в ответ так же тщательно и слегка наклоняет голову, подплывая чуть ближе. На чуть подсохших руках с внешней стороны запястья виднеются тонкие чешуйки. Они переливаются всеми оттенками золота, и Алек обнимает колени, представляя, как на них будет смотреться его кровь. Голос сипит и чуть срывается, когда он спрашивает: – Почему ты говоришь со мной? Русал заметно воодушевляется и придвигается ещё ближе, едва не касаясь локтями коленей Лайтвуда. Солнце подсвечивает золотую радужку глаз, и Алек невольно любуется им, хотя знает, что это нехороший знак. – Я давно не говорил этим языком. Было не с чем. – Не с кем. – Машинально поправляет Лайтвуд и тут же понимает, что правильная речь собеседника – последняя вещь, о которой ему стоит беспокоиться. Но русал не выглядит оскорблённым, и это успокаивает. – Я не хочу убивать тебя. Я не убиваю. Ночью я помогу тебе, но ты должен остаться здесь. – Но почему? Вы же всегда убиваете. Открытое, любопытное выражение лица русала омрачается печалью и виной. Он поджимает губы и смотрит в сторону, будто вспоминая что-то. Алек даёт себе мысленный подзатыльник за излишнюю болтливость. – В этом нет вины моего народа. Русал отталкивается от камня и отплывает, и Лайтвуд в панике наклоняется ему вслед. – Извини, я не хотел… – Жди ночи. Мелькнувший золотом хвост исчезает в глубине, и Алек чертыхается, сверля взглядом водную гладь. Оставшиеся до ночи часы проходят мимо Лайтвуда словно в тумане. Беспощадно яркое солнце выжигает глаза, повсюду невыносимо печёт, будто его поджаривают на медленном огне. В какие-то моменты, Алек уверен, что сознание покидает его в попытке избавиться от жара, и потому с каждым разом всё сложнее выныривать из мутного марева лихорадочного сна. Неповоротливые мысли твердят ему о том, что русал мог бросить его мучительно умирать, и, хотя никаких оснований этому нет, Алек начинает думать, что так и есть. Спустя несколько часов, которые ощущаются днями, Лайтвуд плюёт на безопасность и чуть сползает на камне, чтобы погрузиться в воду. Она манит его своими красивыми отблесками, и Алек погружается в море по самую шею. Вновь засыпая, или вновь теряя сознание, Лайтвуд малодушно надеется, что больше не проснётся. Вода повсюду, она гладит его тело, заливается в рот, даря блаженное чувство пересохшему горлу. Она обволакивает со всех сторон, даря ощущение невесомости, и в следующее мгновение жёстко швыряет его на твёрдую тёплую поверхность камня. Что-то больно ударяется между лопаток, и Алек кашляет, выплёвывая солёную воду. Солнце больше не слепит, лишь последние оранжевые лучи мажут по водной глади, исчезая в подступающей ночной синеве. Лайтвуд валится набок, тяжело дыша, и думает о том, что так, наверное, издавна сходили с ума потерпевшие крушение моряки. Одни в огромном море, не способные ни на что, кроме медленной смерти. Чьи-то холодные руки ощупывают его грудь и шею, он слышит знакомый голос, задающий вопросы, но не понимает смысла слов. Ему всё ещё жарко, хотя солнца больше нет. Наверное, он просто горит изнутри. Холодная ладонь ложится на пылающий лоб, и облегчение от этого ощущения позволяет мыслям немного проясниться. – …эти хрупкие, глупые люди! Солнце – плохо, вода – плохо, вам только земля да деревья! Алек не может не улыбнуться на эту гневную тираду русала. Ведь наличие его голоса означает, что он вернулся за ним. Не бросил, не привёл своих сородичей, а выполнил обещание. Представитель презираемого всеми народа совершил для Алека гораздо больше, чем большинство тех же людей. Пересилив себя, Лайтвуд открывает глаза, чтобы увидеть прямо перед собой удивительно красивый изгиб золотого хвоста. Чешуйки, переливающиеся в последних лучах закатного солнца, искрятся словно сундук с сокровищами. Алек видел русалочьи хвосты и раньше. Отрубленные, их продавали на чёрном рынке за чудовищные цены, ибо чешуя входила в ингредиенты многих сильных зелий. Лайтвуду никогда не нравилось смотреть на них, но сейчас он не может отвести взгляда. Протянутую было руку быстро перехватывают сильные пальцы, и Алек поднимает взгляд, натыкаясь на опасно сощуренные золотые глаза. Сглотнув, Лайтвуд тихо шепчет сорванным голосом «прости», но выходит так жалко, что русал его, наверное, и не слышит. Его руку отпускают, и, приподнявшись, Алек испытывает такой приступ тошноты и головной боли, что замирает от обилия ощущений. Он помнит, что мама рассказывала о «солнечной болезни» и понимает, что скоро вновь провалится в жаркое подобие сна. Лица вновь касаются чужие ладони, и Лайтвуд видит, как русал склоняется над ним, всматриваясь. – Будь разумом со мной. Я отнесу тебя ближе к людям, но доплывёшь до них ты сам. Алек чуть качает головой, всматриваясь в безумно красивые золотые глаза. Они так близко, что Лайтвуд может разглядеть причудливую форму зрачка. Алек понимает, что не сможет доплыть до берега, даже будь он в десяти метрах от этого камня. Солнце выжгло из него все силы. Но прежде, чем вновь нырнуть в небытие, ему хочется поблагодарить это непохожее на всех остальных существо. То, что хотело помочь ему, вопреки здравому смыслу и векам ненависти их народов друг к другу. Сквозь пересохшее горло невероятно трудно проталкивать слова, но Алек концертирует на этом все свои силы и тихо выдыхает: – С-спасибо. – За что, глупый? Ты же ещё не… Слова смазываются в единый фон, и Лайтвуд перестаёт ощущать реальность. В обрывках сна он чувствует холодные воды, крепкие руки, держащие его над поверхностью моря и сильную ладонь, что поддерживает шею, не давая напиться солёной отравы. Он ощущает, как спину щекотно колют чешуйки, а чужое дыхание касается виска. Резко вздохнув, Алек подскакивает на постели, едва не ударяя головой склонившегося над ним Джейса. Брат выглядит удивлённым, но спустя пару секунд расплывается в радостной улыбке и заключает его в короткие объятия. Оглянувшись, Лайтвуд осознаёт, что он дома. Но как? Вопросы, родившиеся было в голове, вырываются лишь хриплым стоном, и руки Джейса тут же аккуратно роняют его обратно на постель. На лоб ложится прохладная ткань, даруя приятное ощущение. – Ты напугал нас, Алек. Мы не знали, где искать, пока тебя не нашли на том берегу. Ты жутко обгорел, но всё ещё красавчик, не переживай. Отдыхай, обо всём поговорим после, хорошо? Руки коснулась теплая сухая ладонь брата, и Алек сжал её своей, отчего-то вспомнив, как лица касались другие, прохладные ладони. Успокоенному сознанию снилась водная гладь и мелькающее на ней золото.