***
Вот и сейчас угуису начали свою песнь, наполняя долину отголосками грусти, будто прощаясь с уходящим днем, солнцем и синевой небес. Но продолжалось это, на удивление, недолго. Внезапно песнь прервалась, а птицы испуганно притаились. Казалось, даже окружающий шум стих. Наступила пугающая тишина, которая вскоре прервалась уже другими звуками, которые не относились к окружающей природе. На берег не спеша вышел человек. Незнакомец внимательно осматривался, будто пытался впитать окружающую обстановку до мельчайшей частички. Одет он был в чёрный плащ, скрывающий все: лицо, волосы, телосложение. Лишь можно было сказать, что незнакомец невысок. Сзади, на плаще, виднелось какое-то пятно. Видимо, когда-то это было знаком клана, но время оставило от него лишь жалкий след. Незнакомец поворачивался то в одну сторону, то в другую, словно пытался приметить изменения. К счастью, или, к сожалению, таковых было немного. Его взгляд, скрытый тёмной материей, остановился на скале, почти полностью поросшей плющом. Угуису, успокоившись тем, что незнакомец трогать их не собирается, вновь запели. Услышав звуки, прозвучавшие внезапно громко, незнакомец неуловимым движением выхватил катану, пристроенную под плащом. Но, убедившись, что опасности нет, он спрятал оружие на место. Клинок был приличной длины, около семидесяти сантиметров с абсолютно чёрным лезвием, на котором виднелся непонятный узор. Рукоятка также была тёмная. Судя по скорости совершенного манёвра, можно сказать, что незнакомец проделывал это далеко не в первый раз. При этом манёвре ткань плаща колыхнулась дважды, и при этом, можно было заметить длинные тёмные волосы, отразившие блики уходящего дня. Еще раз осторожно оглянувшись вокруг, незнакомец легко преодолел речку, пройдя по водной поверхности, и подошел к каменной стене. Пройдя вдоль нее и остановившись у определенного участка, он начал внимательно осматривать поверхность скалы. Затем проведя рукой по старым, вырубленным в скале еле заметным символам удовлетворённо хмыкнул. Отойдя на несколько шагов назад, сложил нужные печати и что-то негромко прошептал. Песок и пыль, прежде мирно скрывающие зарубки, поднялись в воздух, а сами знаки засверкали алым. Скала задрожала, а долину охватил громкий гул. Угуису, услышав шум, с испуганными криками устремились в уже алые небеса. На том месте, где были сияющие знаки, разверзлась черная дыра. Это была пещера и, судя по количеству песка и пыли, которые поднялись в воздух, она не открывалась уже давно. Незнакомец, не издав ни звука, двинулся во тьму.***
На самом деле, тьму на входе пещеры можно было назвать иллюзией, так как внутри было довольно светло. И что удивительно, свет исходил не с улицы, а изнутри: весь потолок, а в некоторых местах и стены были покрыты кристаллами, озаряющими всё вокруг белым светом. Свет был, конечно, гораздо более тусклым, нежели дневной, но он успешно разгонял мрак пещеры. Сама пещера была небольшой по размеру, в ней было сухо. На первый взгляд, все выглядело нетронутым человеком, но присмотревшись, можно было заметить следы разрушения: в стенах зияли чёрные дыры, обломки белых кристаллов лежали грудами в некоторых местах пещеры. Незнакомец, остановившись посреди пещеры, вновь внимательно осматривался. От его глаз не укрылись разрушения: он явно знал, кто это устроил. Затем, неспешно подошёл к одной из стен, вновь нащупал рукой нужные символы. Сложив печати, и снова прошептав заветное слово, незнакомец слегка отступил от стены. Символы загорелись алым, и в стене появилось чёрное отверстие. Оно было небольшим по размеру. Туда могла бы пролезть голова, и то это было бы не безопасно: она могла застрять. В этот раз неторопливость незнакомца будто куда-то пропала, и он поспешно сунул руку в отверстие. Немного пошарив там, извлек на свет шкатулку. Шкатулка была среднего размера, чёрная. На крышке, с потрескавшейся от времени краской, был изображен красно-белый веер. Плащ скрывал лицо, поэтому судить об эмоциях человека было нельзя. Но руки, державшие шкатулку, мелко тряслись, выдавая волнение хозяина. Он некоторое время держал шкатулку в руках, не осмеливаясь ее открыть. Затем, отбросив сомнения, потянулся не подчиняющимися пальцами к крышке. Осторожно открыв ее, незнакомец начал осматривать содержимое. Внутри лежали: свиток, перевязанный грязно-серой тоненькой лентой и небольшой кулон. Незнакомец нетерпеливо схватил кулон и начал рассматривать в свете пещеры. Это был небольшой прозрачный кристалл прямоугольной формы. А внутри него навсегда застыл небольшой фиолетовый цветок. Один из углов был отколот. Некоторое время подержав его в руках, незнакомец аккуратно отложил его в сторону и его взгляд вновь устремился на свиток. Свиток, видимо, был уже старый — он пожелтел от времени, а ленточка, в прошлом — светло-фиолетовая, превратилась чуть ли не в пепельную. Аккуратно развязав ее и отложив в сторону кулона, незнакомец развернул свиток. И в самом верху бумаги было аккуратно выведено одно слово: Аванесс.***
«Здравствуй, Аванесс. Я, пожалуй, отложу эти глупые вступительные приветствия, ты ведь знаешь: никогда их не любил. У меня просто рука не поднимается написать тебе Уважаемая Аванесс или Госпожа Шинджи. И дело тут совсем не в уважении. Я знаю, что бы ты ответила на это: усмехнувшись, заявила: «Что ж ещё с тебя взять?». На самом деле, уже чувствую себя дураком, поскольку пишу это письмо. Ведь знаю, оно к тебе не попадёт. Хотя, скорее я сумасшедший. Но даже когда просто пишу тебе, мне становится чуть легче. Часто думаю, с чего бы меня вообще дёрнуло сделать что-то подобное. А потом вспоминаю: ты сама когда-то говорила, что многим людям, которым трудно справиться с тьмой в своей душе, проще рассказать об этом на бумаге, нежели поделиться с кем-то. Раньше я мог бы ответить на такое, что не девчонка, чтобы вести слезливые дневнички. Но теперь, после всего… Я стал довольно сентиментальным, не находишь? Видно грань моя близка. Пожалуй, я даже сожалею, что не высказал всего этого тебе. И это мой последний шанс…»